– Понтифик Пелагий передал королеве только… два…два таких Евангелия. И…и она отдала одно мне, если я… нет, ты…, мы проникнем в ядро знаний, – запинался пухлый старикашка, поглядывая с надеждой и верой, – Я… обещал ей, что… се…семена истины взойдут из этих молитвенных те…текстов.

От этих воспоминаний Аго почувствовал, как губы кривятся в ухмылке – епископ не сдержал обещание.

– … Значит, Аутари настолько плох, что пора выбрать короля, – сказал отец величаво – густым голосом, когда Аго вошел в главный зал.

Гундоальд стоял спиной к входу с двумя квадратными баварами – наемниками по бокам и чуть сзади. Макушкой он едва доставал им до плеч и смотрелся квелым кувшином, зажатым между двумя бочками. Ножи дневного хозяина неба раскидали сумрак по каменным углам. Ансвальд, герцог Турина, сидел за деревянным столом шириной с повозку, а по длине уселись бы две дюжины воинов, едва касаясь плечами. Вдоль стен дымили факелы, добавляя в спертый воздух горечь смолы.

– Королева призвала всех герцогов собраться немедля.

Аго встал слева от герцога. Другую сторону неизменно занимал верный скильпор – оруженосец.

– Приветствую тебя, Гундоальд, сын Гарибальда – кивнул Аго, – Как нам принимать столь высокородных гонцов?

По безволосому лицу брата Тео не скользнуло ни тени обиды или злобы, будто камни – слова, упали в озеро, но не тронули водную гладь.

– Теоделинда просила, чтобы я с отрядом сопроводил герцога в столицу.

Герцог наклонился и хлопнул мясистыми перстами по дубовым доскам. Борода, что скрутилась с длинным лесом головы, заколыхалась русо – серебристыми волнами. Аго видел, что отец задет за живое. От упоминания баваров он всегда морщил лицо и ругался с приподнятой верхней губой.

– Баварская Рюг⁴, что скоро назовут вдовою, присылает наемников охранять меня?!

Аго удивился спокойствию бавара: у Гундоальда только уголок рта на миг приподнялся в презрительной ухмылке.

– На границе франки собирают войско. И много говорят о разбойниках Лесной Девы, что кровавят лезвия рядом с Турином. Давно пора вздернуть.

– Лесная дева совершила лишь грабеж двух крестьянских повозок, – решил он вмешаться, – и обобрала несколько пьяных воинов. Остальные кровожадные подвиги – пока слухи.

Иссиня – серые глаза Гундоальда, словно ножи резали герцога, а затем воткнулись в Аго.

– С вами или без вас через три ночи герцоги начнут свару из-за королевской власти, – сказал он, – Мы стали лагерем в пяти милях от замка. Уйдем обратно с рассветом.

Бавары повернулись к дверям, а герцог встал и расправил плечи.

– Мы тоже оседлаем коней с рассветом, – и продолжил вслед баварам, – Оставайтесь, чашник к вечеру поднимет кувшины крепкого меда, что пылится в подвалах, а горячая дичь ублажит желудки. Несколько деревьев примут дары богам.

Будучи в дверях, Гундоальд резко остановился, словно наткнулся на сомкнутые щиты римского легиона, а лицо побагровело. Бочкообразные воины потянули мечи из ножен. Два стражника – лангобарда опустили копья. Аго сделал три шага вперед, показал открытые ладони и выставил между полными губами плотные ряды зубов.

– Отец говорит о телятах! Всех невольников мы отдаем за солиды⁵ в рабство альдиям и знати.

Он знал, что некоторые семейства все еще орошают дубы и буки кровью пленников вне походов и войн. Бавары, как неуклонные последователи догм христианства, пылали гневом и устраивали смертельные стычки.

Мечи спрятались, а розовая бледность вернулась Гундоальду.

– Постельничий устроит вас, как подобает, – добавил Аго.

Он повернулся к отцу. Герцог уже опустился на высокий, из грубых досок стул, чью спинку венчала голова быка. Оберёг Турина мертвыми глазами и белыми рогами смотрел вслед ушедшим баварам.

– Отец, я дойду с тобой до лагеря. Потом осмотрю места, где встречали Лесную Деву.

Герцог кивнул. Аго поразился, как прежде крепкое тело отца уже переполнилось годами и битвами. Из-за смерти жены и дочурки седина рано поразила волосы. Тогда случилась страшная напасть: у людей в паху, горле и подмышках надувались шишки величиной с финик, затем нестерпимый жар и на третью ночь – все. Ночи и зимы жестоко избороздили лицо. Сказалась и передача Аутари половины земель герцогства для укрепления власти короля. После десяти лет междоусобиц королевство трещало под ударами франков, аваров и римлян. Только единение под короной удерживало герцогства вместе, словно нить стягивала бусины ожерелья.

Герцог поднял глаза на сына. Аго ощутил их глубину и теплоту, что будила в нем твердость и неустрашимость с четырнадцатой зимы, когда отцовская ладонь сжала его пальцы на рукояти меча.

– Дружба с баварами вышла Аутари боком… Думаю его отравили. Но мы выберем короля…и чтобы ум блистал под короной.

– Отец, каждое копье и меч годятся нам против франков.

Герцог стиснул губы от досады.

– Аго, что случилось с тобой за последние две зимы? Раньше свирепо бросал себя и всех в вихрь булата. А теперь избегаешь обагрить клинок… как было под Удине. Гразульф из Фриуля до сих пор судорожно креститься.

Мурашки тронули кожу – Аго вспомнил тот случай, который потом определил все под Удине… Это был разгар первой зимы после встречи с Тео. Горячий вихрь битвы оставил за спиной груды воинов и римлян на поживу смерти, а студеный ветер метался между землей и стальным небом с зазубринами туч. Левая рука Аго держала горло беспомощного пленника, чья спина вжималась в глубокие морщины ствола дуба. Затем острие копья пересчитало годичные кольца дерева. Копье гнулось под усилиями юноши – римлянина. Хилая грудь издавала протяжные стоны и всхлипы. Он рвал древко из ребер, но остроносый губитель надежно сидел в дереве.

Но его глаза… Сквозь туман неистовства берсерка Аго почувствовал взгляд. На него смотрела Тео. Эти два очага невинности и боли, ударили в самое сердце. Мимолетная искра сострадания бросила вперед руку с клинком, и прекратила мучения пленника. Он тогда стоял и понимал, что не помнит всех прошлых дубов с копьями, но знал, что за его спиной таких много. Вычурные кристаллы воды падали и плавились на распаленном теле. От этого, кровь тех, кого он упокоил клинком, стекала с него и капала на тонкий снег. Так и оброненная Тео капля благости, медленно смывала с души бремя жестокости.

Герцог уже смотрел прямо перед собой, и Аго понял, что отец погрузился в другие мысли.

– Я знаю, что ты думаешь… Христос чист и светел. Страдал за нас…, а мы приняли крещение. Но Тюр, Донар, Фрейр, Водан они всегда были со мной… И будут – без них я, как незваный гость на жизненном пиру.

– Но… наш епископ твердит: всякая власть от бога, – продолжил герцог, – и спасителю понравится, если я вручу ее тебе.

На этот раз Аго встретил взгляд, который не позволял отказа.

– Вечером перед сном зайди к Олларду. Знаю, как ты рад! Но Джерлинда была очень настойчива.

Детские пальцы вертели деревянного зубра размером с недельного котенка. Розовые щеки и приоткрытый рот. Оллард растянул рот до ушей и показал мелкие белые зубы.

– Мама, сказала, что ты непременно придешь, и я не спал.

После смерти жены герцог утопил горе в объятиях молодой, что родила три зимы назад. Мальчишка болтался под ногами и досаждал вопросами. Каждый раз в таких случаях Аго испытывал желание прихлопнуть, как муху – жужжала. Но с помощью придумок или подлинных забот избегал проявлений братской любви. Но отказать отцу не мог.

От радости Олларда ощутил легкое оцепенение, а тут еще и жареная телятина с ячменной кашей в животе потянули в сон.

– Люблю слушать про Удине.

– Ладно.

Мальчик боролся с покрывалом. Челядинка с морщинистым лицом и короткими, едва до ушей, бело – прозрачными волосами, закрыла темной тканью узкую высокую бойницу – окно. Вспыхнули свечи. Отблески огня вступили в битву с ночью среди тесных и серых доломитовых стен.