"Городским партизанам крутое вооружение, сельские хлопцы отдыхают! Наверняка еще пленные немцы в прошлом веке первоначальный тайник строили, а их после в расход ради сохранения госсекретов НКВД и МВД...

Все, по-видимому, в сохранности..."

― Тайны прошлого и настоящего, мой друг, не так ли? ― откликнулся Михалыч на мысли Евгена, добавил вполголоса почему-то. ― О, Господи, даруй небожчику Сергеичу и нам добрый ответ на Страшном судилище Твоем.

Печально вздохнул, поперхнулся, откашлявшись навроде по-стариковски.

К стеллажам и к ящикам с оружием писатель Двинько, тем не менее, не пошел. Предоставил молодому коллеге самостоятельно произвести ревизию всего имущества. Согласно инвентарному списку на экране защищенного ноутбука военного образца у аудитора Печанского.

Склад занимал едва ли не больше пространства, чем остальное бомбоубежище. "Для немногих на случай ядерной войны... Отсюда и оттуда идет его прикрытие от излишней неположенной любознательности".

Евген сосредоточенно оглядел, как складированы одноразовые гранатометы "Муха", рядом два противопехотных АГС−17, плюс РПГ в реестре с немалым количеством выстрелов к ним. Немного поодаль один нужный ПЗРК, готовый к транспортировке. Штатным расчетным боекомплектом вон-таки обеспечен.

Отдельно складированы спецсредства связи, включая навороченную базовую радиостанцию с компьютерным модулем кодирования сетевых полнодуплексных переговоров в транковой системе.

Вдобавок в ведомости и в наличии имеются, автоматические штурмовые винтовки АК и новейшие пистолеты-пулеметы разнообразной модификации. Все в расчете на усиленный взвод личного состава. О ручных и трех станковых пулеметах, о боеприпасах для них полковник Печанский тождественно позаботился.

Не пренебрег он и минно-взрывным военным имуществом, включая даже грозного вида емкости с ВВ объемного действия. Что несколько удивило Евгена, инспектировавшего хранилище.

"Дотла жечь баррикады на тесных улицах, что ли? Или, напротив, воспрепятствовать выдвижению одной-другой бронетанковой колонны противника? К неслабой войне в городе мой дядюшка приготовился... А если б объемную взрывчатку да заложенным фугасом применить?.. Н-да, варта подумать о вакуумной бомбочке... тое-сёе, коли-неколи читано у деда Двинько"

Чтобы закрыть складское помещение, Евген должен был снова прибегнуть к воздуходувной машинерии. Прокачал, правда, раз двадцать, пока не сработала секретная пневматика. Теперь заново опломбировать объект и можно об иных делах побеспокоиться.

"Завтра Герасим с Наткой конспиративно объявятся. И до Киева всем разом, коли согласно планированию Любка сумела на круг обеспечить обмундированием и транспортом мое оперативное сопровождение...

Михалыча хорошо бы подбодрить. Что-то скис старичок. Нет чтобы спецназовской стариной тряхнуть в боевой эйфории с весельем и отвагой по-русски..."

― ...Алексан Михалыч, ты не меньжуйся, кали ласка, снимать или не снимать наше кино, ― уже за чаем с коньяком Евген принялся за психологическое обеспечение. ― Все у нас путем, и все по плану.

Коли не ведаешь, чего делать, подкинь какую-нибудь новенькую монетку. Как мне сегодня сказали, изделие Нацбанка в народе ужотка окрестили: ботва и капуста. Ботва вон на аверсе ― решка, герб, само собой ― капуста на реверсе. Что выпадет, так и поступишь.

― Стар я для этих штучек, ― неопределенно обронил Двинько. Но двухрублевую двухцветную монетку все же подбросил, закрутил в воздухе, ловко поймал на ладонь, прихлопнул молодецки.

― Я с вами, молодь. Командуйте последним парадом!

Однако, Ген Вадимыч, скажем в откровенности, от стариковских сомнений трудненько избавиться. Думал, я думал, дело об организации вашего побега из Американки ― то моя неслышная лебединая песня, о какой не споешь, не напишешь. Нежелательно и душу отягощать лишними смертными грехами на старости лет. Боялся, отмолить неяк не успею.

По-иному же глянуть, с судьбой в орлянку сыграть, то время пожить все-таки у меня есть. Господь милостив. Надеюсь и описать то, чему стану свидетелем и участником.

― Соучастником и подельником?

― Можно и так трактовать сюжетные ходы персонажей с неприятельской точки зрения...

― Скажи-ка, Михалыч, помнишь, у нас в Дарнице рассказывал, как дело было в 1996 году, в 2000-м. Почему ты в тот час белорусский майдан не устроил? Один камешек ― и камнепад обвалом, чтоб никто мохом не обрастал, ― а?

― Смертоубийство, конечно, великий грех, пускай история всегда оправдывает подобные благие цели и кровавые средства. Но с другой стороны, логически взять, очень не хотелось прихода к власти Луки Второго, чуть менее красно-коричневого. Ведь депутатская семибоярщина вскорости кончилась бы демократическим воцарением нового гегемона. Надежду питал, что старый царь-батька Лука Первый сам как-то обломается под собственной тяжестью самодержавия. Российского аншлюса, конечно же, опасался, когда господа-товарищи Черномырдин и Селезнев в Доме правительства сидели.

Ну а с Лукой как-нибудь разобраться, "стингер-снайпер", вооруженной рукой, ману милитари, так это ― общее место пустопорожней болтовни смирных оппозиционеров и бойких журналистов, и думать не думающих о том, как бы самим взять в руки оружие.

― Но ты же думал?

― О том, о сем по сей день приперто размышляю в писательской парадигме: вот бы половчее указать, в кого надо стрелять, ― ушел от прямого ответа Двинько.

А Евген на нем и не настаивал. Достаточно того, что он вселил отменную уверенность в успехе предстоящей спецоперации очень нужному соратнику, было засомневавшемуся в самом себе.

"Работаем в драйв!"

В рабочем порядке Евгений Печанский решил пока не трогать оружейный спецназовский склад от щедрой русской души Ивана Буянова. После, небось, пригодиться вооружать в круге пятом новых единомышленников и союзников в партизанских краях Беларуси. Будь то в городе или на селе, человек вооруженный немалого стоит.

Глава шестьдесят седьмая

И славно зиму проведешь

Евген проснулся довольно поздно, в голубоватой утренней рассветной полутьме. Где-то за городом, в полях, в лесах наверняка уж встает неторопкое бледно-оранжевое январское солнце.

Он подошел к окну, не трогая плотные тюлевые гардины, обвел взглядом с детства привычный дворовый пейзаж и стаффаж. Буднично глянул, как визуально знакомая тупая, но исполнительная дворничиха, в тулупе, в валенках усердствует. Посредством песка с солью едкую грязюку разводит на утоптанной снежной тропе.

"Смерть обуви и покрышкам... Не лети, не поскользнись, во дворе живопись..."

Совершенно секретного и нелегального гостя Алесь Двинько устроил на ночлег и на два-три дня взял на постой, поместив в приватном рабочем кабинете на обширном кожаном диване среди запаха почтенных энциклопедических фолиантов и аромата дорогого табака. Так что Евгена вдруг охватило желание выкурить утреннюю сигарету. Но возвращаться к старой привычке в общем-то без нужды. Тем более, зарок навсегда покончить с курением он дал в тюряге.

"Курящая старуха Ангелина Батьковна наверняка гостит у родичей в Борисове. Повсюду у совковых и несовковых народов славутые каникулы, запойно и беспробудно. Стал-быть, самая праздная пора, примечай, для нашего оперативного транзита Минск ― Киев..."

Суевером Евген никогда не был, бродячие народные приметы из разряда черных кошек или тринадцатых чисел отметал с ходу, порой с несказанным раздражением на распространенные глупство и дурнотье. Но сыграть в чет-нечет часом не прочь. И личным, словесно невыразимым предчувствиям привык доверять.

"Не впадая в суеверия, режим наибольшего благоприятствия идет в драйв по-любому. Скорее в кредит, чем в дебет... Того и гляди пруха закончится. Потому надо выжать из общей фартовой обстановки максимум и оптимум".