― Ген Вадимыч! Наше категорическое, вам и нам! С возвращением вас и с наступившим Новым годом, будьте благонадежны! ― Алексан Михалыч весьма радушно, энергически поприветствовал желанного гостя. ― Переодеться комильфо к званому обеду, не желаете ли, спадар Евген? Не обессудьте, я тут кое-что приготовил из вашего личного гардероба, коли вы просили присмотреть за неким жильем-бытьем по-соседски.

Вот тут-то всякое подспудное напряжение оставило Евгена. Все ж этаки он почти дома, у Михалыча-то в гостях! Не грех и расслабиться облегченно в приятном обществе. "Под грифом "совершенно секретно, ограниченный круг избранных лиц! не вельки, але почестны..."

― Вельми и вельми рекомендую, тебе, дороженьки мой Вадимыч, моего тезоименитого гостя, Моисеевича Алексан Михалыча, ― хвалебно и велеречиво представил четвертого сотрапезника Алесь Двинько. ― Абсолютный рекордсмен Беларуси по числу административных арестов и штрафов, будьте благонадежны, именно в нарушение государственных беспорядков и неурядиц. Поскольку порядочное белорусское общество николи от него не страдало и едва ли когда-нибудь потерпит ущерб политическими стараниями спадара Моисеевича.

В кругах реестровых белорусских оппозиционеров, толстых и тонких, он уверенно отличен отсутствием вселякой склонности к стукачеству и соглашательству с властями превратными, от мал-мала местечкового до президентского велика, ― доверительно уточнил Двинько.

― С прошлого года, верь не верь, снедает его насущное желание с тобой неяк познакомиться, друже мой...

Пока Михалыч говорил, Евген точно припомнил, отфильтровал этого хромого дядечку толстячка в минусовых окулярах с пластмассовой школьной оправой. Как же! Некогда почитывал о нем в двиньковском еженедельнике с фотографиями. Да и потом его прозвище частенько мелькает в байнете среди задержанных и оштрафованных за участие в оппозиционных массовках, самодержавно никак не санкционированных лукашистским государством.

"Той же белорусско-жидовской нации, что и покойный Лева Шабревич? Хотя не-не, не похож, черноват, полноват... положительно с примесью шебутной радимичской, так скажем, майданной крови..."

― Спадар Печанский, джентльмен и аудитор, ― меж тем занадта торжественно расповедал старый писатель Двинько, ― и есть тот самый провозвестник, мессия, пророк, Иоанн Предтеча, явленный организовать и обеспечить твой белорусский майдан, Алексан мой Михалыч дороженьки. Але, почитай, не какое вам ни будь смехотворное сборище бунтующих на коленях сосал-оппозиционеров!

Будем благонадежны, майдан незалежности от власти наш Евген Димыч всенепременно обревизует и учинит. Коли того решительно пожелает.

Тем самым Алесь Двинько положил желательное направление застольным разговорам на правах гостеприимца. Но сначала благотворно потчевал и продовольствовал желанных гостей. Ибо, всем оно ведомо-неведомо, наисамого политкорректного соловья не положено насыщать одними лишь байками о светлом, в радужных светозарных цветах, будущем Беларуси. Прежде надобно предреченно, пророчески подсилковаться, подкрепиться посильно удовольствию и здоровью, способствующим правильному усвоению пищи присносущей и во плоти, и в духе, ― поучительно, аппетитно указал хозяин позднего крещенского застолья.

― В продолжительный присест причастимся, присядем и поедим, други мои!

Они и не заметили, сколь быстротечно время-то пролетело до самого пополуночного часа в увлекательной дружеской беседе о политических прогнозах на текущий год и скоротечный момент. Вольга также обнаружила недюжинные прогностические дарования касательно внутренней, да и внешней политики РБ.

"И здесь опять строго секретно, только для своих... Если оба хитромудрых Михалыча в один голос предрекают грядущие большие волнения в среде полумиллиона белорусов, которых Лука-урод идеологически объявил дармоедами в декрете. За то, что они на него не пашут, не сеют, не жнут. И отнюдь не гордятся его президентским, в говна-пирога, якобы общественным строем!"

Затем доброго и умного оппозиционера Михалыча, в общем-то устроено вошедшего в четвертый круг логистических контактов Евгена, с пожеланиями всяческих республиканских благ препроводили хромать до хаты общественным транспортом. То бишь на метро или на такси, как захочет подшофе. Тогда пришло самое время обратиться к другому Михалычу, нисколько не осоловевшему от обильных разговоров, еды, питья.

― Глубокоуважаемый спадар Двинько, скажи-тка, от позывного "Экза" не отказываешься?

― Ни в коем разе, спадар Печанский. Назвался, бишь, белорусским партизаном ― ходи в лес, в землянку!

― Насчет посполитого, в стародавнем стиле Кастуся Калиновского, "пойдем до лесу", речь покуль не идет. Однак здесь и сейчас спуститься со мной в подземелье не хотите ли?

― Почту за честь споспешествовать вам, друже мой, в этаком предприятии ин профундис. Заранее глубоко благодарен за оказанное доверие, коллега.

"...Мог-быть, приобщить деда Двинько? Ввести старичка в круг первый, коллегиально? Нет, покуда раненько. Да и староват он для наших оперативных мероприятий. Война ― дело молодое и вечно юное..."

― Тады, Алесь Михалыч, по новой на благо учини-ка конец света в твоем отдельно взятом подъезде и жди внизу у подсобки лифтеров.

― Фонарик лазерный дать?

― Обойдусь, а ты захвати.

К тому часу Вольга уж ушла без долгих прощаний на явочную квартиру по улице Ильича.

Конспираторам Печанскому и Двинько далеко идти также не пришлось. Вход в искомое бомбоубежище располагается в том же двиньковском подъезде жилого дома по ульяновскому адресу в центре Минска.

"Расстарался душевно центровой дядюшка, Алексан мой Сергеич Печанский, на земле и в небесах, и под землей..."

На железной сейфовой двери со штурвалом чин чином под тусклой лампочкой аварийного освещения значится табличка объекта гражданской обороны. Даже какой-то телефон указан, куда звонить, если что. И пломбы свинцовые на штурвале, на дверном косяке имелись, вскрытые Евгеном пассатижами без малейших колебаний. Специальный инструмент-пломбир для восстановления исходного состояния у него тоже с собой.

Сразу видно: объект ГО нисколько не позабыт, не позаброшен и содержится в ответственном порядке, выявил Евген, углубившись по чистой лестнице, собственно, в спасательное от военных бедствий помещение с синими лампами в железных намордниках. Свет прекрасно включается рубильником. Вон и пожелтевшие от древности плакаты в неприкосновенности по стенам развешаны.

Наглядная агитация насчет поражающих факторов ядерного взрыва не вызвала у Евгена ни малейшего интереса. Он прошел к дальней стене, достал из кармана пульт дистанционного управления, с виду напоминающий немудрящий брелок автомобильной сигнализации. Пискнуло подтверждение доступа, но оружейный сезам не отворился. Нужно еще механическую силу попросту приложить, дополнить электронику, в соответствии с раскодированной инструкцией, оставленной гражданскому наследнику милицейским полковником Печанским.

Евген приблизился к воздуходувной машине, не понять к чему изначально предназначенной. То ли спертый воздух в убежище механикой проветривать, то ли наоборот, давление нагнетать, чтобы никакая пыль, загрязненная радиацией или бактериями, снаружи не просочилась.

Хотя в основном предназначении машины Евген не сомневался. Взялся за рычаг, с усилием качнул раз-другой. Пришлось прокачать разиков тридцать-сорок, пока не зашипела мощная пневматика и не отодвинулся в сторону, заскрипев, не уехал в стену встроенный шкаф с противогазами и ОЗК. И легко откатился по рельсовым направляющим вместе с массивной бетонной секцией в углу за скамьями.

"Удобно. Не то что в Боровлянах, в картофельно-овощном склепе за кирпичной стенкой, которую надо было в три погибели заново класть, раствором прихватывать..."

Как ни поразительно, но основной оружейный склад полковник милиции Печанский доступно разместил в городе.