Неразлучная чекисткая пара, разгоряченная погоней, предвкушая похвалу, славу и почести, была готовы наброситься на близкую добычу. Однако, попрощавшись с хозяином и выйдя за порог, они оцепенели. Высокая женская фигура в светлом платье с синим платочком на коротких волосах шла по деревянному тротуару. Она несла продуктовую кошелку. Заметив выбежавшую из барака белоголовую девочку с прыгалками в руках, женщина, достав маленький кулек, угостила ее пригорошней конфет. «Это та самая диверсантка из театра. Она здесь,» прошептала в ужасе Нинель. «Вдруг она меня узнает? Тогда все пропало.» «Не паникуйте,» образумил ее Никодимов. «Они у нас в руках. Им некуда деться. Вопрос сейчас только о методе их ареста. Спрячьтесь в кузове грузовике. Мы возвращаемся в зону.» Прежде, чем они отъехали, двое из числа приехавших с ними держиморд выпрыгнули на землю. Cо скучающим видом они уселись на лавочке, окруженной бурьяном. Зыркая по сторонам и все замечая, оба закурили. В Чикаго или в Майами они сошли бы за гангстеров — тупые свиные глазки, узкие лбы, свирепые хари и несуразно огромные тела.
Когда в дверь комнаты раздался стук курьера, Кравцовы и Веретенников вели задушевную беседу. Крепко обнявшись, Сергей и Маша сидели на одной кровати, напротив на другой раскинулся их сосед. В маленькой комнатке, чуть больше вагонного купе, было сильно накурено; на тумбочке у окна красовалась почти пустая поллитровка водки, вперемешку с мутными стаканами, тарелками с объедками и открытыми банками рыбных консервов. Маша была счастлива. Рядом с Сергеем мир казался ей незыблемым и прочным. Она проехала полмира, чтобы повидать своего мужа. Она мало ела, не курила и почти не пила. Но мужчины налегали на выпивку, дымили как паровозы и вскоре пoчувствовали друг к другу величайшую симпатию. Веретенников был в ударе. От яростной жестикуляции очки в круглой проволочной оправе подпрыгивали на его широком потном лице. Он суетился, брызгал слюной и постоянно поправлял волосы на своей яйцевидной, лысеющей голове. Он повествовал о своем детстве в Свердловске. «При царе ничего не было — ни радио, ни электричества, ни пылесосов. Зато в советское время появилось все — и трамвай, и телефон, и асфальтированные улицы.» «Верно, брат,» сокрушенно поддакивал Сергей. «Куда там капиталистам против пламенных коммунистов…Разве буржуи что-нибудь могут? Ну, а ты, Вася, как все это запомнил? Ты же вылупился пять лет после победы великого октября? «Это неважно,» заплетающимся языком возразил Веретенников, рукавом утерев влагу под своим коротким носом. «Все равно мы первые в мире.» Сергей, потянувшись к пепельнице, погасил свою папиросу и заявил, «Жилплощадь — острейший вопрос, но, не сомневаюсь, что партия его решит.» «Правильно,» икнул Веретенников. «Слово партии — слово народа. Закрыть все клапаны для реставрации капитализма, учит тов. Сталин. ««Месяц назад я подал заявление об улучшении жилищных условий в связи с приездом жены,» витиевато заговорил Сергей. «Ответа не было, но жена приехала. Где ей сегодня ночевать?» «Могу на улице, пока тепло,» с улыбкой вставила Маша. «Такого быть не может,» Веретенников рубанул воздух рукой. «В СССР бездомных нет. В нашей стране даже каждый з/к имеет место на нарах. Дневная смена спит на месте ночной, а ночная приходит и ложится на место дневной. А тут у нас в общежитии кровати с матрасами в индивидуальном пользовании. Это же роскошь!» Услышав властный стук в дверь, Маша сжала плечо мужа. Черная волна тревоги захлестнула ее. Сердце заколотилось, потемнело в глазах и лоб покрылся испариной. «Это пустое предчувствие. Оно пройдет,» успокоила она себя. «Стучат,» потянула она Сергея за рукав, но душа ее ныла. «Минуточку, Вася,» Сергей поднялся с кровати. «К нам кто-то пришел.» Поправив манжеты и одернув рубашку, он открыл дверь. «Вам извещение, тов. Обухов,» вестовой подал ему вчетверо сложенный плотный бумажный листок и, резко повернувшись, удалился. Сергей развернул депешу. На лице его выразилась радость. Вокруг глаз побежали мелкие морщинки, губы сложились в улыбку. «Моя просьба об улучшении жилищных условий удовлетворена!» торжествующе доложил он. «Волковой срочно вызывает меня к себе, чтобы я взял ключи. У нас будет отдельная комната!» В секунду Сергей собрался и выскочил за дверь. С тоской Маша вслушивалась в его быструю поступь. И вот шаги его замерли вдалеке; громко хлопнула дверь в сенях и опять стало тихо. «Ушел не сказав ни слова,» от обиды Маша закусила губу. Она обхватила ладонями коленки, закрыла глаза и приготовилась к ожиданию. Время стало обтекать ее, капля за каплей, минута за минутой, но сознание ее бодрствовало: она слышала бульканье жидкости из опорожняемой бутылки, скрип пружин и кряхтенье укладывающегося на своей кровати соседа, отдаленные голоса спорящих на кухне женщин и счастливый смех детей. Прошло четверть часа, а может час, она не знала. Дверь в сенях опять завизжала и бухнула; тяжелая поступь привлекла ее внимание. Она насторожилась. Шаги остановились у ее двери, раздался стук — точно такой же как раньше! Маша распахнула глаза. Может это не к ней, а к Веретенникову? Тот спал подложив под щеку кулак. Стук повторился. Маша поднялась и открыла дверь. Тот же самый вестовой стоял перед ней. Как и раньше, вид у него был равнодушный, глаза непроницаемые, а в остальном образцовый солдат в выутюженной зеленой форме и начищенных сапогах. Подав ей записку, он тут же ушел. В ней значилось: «Тов. Обухова, прошу вас срочно явиться в мой кабинет. Необходимо закончить формальности с вашей анкетой в связи с предоставлением вам временной жилплощади. Пожалуйста, не забудьте паспорт. Начлагеря полковник Волковой.» Маша скомкала бумагу в ладони. «Это неправда,» сказало ей сердце. «Но ведь Сережа там,» сказал ей рассудок. Она пошла.
Было около восьми часов вечера. Световой день заканчивался, перистые облака на западе были подсвечены розовым огнем. Царила глубокая тишина и не доносилось привычного клекота птиц. Ее путь пролегал через поселок: мимо одноэтажной амбулатории, закрытого в этот час продуктового ларька и жилых бараков. Обитатели их, вернувшись домой, готовились ко сну или вкушали заслуженный отдых в семейном кругу, каждый по своему вкусу, желанию и усмотрению; улица была пуста. Административное здание, стоявшее поодаль, представляло собой бревенчатое строение покрытое толью. Загадочно поблескивало оно черными глазницами окон; лишь одно из них было освещено. Подойдя ближе, Маша разглядела внутренность кабинета, оштукатуренные белые стены, полки с книгами, красные вымпелы, портрет Сталина и сидевшего за столом крепкого темноволосого человека, который что-то писал. Сомнения глодали Машу; она решила обойти постройку кругом и осмотреться. С тылу к зданию примыкал запущенный огород, обнесенный невысокой оградой. Среди картофельных грядок пышно произрастали сорняки. Сзади горело сразу два окна. В одном из них никого не было, но в другом она разглядела картину, потрясшую ее до глубины души. Посередине пустой комнаты сидел на табурете спиной к ней человек со скрученными руками. На запястьях его блестели наручники. Голова его была опущена, спина согнута, но вот он чуть-чуть пошевелился; Маша догадалась, что это Сергей. В поле зрения вошла тонкая как спичка, скелетообразная женщина в темно-синем, обшитом стеклярусом платье; в огромном рту ее дымилась папироса. Она замахнулась на арестанта, но он не вздрогнул. Открылась дверь и появился непримечательный мужчина в сером костюме. Они кричали на Сергея, совали кулаки ему в лицо, топали ногами, рты их беззвучно открывались, но до нее не доносилось ни звука. Маша не сразу узнала эту пару, а когда узнала, то обомлела. Это были те самые чекисты из желтого дома на площади Дзержинского! «Опять гады мучают людей!» Ее охватила нервная лихорадка, как тогда в избушке в Якутии восемь лет назад; в тот судьбоносный день перевернувший всю ее жизнь, она спасла своего возлюбленного. «Все равно, я сделаю все возможное, чтобы вызволить его из рук палачей!» Маша схватилась за вспотевший лоб; дрожь колотила ее; в ушах звенело. Подгибающиеся ноги несли ее обратно в барак, туда где в ее чемодане был спрятан семизарядный Walther PPК. Она потеряла обычную осторожность. Перед глазами плыли круги, сердце билось как пойманная птица и ужас затуманивал сознание. Она не замечала двух пьяниц, следующих за нею по пятам. Они покачивались, спотыкались, икали и плевались, но не отставали. Вид у них был затрапезный — вороты их рубашек, расстегнутые до пупа, выявляли несвежие майки и замусоленная верхняя одежда от частых падений была измазана глиной. Маша подбежала к обшитой рогожей двери общежития, толкнула ее и вошла. Запахи кухни, стирки и застарелого жилья охватили ее. Перед нею открылся длинный узкий коридор, освещенный гирляндой тусклых электрических лампочек. Крашеный деревянный пол был истерт и скрипел под ее шагами. Сквозь запертые двери по обеим сторонам проникали звуки человеческого бытия: смеющиеся и плачущие голоса, позвякивание посуды, стук швейной машинки, заигранные до хрипоты патефонные мелодии, пьяные выкрики и нецензурная брань. Неожиданно дверь на противоположной стороне коридора заскрипела, распахнулась и впустила огромного неповоротливого парня. Пошатываясь и помогая себе руками, он шел ей навстречу. Незнакомец был подстрижен под ноль, одет в приличный черный костюм, его свиные глазки невинно моргали, длинный безгубый рот приветливо улыбался. «Как бы нам разойтись?» тонким голосочком пролепетал верзила и, прижавшись к стенке спиной, вежливо посторонился. Боком, стараясь не коснуться громилы, Маша протиснулась в открывшийся проход. В мгновение он закрутил ей обе руки и за спиной защелкнул наручники. Прежде чем потерять сознание плененная Маша успела заметить выходящего из комнаты Веретенникова с ее чемоданом в руке. Обнажив лошадиные зубы, он ухмылялся. Вслед ему из дверного проема высовывалась голова другого держиморды. Его косые маленькие глазки ехидно уставились на нее. Свет померк вокруг Маши и из горла вырвался жалобный тихий стон.
