Эйдан застыл, поморгал, открыл и снова закрыл рот. На его лице отразилось недоверие.

— А можно?

— Конечно, раз я сам прошу тебя об этом! Если ты хочешь, конечно.

— Как я могу не хотеть, это же... Ох, Дин, я сейчас просто умру от счастья! Давай, одевайся! Скорее!

Эйдан забегал по дому, становясь прежним — ласковым, горячим, родным. От вида его сдвинутых бровей внутри становилось тепло и чуть щекотно. Дин и сам заспешил, удивляясь собственной недогадливости. Почему раньше не попросил об этом Эйдана, знал же, что для морских коней это нечто очень важное, интимное? Короткий пуховик подходил как нельзя лучше, и Дин надеялся, что в поясницу ему не надует. По правде говоря, он вообще чувствовал себя ребенком, собравшимся на первую конную прогулку. Эйдан нетерпеливо переступал с ноги на ногу, он так и не успел одеться, поэтому был совершенно готов. Глаза его светились предвкушением и радостью.

— Ну что, ты собрался? Мы идем?

— Да.

Волевым усилием Дин преодолел последний страх вместе с желанием взять фотоаппарат. Хватит прятаться от себя и своих желаний! Что-то в последний момент кольнуло его, и Дин захватил сверток с вещами Эйдана. Мало ли, что может случиться, не бегать же ему голым!

Снаружи сильно похолодало. Дину казалось, что трава похрустывает под ногами, уши тут же стали мерзнуть. Пришлось натянуть капюшон и завязать почти у самого носа.

— Эйдан, так ты мороз притащил с севера, я правильно догадался? — заорал он, перекрикивая вой ветра.

— Почти. Скоро увидишь, — глубоким голосом отозвалась темная тень за плечом. — Ну что, не передумал?

Дин глянул на волны, едва угадывающиеся в темноте, на зубчатый край обрыва, низкое небо. Отступать некуда, сам предложил.

— Я готов. Что надо делать?

— Садись верхом и держись. Остальное сделаю я, — ответил ему ночной мрак, выглядящий как кудрявый конь.

— Тогда пригнись, я не умею взбираться на коня без седла и упряжи.

Эйдан кивнул и ласково боднул Дина лбом в висок.

— Конечно.

Он медленно опустился на колени перед своим человеком, подставляя широкую спину. Дин видел, как размеренно ходят его бока под лоснящейся шкурой.

— Ты такой красивый, Эйдан! Даже в виде коня!

— Это моя работа. Давай же, садись, мне не терпится!

Возникло чувство, что Дин оседлал печку. Конь был горячим и совсем не скользким, как он опасался. Пришлось вцепиться в гриву, чтобы занять руки и немного согреть немеющие пальцы. Одежда для Эйдана оказалась прижата между Дином и холкой коня — ну, хотя бы не потеряется.

В воздухе пролетали одинокие снежинки — совсем крошечные, с булавочную головку. Дин успел подумать, что не представляет, как здесь выглядит снег, когда конь под ним распрямился, вознося его под самые тучи.

— Огооо…

— Держись крепче, — шепнула ночь, бросаясь ветром ему в лицо.

Дин зажмурился и обнял конскую шею, некоторое время ощущая только движения зверя под собой. Он боялся, что не увидит ничего, кроме темноты и бьющего по глазам ветра, но ошибся. Морской конь нес его по самому берегу, длинные языки волн мгновенно зализывали полоску следов от копыт. Соленые брызги иногда попадали на лицо, и Дин щурился, не успевая обтирать леденеющую кожу. Ему казалось, что он летит по краю моря на черных ночных крыльях, а редкие снежинки ложатся на них звездами и путаются в волосах. У зимней ночи было горячее сердце, оно билось уверенно и сильно, отдаваясь Дину в живот.

— Эйдан… я так люблю тебя, — прошептал он, с трудом разлепив ссохшиеся от соли губы.

Ночь в снежных звездах кивнула ему конской головой и с размаху влетела в воду, рассекая грудью морское стекло.

— Ноги подбери, — услышал Дин.

Он поспешил послушаться, и вовремя — конь поплыл, стремительно удаляясь от берега.

— Эйдан, я боюсь глубины! — с трудом выдавил Дин.

— Не бойся, я тебя не уроню, — отозвался конь.

Голос гулко звучал в нем, казалось, что Дин слышит его и у себя внутри. От этого ему делалось щекотно в спине и хотелось смеяться.

В море было еще холоднее. Волны здесь казались меньше, зато часто гладили черные конские бока. Эйдан плыл высоко, не погружаясь, Дин неловко подтягивал под себя ноги и старался глубоко дышать. Берег быстро скрылся из вида, теперь их окружала сплошная вода. Было очень страшно. К горлу подбиралась тошнота, словно он опять барахтался, беспомощный, погружаясь все глубже под зеленоватый свод, и во рту все заполнялось соленой до горечи водой. Он стискивал горячую лошадиную шею и часто сглатывал, стараясь дышать ровно. Эйдан чувствовал его страх, потому что оборачивался через каждые несколько секунд.

— Смотри! Дин, смотри же!

Дин пытался, но почти ничего не видел вокруг поначалу. Однако зрение его быстро настроилось на ночное освещение, или магия так сработала — он не знал. Постепенно впереди проступили очертания черных пологих холмов, в гладких ладонях они держали россыпи далеких огней.

— Это города?

— Городки и деревни. Это остров Мэн. Обернись теперь!

А позади берег, гораздо больший, чем впереди, переливался мелкими блестками. Каждая из них была чьим-то окном или придверным фонариком. Поверх искрящегося бархата вышивала ночную тьму тонкая бело-золотая нить маяка. — Я и не знал, что тут так близко... и что это так красиво ночью!

Дин забыл и про тошноту, и про непроглядную глубь под животом коня, сейчас в нем говорил фотограф, задумавший хорошие кадры.

— Нет, не близко. Один ты бы не увидел. Я не знаю, почему так: мы все видим далеко вперед, и тот, кто на нашей спине — тоже. А теперь гляди, — сказал Эйдан глухо, — вот она!

Дин сперва не понял, о чем он. Зачарованно разглядывая далекие огни, он не заметил того, что творилось на небе, а там разворачивалось нечто особенное. Густые, сизые даже в темноте ночи тучи наползали с северо-востока, тяжелые и холодные. Они громоздились одна на другую, заворачивались в узлы, сплетались, образовывая огромную облачную розу. Крайние лепестки цветка медленно раскрывались, и остров Мэн внезапно растворился, пропал за жемчужной пеленой.

— Это буря? — шепотом выдавил Дин.

— Лучше, — довольно фыркнул Эйдан.

Это был снег. Они плыли к берегу, а снегопад догонял их морем. Дин часто оборачивался и вскоре уже мог разобрать крупные хлопья, лепившие прямо поверх волн.

— Эйдан, — неуверенно пробормотал он, — я слышал, что в этих местах над морем не может идти снег...

— Глупости! — заржал конь. — Если я хочу привезти моему человеку снег, то плевать мне на правила! Доплыла же, не растаяла по пути — значит, можно! Я специально самую замороженную тучу выбирал!

Дин улыбался, потуже натягивая на уши капюшон. Его волшебный Эйдан становился волшебнее с каждым днем.

Туча нагоняла их, все шире разворачивая лепестки. Эйдан выскочил из воды одновременно со снегом. Первые хлопья таяли на мокрых камнях и траве, закрывали обзор и глушили звуки. Их становилось все больше и больше, они уже не успевали растворяться полностью, постепенно укрывая землю белым.

Дин ничего не мог сказать. Его горло что-то сжимало, такое сладкое и сильное одновременно, и он лишь сипло выдыхал, боясь расплескать переполняющий его восторг, и обнимал широкую конскую шею. Они неслись по берегу, а снег лепил им в лицо. На черной горячей шкуре оставались сияющие капли. Эйдан остановился возле самого дома. Дин чувствовал, как он ровно дышит под ним.

Облачная роза раскрылась полностью, ее лепестки накрывали все небо целиком. Море исчезло, и маяк, и соседние холмы. Ничего больше не было, только теплый дом, черный конь и его человек. В мир тихими шагами по белому пришло Рождество.

Дин слез с крутого конского бока и размял затекшие ноги.

— Эйдан, как ты считаешь, нас покарает гром с небес, если я скажу, что очень хочу заняться с тобой сексом прямо сейчас?

— Конечно, покарает, особенно если ты не выполнишь свое рождественское желание, — глубокомысленно выдал тот, обнимая Дина уже своими человеческими руками.