Ему нравилось, как уверенно Эйдан ведет себя, как отдается инстинкту, бесцеремонно задирая его ноги себе на плечи, и он полностью поддерживал идею не затягивать с прелюдией.

Дин, конечно же, не помнил, что стонал в голос, пока Эйдан пробивался в него и подстраивался под удобный ритм, чувство приятного растяжения внутри лишало его воли и всех прочих чувств, главным было, чтобы это не прекращалось. Эйдан хрипло постанывал с каждым движением, его напряженные руки в свете лампы смотрелись особенно рельефными, можно было изучать работу мышц под кожей. Где-то на краю сознания Дин жалел, что никогда не снимет такого фото, и тут же гладил эту красоту сам, тщетно надеясь запомнить пальцами.

— Еще!

— Да!

Громкие стоны блаженствующего Дина и хрипловатое рычание Эйдана дополнялись поскрипыванием стола и тиканьем часов. Накричавшись вдоволь, оба затихли, развалившись на столе. Рассыпавшиеся по полу салфетки напоминали птиц с прибрежья.

— Эйдан, — с трудом выдавил Дин, размазывая по животу собственную сперму, — мне так хорошо!

— Я счастлив, когда тебе хорошо, — мягкий голос любовника обволакивал, навевая сонливость. — Потому что мне просто прекрасно!

— Добраться бы до душа, а потом в кровать…

— Могу отнести тебя.

— Если сам встанешь. У меня есть подозрение, что стол под нами не просто так замолчал, — прошептал Дин, хихикая.

— Думаешь, он готовит коварный план по саботажу наших отношений?

— Наверняка. Может, это Сара его подговорила?

— Может быть. Тогда я сейчас аккуратно встану… вот так, и еще немного…

Эйдан осторожно сполз ниже и встал, едва коснувшись пола. Стол обиженно заскрипел, явно расстроенный крушением своих замыслов.

— Ну вот, я герой! Теперь приказывай мне, куда тебя нести, мой сияющий человек.

— В душ! А потом в спальню, — сладко потянулся Дин.

Ему снилась весна. Это было странно, ведь Дин никогда не видел весны здесь. Голубой воздух, стремительный и радостный ветер, запах воды и мха. На утренних лужах искрилась ломкая кромка льда от холодного ветра, которая никого не могла обмануть. На горизонте шли дожди, выливались в море из синих туч, а здесь, на берегах, уже проклюнулись первые язычки травы. Малюсенькие, чуть толще волос и по полдюйма ростом, но уже настоящие, живые. У края скал сидела женщина с темными волосами. Она медленно повернула голову и улыбнулась. Тепло, ласково, как близкому другу.

— Мое имя означает «жизнь». Тебе нравится, надзорный?

Глаза у женщины были как серебристый утренний лед, а губы теплые, красные.

— Дин, Дин, проснись! Это сон, просто сон!

Эйдан мягко тряс его и целовал. Дин всхлипнул.

— Что... что такое?

— Ты стонал, — Эйдан потерся о его щеку, — так жалобно, и я решил, что тебе снится кошмар.

— Странно, мне снилось что-то хорошее. Про весну, кажется. Там было море, росла трава. И еще женщина, знакомая, не помню теперь, кто, — ответил Дин, снова пристраиваясь спать. — Спасибо, что гоняешь от меня плохие сны, Эйдан.

Дыхание спящего потихоньку выравнивалось, море грез снова принимало его в свои объятия, чтобы качать на волнах до самого утра. Эйдан лежал рядом и смотрел, как вздрагивает кромка ресниц его человека. Дин не помнил, что говорил во сне.

Утром прибежал Адам. Дин порадовался, что Эйдан уже ускакал по своим делам и они не встретились.

— Как твои дела? — высоким, взволнованным голосом спросил сосед.

— Все хорошо, — просто улыбнулся Дин, отламывая кусочек еще теплого домашнего печенья.

— Точно? Ты же скажешь мне, если что-то пойдет не так? Если произойдет что-то особенное или страшное, правда?

Дин понял, что Адам откуда-то знает о вчерашнем вечере и волнуется не меньше, чем лошадиное семейство. Интересно, что именно ему известно?

— Конечно, Адам! Если меня начнет осаждать жаждущий мести призрак или какая-нибудь маниакально настроенная овца, я попрошу о помощи, не сомневайся!

— А я не шучу, — вздохнул тот. — Зря ты думаешь, что здесь нечего опасаться.

— А что, меня могут утащить не только злые лошади, но и еще какие-нибудь феи или лепреконы? — невинно поинтересовался Дин.

Адам едва заметно вздрогнул и помрачнел.

— Совсем ты несерьезно воспринимаешь наш край. Зря ты так, как бы не пришлось потом горько сожалеть.

Дин постарался перевести разговор в более спокойное русло, и вскоре Адам ушел, оставив после себя не только миску печенья, но и смутное ощущение беспокойства.

Приближалась зима. Дин не думал, что сможет различить ее после всего холода, что он уже пережил здесь, но он ошибался. Дни стали короче лягушачьего хвоста. Рассвет начинался поздно, и после обеда медленно превращался в сумерки. В разговорах с Бреттом Дин шутил, что рискует стать популярным в сфере готической фотографии. Зато акклиматизация наконец-то закончилась, потому что насморк и озноб прошли и пропали без следа. Наверняка тут не обошлось без помощи чайного сбора мистера Каллена. Теперь Дин без опаски снимал и на берегу, и на скалах, порой балансируя на самом краю — потому что знал, что за ним постоянно следит некто сильный и быстрый, и он горячо дышит ночами, пускает в небо кольца дыма и умеет плавать в ледяной воде. Серия с семейными снимками пополнилась фотографиями Ричарда, Адама и его деда, обитателями маяка (кроме Сары). Еще немного — и можно начинать планировать собственную выставку. Бретт показывал ему через камеру цветущий Окленд, маленький садик родителей, Мишель хвасталась успехами дочки, сосед интересовался, не собирается ли Дин возвращаться. А он не знал что отвечать. Как-то незаметно получилось, что тот, прежний Дин был другим, а новый совсем не тот, хоть и похож на прежнего как близнец. Однажды утром, когда мимо окна пролетали, тая прямо в воздухе, одинокие снежинки, Дин стоял на кухне и сцеживал кофе. Ему послышалось что-то снаружи, и он выглянул в окно, но увидел только обрыв и море внизу. Почему-то в этот момент он впервые подумал, что теперь его место — здесь. Ощущение тут же испарилось, пропало, но Дин не мог не думать об этом с тех пор. Что, если и правда… В Окленде остались его вещи, книги, всякие мелочи, которые не берут с собой в поездки. Связи тоже. А здесь? Начинать все сначала — или попробовать увязать контакты через интернет, которым опутан мир?

От беспокойных мыслей не оставалось и следа, когда на пороге его дома появлялся Эйдан. Как всегда хмурый, в темном пальто, с сигаретой в зубах — при виде Дина он расцветал улыбкой и становился самым милым парнем на свете. Все заботы и сомнения исчезали с ним рядом, хотя было нечто, о чем Дин говорить не хотел. Ни с кем.

Почти каждую ночь он видел один и тот же сон, про весну, голубую воду и женщину на берегу. Теперь там появились детали — Дин знал, что это он подходит к ней, что идет он босиком, чувствуя щекотку травы на стопах, и видит насквозь, как шевелятся в земле корешки и луковицы, пускаясь в рост. Каждый раз он оказывался немного ближе к ней, но не подходил к самому краю. Этот сон был спокойным и тихим, но утром, просыпаясь в одиночестве, Дин чувствовал неясную тоску и желание лечь спать снова, чтобы увидеть сон опять.

— Дин, какие планы у тебя на Рождество? — поинтересовался Ричард однажды утром в конце ноября, завтракая у Дина в теплой столовой.

— Если честно, еще не думал. Надо бы к родителям съездить, но я не уверен. Все же это довольно дорого, мне бы не хотелось тратить то, что я с таким трудом собираю здесь. Может, останусь дома и попробую приготовить гору мяса?

— Хм, план отличный. В городке у нас будет традиционная ярмарка, еще наряднее, чем осенью, так что скучно не будет. И я думаю, что тебе даже придется выбирать между приглашениями от соседей на праздничный ужин, — дядюшка подмигнул.

— Ох, это был бы кошмар, если честно! Мне не хочется никого обижать, но я совсем не хочу оставаться дома один в Сочельник! Может, тогда на самом деле имеет смысл улететь в Окленд…

— Я бы на твоем месте поспешных решений не принимал. Подожди, осмотрись, подумай спокойно, чего бы хотелось тебе самому. Если надумаешь улетать — сообщи мне, пожалуйста, чтобы я имел возможность спланировать поездку в аэропорт, проводить тебя.