Дин вздрогнул и посмотрел на него долгим взглядом, затем вздохнул и улыбнулся краем рта. Он взял желтую чашку со стола и поставил на место, вынул вместо нее красную.

— Моя — синяя.

— Знаю, это видно по ней. А красная ничья.

Дин коротко покачал головой, прежде чем ответить.

— Твоя.

— Это значит «да»? — тихо спросил Эйдан.

— Ну, если еще остались вопросы, то да, можешь считать так, — мягко улыбнулся Дин. — Только не ходи больше по дому мокрыми ногами.

— Хорошо. Слушай, ты... что ты помнишь вообще?

Эйдану так шло выглядеть смущенным, что Дин невольно залюбовался и не спешил с ответом.

— Из курса школьной программы — почти ничего, о фотографии побольше, ну и так, всякое полезное, типа дня рождения брата.

— Ты же понял, о чем я говорю, — нахмурился Эйдан.

— Сложно сказать, — пожал плечами Дин, — я же не знаю, сколько помнить должен. Но задница у тебя красивая!

— Вот черт, а не должен был! Обычно медовое пиво действует сильнее.

— Ты надеялся, что я не узнаю и тебе не придется отвечать за содеянное? — Дин колдовал с заварочным чайничком.

— Вовсе нет, не в этом дело! — Эйдан подошел и встал за его спиной. — Я не сдержался. Нужно было спросить о твоем желании, не пользоваться слабостью...

— Эйдан, поначалу ты вообще бегал от меня и презрительно кривился! Как вообще тебя понимать? — Дин обернулся, держа крышечку чайника так, словно хотел бросить ее в лицо собеседнику.

— Я злился на тебя. Из-за того, что ты приехал и решил жить здесь. Что мне придется часто видеть тебя, слышать, ощущать.

— Что в этом плохого?

— Дин, я морской монстр! Я должен соблазнять и утаскивать в море! Черт возьми, я и сейчас хочу вонзить зубы тебе вот сюда, — Эйдан коснулся основания шеи, — и почувствовать твою кровь на языке! Разорвать тебя, сожрать, набить тобой утробу...

Глаза Эйдана стали совсем черными, его трясло, а голос превратился в рык. Дин легко нахмурился и стукнул крышечкой по лбу разошедшегося коня. Зрачки мгновенно схлопнулись, как закрывшийся зонт, Эйдан растерянно моргнул.

— Я против. Не хочу, чтобы меня ели и утаскивали в море, я глубины боюсь.

— Знаю. Я все о тебе знаю, Дин. Я так боялся твоего приезда, потому что знал, что не смогу держаться подальше от тебя.

— Но почему? Как ты мог знать, что я... ох. Мы встречались прежде?

— Да. Примерно тридцать лет назад, — дыхание Эйдана опаляло ухо Дина. — Ты так пахнешь! Так невозможно хорошо пахнешь... как... как...

— Как что? — сглотнул Дин.

— Как трехлетняя немецкая девочка! — выдал Эйдан, всхрапывая. — Хотя нет, даже как мальчик!

— Э... отличный комплимент, спасибо. Ты просто мастер, как я погляжу.

— Это самый аппетитный запах, который я встречал!

— Прекрати сравнивать меня с едой! — возмутился Дин.

Он шлепнул ладонь, уже устроившуюся на его бедре, и залил кипяток в заварочный чайник.

— Я не нарочно. Это инстинкт, — виновато повесил голову Эйдан. — Поэтому и злился, ведь ты будишь во мне все то, что я прятал столько лет...

— Но это не помешало тебе приходить ко мне домой ночами и смотреть. Да в общем-то, не только смотреть.

— Я не думал, что ты заметишь. Обычно люди не так внимательны.

— Это тебя не оправдывает, Эйдан! — Дин повернулся и впихнул ему в руки красную кружку с дымящимся чаем. — Ты что же, не спишь вообще?

— Почему не сплю? — Эйдан обхватил ладонями глазурные стенки. — Просто не так, как люди.

— Это как? С открытыми глазами, как эльфы, или в море?

— Лошади спят стоя, — наставительно отозвался Эйдан. — А кто тебе сказал такую глупость об эльфах?

— Да так, есть у нас одна книга... про эльфов.

— Потом почитать дашь.

Эйдан глядел на него поверх чашки горящими глазами, и Дин просто не мог отказать себе в удовольствии подразнить его. Не все коням заниматься этим приятным делом! Он сел на угол стола и принялся покачиваться с расслабленным видом. Чашка стояла на столе чуть позади него, в обмелевшем море плясала удивленная луна. Эйдан замер и перестал дышать на некоторое время, а потом шумно фыркнул и отвел глаза.

— Не делай так.

— Это еще почему? — вздернул бровь Дин.

— Потому что ты тот самый человек, который заставляет меня сходить с ума и нарушать все принципы.

Он шумно сел на стул и уставился в окно. Дин любовался его хмурой физиономией с минуту, потом слез со стола, хлебнул из чашки и подошел к Эйдану.

— Мне казалось, я нравлюсь тебе. Думал, мы будем заниматься чем-то приятным, как тогда… или ты не в настроении?

— Нравишься, ты? — удивленно вскинулся Эйдан. — Ты же не можешь так всерьез думать! Нравиться — это дурное слово, его вообще нельзя здесь употреблять!

Дин разинул рот от удивления. Он чувствовал себя очень глупо.

— Я совсем перестал что-либо понимать.

— Ну как же, Дин! — Эйдан вскочил и со страдальческим видом посмотрел на него, не зная, куда деть руки. — Разве не заметно, как я смотрю на тебя? Как начинаю нести чушь и выглядеть большим идиотом, чем всегда? Неужели ты не видишь, что я весь нараспашку перед тобой, побежденный, убитый и распятый? У меня не хватает слов, чтобы выразить все, что внутри!

Эйдан перешел на другой язык и говорил быстро, сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Дин слов не понимал, но будто бы видел эмоциональную окраску: мощную, страстную, с нежными вкраплениями между тяжелыми пластами простых чувств.

— Люди говорят, что лошадь любит человека только однажды, и хранит верность ему до конца жизни. Но они ошибаются. Нет в ваших языках таких слов, чтобы рассказать, как это на самом деле. Я просто врастаю в тебя, как дерево пускает корни, обнимая свой холм. Качать ветвями на ветру, петь тебе песни, давать тень. И если выдрать корни из земли, то холм останется, а дерево погибнет, — шепотом закончил он.

Дин молчал некоторое время, глядя на Эйдана. Тот занервничал.

— Ничего мне не скажешь?

— Почему же, скажу, — прищурился Дин. — Только я не умею так красиво задвигать про деревья. Ты самый большой болван, какого я знаю, Эйдан Тернер! Я тут психую, что он бегает от меня и ненавидит, что я схожу с ума, потому что у меня по дому бродят кони, просыпаюсь с уверенностью, что у меня был секс, и начинаю сомневаться в собственной нормальности, а он там думает о деревьях и холмах! Хренов гринписовец! Неужели ты думаешь, что холм будет стоять после того, как в его сердцевине разодрали зияющую дыру? Да его ветром растащит на песок, мучительно медленно. Или затянет травой, и будет могильник, пустой и покинутый! — он огрел Эйдана по голове полотенцем и замолчал, свирепо глядя на него.

— Ну вот, а ты со своим «нравлюсь»... — невпопад прошептал Эйдан, обнимая его прямо с полотенцем и кипящим возмущением.

Короткий поцелуй в висок, россыпь горячих пятен на скуле, жаркий выдох под ухом. Дин ловил обрывки мыслей в голове и растворялся в сладком тумане. Звонку телефона пришлось постараться, чтобы пробиться к его сознанию.

— Вот черт, проклятый агрегат! — застонал Дин, выпутываясь из объятий Эйдана.

— Не подходи, — демоном над ухом шептал тот.

— Не могу, это, скорее всего, Ричард, волнуется, как у меня дела. Надо же сказать, что замечательно! — хмыкнул Дин, хватая трубку. — Да, доброй ночи! Извини, не позвонил, был на маяке, сперва посмотрел все, потом снимал. Меня кофе угостили!

Дин говорил весело, а Эйдан медленно сползал по нему вниз, пока не сел на пол, обнимая его колени.

— Они показались мне милыми. Завтра снова пойду, если погода будет. Не успел снять все интересное. — Дин замолчал, слушая собеседника, Эйдан кусался через джинсы. — О, хорошо, конечно! Буду рад! До завтра.

— Что сказал Ричи? — улыбнулся снизу Эйдан.

— Что они с Адамом зайдут ко мне на завтрак, потому что я пропал и они волнуются. А почему Ричи?

— Сложно объяснить, он забавный. Так старается сохранить солидный вид и не выглядеть легкомысленно, что это смотрится смешным. Он весь полон запретов и ограничений, ходячая энциклопедия всяких «можно», «нельзя», «допустимо», «неприемлемо». Ты не заметил?