Вокруг продолжала стоять, никуда не торопясь, могильная тишина, только собака где-то вдали подвывала тягостно, протяжно. Словно понимала, что ни к чему хорошему этот вой не приведет. Гермиона сделала страшные глаза.
-- Почему ты спрашиваешь? Мы же уже все...
Я тоже воспользовался глазами, как основным средством коммуникации. Молча показал на дорогу впереди. Ее легко было заметить: на обочинах как раз отдыхало с полдюжины синяков -- хорошо набрались, видать, несмотря на дневное время.
-- Э-э-э... ребята... -- Рон обычно не самый догадливый парень, но сейчас пальму интеллектуального первенства я бы отдал ему, ни секунды не торгуясь. И, может, добил бы еще оливковой веткой недостающее. -- Похоже, Гарри имеет в виду, что наш путь домой может оказаться... э-э-э... сложнее, чем казалось ранее.
-- М-да, -- согласился Драко, прищурившись. Всегдашняя его расслабленность сходила, стекала с лица, как вода, взгляд сделался жестким и сосредоточенным. -- А может, и проще. Как посмотреть.
Гермиона посмотрела. Потом еще раз. Ахнула.
Расположившиеся впереди ребята, может, и употребили лишку. Но было это давно, и к настоящему моменту не имело уже ровным счетом никакого значения. Больше им пить не придется уже никогда.
Говоря попросту, дорога в Хогвартс была усеяна трупами.
***
-- На двадцать девятом году эпохи Хэйсэй я сидел в тени могучих крон парка Хамарикю... -- сказал я, хоть говорить было трудно: ветер залетал в уши и рот и уносил оттуда слова и звуки. -- Что же я там делал, спросите вы? Разумеется, наблюдал за резвящимися возле пруда полуодетыми гейшами, пришедшими для утренних омовений, потягивал тёплое сакэ и думал, как всегда, о вечном...
-- Это... очень... интересно! -- пропыхтела летящая рядом и чуть выше Гермиона. Пышные волосы, давно развязавшиеся из скромного хвостика, клубились вокруг головы непокорным облаком. Мантия развевалась, будто знамя гвардии при Бородино, открывая длинные стройные ножки. Эх, полное ведь впечатление, что я знаком с ними куда ближе, чем просто визуально. Что было ночью? Пустил ли обезумевший Наполеон гвардию на упорные Багратионовы флеши, или оставил в распоряжении ставки?
Не понять. Да и не время сейчас. И особенно -- не место.
Мы снова летели. Не трангрессировали, как в прошлый раз -- тогда все случилось очень быстро (это распространенная проблема), и разобраться в ситуации не вышло. Сейчас же Гермиона, работая на высокооктановом топливе из сливочного пива и отменной русской водки, которая тоже обнаружилась в подарочном мешке, сумела поднять в воздух и отправить в направлении Хогвартса всех четверых.
С порядком транспортировки, конечно, возникли некоторые трудности. Наша скромница (только в светлое время суток) наотрез отказалась обнимать троих парней и тащить их на себе. Равным образом было отвергнуто мое прогрессивное предложение вцепиться ей в ноги и лететь так. В результате сошлись на компромиссном варианте: я держался за одну руку, Драко за другую. Рон, зеленый от пережитых страданий и страха высоты, висел на длинной ноге Драко.
Со стороны это выглядело, наверное, даже забавно.
-- Не понимаю! -- заорал снизу Рон. Я поглядел на него свысока; парень приобрёл уже, кажется, какой-то фиолетовый оттенок: температура за бортом быстро падала. И то сказать -- компания "Гермиона Эйрлайнс" не предоставляла пассажирам горячий чай и термобелье. Лоукостер, небось. -- Почему именно я должен болтаться в самом конце этой цепочки?
-- Это потому что ты самый легкий, братан, -- сообщил ему Драко. Блондина жизнь тоже, конечно, потрепала: светлые волосы имели сейчас большое сходство со стогом пересохшего сена, лицо от морозного воздуха раскраснелось и могло легко поспорить с отменным сырым стейком, но на нем, этом красном лице, царила всегдашняя усмешка. -- Поверь на слово: ты не хотел бы, чтобы тебе в ногу вцепился, скажем, я.
-- Ну, ты кабан здоровый, конечно! Но если бы Гарри...
-- У меня свое место и роль в этом балагане теней, -- нравоучительно сказал я, сжимая маленькую ладошку Гермионы еще крепче. Жаль, что Рон, скорее всего, ни черта не услышал. А я не стал повторять, потому что наконец взглянул вниз, впервые за все время нашего недолгого, но красочного полета -- взглянул вниз...
Мама, отчего я не стал пилотом? Зачем я выбрал другую дорогу, может, более красочную, может, более перспективную, и уж точно более денежную, но все же -- почему не это? Кто отговорил, чья черная душа дунула мне в ухо и пнула под колено? Как же так могло сложиться, я ведь хотел совсем другого...
Ощущение полета. Ни с чем не сравнимое, невероятное -- и не лечите меня рассказами о железных аэропланах, там ты считай садишься в автобус и пристегиваешься пластмассовыми ремнями, будто покойник или буйнопомешанный в комнате с мягкими стенами. Здесь же -- нет, даже сравнить не с чем, будто у тебя много лет не было, скажем, обоняния, а потом ты проглотил волшебную пилюлю, и оно появилось. А ты и не знал, что такое бывает, что цветы и трава, что небо и солнце могут, оказывается, пахнуть. И вот лежишь посреди этого нового прекрасного мира, и ароматные лучики гуляют по обнаженной коже, и все переворачивается, потому что ты узнал еще одну его тайну, и от этого дикий восторг в душе, и вообще...
Нет, все же бесполезно описывать. Скажу просто: мы летели, сквозь нас дул и просвечивал ветер, и мы -- все четверо -- полнились и переполнялись им. Даже не так.
Мы и были ветром.
-- Так что там насчет эпохи Хэйсей? -- поинтересовалась Гермиона чуть спустя, обеспокоенная моим непривычным молчанием. А я не молчал, я парил внутри себя, укладывая короткие и неуместные секунды радости в неподатливые слова. И то сказать -- мы, между прочим, летели сейчас в тайную обитель зловещего вампира-убийцы. И черт его знает, с чем могли там столкнуться. А я тут про мечты какие-то...
-- Ну, это которая после императора Хирохито началась, -- рассеянно сказал я. Магия полета никуда не делась, но воспринималась теперь совсем иначе, мозг будто переключился с аналогового режима на цифровой, он давал четкую контрастную картинку, лишенную полутонов и теней, и я вертел головой уже более осмысленно, обозревая окрестности стратежно и вдумчиво. Да, непросто нам тут придется.
-- Слышала, кажется, что-то, -- протянула девушка. -- И что же с ним случилось? С императором-то?
-- Да помер он, -- пробормотал я сквозь зубы. -- От рака помер.
Наша импровизированная эскадрилья заходила на посадку над Хогвартсом -- у Гермионы заканчивались силы. А со школой явно творилось неладное. Флаги были уныло приспущены, над стадионом поднимался синий дым, снаружи не видно ни единого человека. А ведь время самое подходящее -- надвигающийся субботний вечер! Почему же даже на высоте не слышны громкие каламбуры и куплеты пьяных школяров? Где юные студентки, питающие нескромные надежды на пресыщенных старшекурсников, где всеобщее заразительное веселье? Где оно, я вас спрашиваю!
Но нет, даже никаких мертвых тел. Это здорово контрастировало с резней в Хогсмиде и, по правде говоря, озадачивало больше всего. Что же здесь произошло?
-- Вон там! -- Гермиона поддерживала свою магию уже из последних сил, но исправно мониторила окрестности и первой увидела движение. -- Там кто-то нам машет!
Приземление состоялось на внешней галерее Астрономической Башни. Странное дело -- лететь было ни капельки не страшно, но как только под ногами оказался твердый камень, и я (глупец, глупец!) взглянул вниз сквозь высокие резные перила, что-то случилось. Зимний ветерок перестал заигрывать с волосами и коварно попытался утянуть в бездну, а далекая земля раздумала подмигивать и злобно ощерилась: "Иди сюда, Гарри... два квадратных метра я тебе обеспечу с гарантией!"
-- Да он же совсем бухой! -- догадался Рон, когда они с Драко принялись отдирать меня от перил, в которые я вцепился мертвой хваткой. -- Ни черта не соображает!
-- Это неважно сейчас, -- сказала Гермиона, напряженно всматриваясь куда-то в сторону балюстрады. -- Гораздо важнее, кто именно... О! Ура! Профессор Снейп!
