Я бросаю взгляд на Джастина. Он храпит на кушетке, пуская слюни, что ручейком стекают по его подбородку. Я пригласила его на вкусный ужин. Цыпленок под пармезаном и итальянские зеленые бобы, сдобренные несколькими таблетками снотворного. И он в отключке.

Я мою посуду, напевая себе под нос эту новую песню Эда «Lover Boy», пока вытираю руки кухонным полотенцем. А затем хватаю телефон Джастина и шлепаюсь рядом с ним на кушетку, моя рука на его бедре. Он говорит, что я — его любимая, его единственная, но что конкретно он имеет в виду? Конечно, его вышибли с автограф-сессий. Конечно, множество людей отписались от него на Facebook, он потерял подписчиков и в Instagram. И видели бы вы некоторые из комментариев, что он получил под своими публикациями. Вилы на изготовке и остры. Факелы зажжены. Толпа ринулась. Если честно, этот маленький блог нанёс больше ущерба, чем я могла рассчитывать; не то чтобы я хотела разрушить его карьеру, но я это сделала. Я просто хотела убрать некоторых из этих девочек от его члена. Разве я о многом прошу?

Семьдесят пять уведомлений о сообщениях. Я кладу палец на иконку приложения и перевожу дыхание, молясь, пока они выскакивают на экран. Первое сообщение: Сара Бауком: «Я думаю твой издатель ужасный. Несколько моих друзей помогли мне основать группу в поддержку твоей новой книги. Надеюсь, это взбодрит тебя. Я не знаю, что буду делать без твоих слов или твоей дружбы. Целую». Я закрываю глаза и сжимаю его колено. Возвращаясь к сообщениям, покачивая головой. Все такие кокетливые. Все такие благосклонные, как будто он не может сделать ничего неправильного. Как мы сможем когда-нибудь исправить это, Джастин? Как мы собираемся выбраться из этого бардака?

Я читаю ещё несколько сообщений, просматриваю ещё больше фотографий сисек и задниц, на которые он отвечает немного шокированным смайликом или, в зависимости от того, насколько большие сиськи, маленькими ручками, сложенными для молитвы . Похоже, что он даже вымазанный дёгтем, как грязная шлюха, не сможет поколебать волю некоторых из этих женщин склониться у его ног. Благословите его. Я поглаживаю рукой по его футболке. Это как привести петуха-звезду в курятник. Членозвезду. Возможно, у него такая болезнь. Возможно, он — шлюха, нуждающаяся во внимании. Нуждающийся, отчаянно нуждающийся в том типе одобрения, которого у него никогда не было, когда он был ребёнком или подростком. И эти женщины, я не должна из-за них сходить сума. Он — их идол. Мужчина, способный переплести такие строки, как: «Любовь — это единственное лекарство для безнадежного глупца типа меня... типа неё». Или: «Я люблю тебя, даже зная, что ты станешь моей погибелью. Даже когда я лежу, умирая от яда отсутствия любви, что ты ввела в мои вены, каждым своим словом наполненным ненавистью, пожирающей моё сердце и душу, поскольку я предпочту умереть на твоей стороне, чем без тебя». Они верят в то, что он такой и есть. В то, что он — Джастин Вайлд, ученый, фанат Стивена Кинга и Джеймса Паттерсона. Они верят всему невероятному, что он публикует на Facebook. Они не знают, что он — Джастин Вайлдер Томпсон. Они видят только то, как он улыбается и говорит: «Спасибо за вашу поддержку». Они не посвящены в поддельные комментарии, что он оставляет. Они не спят рядом с ним и не слышат его пердёж. Они не видят, как он глазеет на своё отражение, его приложение с сообщениями наполнено пошлыми комментариями и шлюховатыми обещаниями. Джастин Вайлд — это их герой в мире дерьмовых финалов. Симпатичное лицо. Красивый ум. Это не их проблема, а моя. Ну а я — их проблема.

— Дерьмо, — стонет Джастин, когда выдвигает стул и садится за столик в кофейне. Он потирает своими пальцами глаза и зевает. — Я не знаю, какого черта я так много спал. Прости, я бросил тебя вчера вечером одну, я просто... я не мог продолжать бодрствовать.

— Да, всё в порядке, малыш. Ты под таким стрессом, — я улыбаюсь, когда занимаю своё место и потягиваю тёплый кофе, поскольку я знаю, каким уставшим может тебя сделать это снотворное. Он так невинен. Действительно, трудно поверить, что он — ужасная шлюха, какой и является.

— Ага, я должен написать другую книгу, или мне пиздец. Я просто не могу... мой мозг не может уйти в те испорченные места прямо сейчас. Дерьмо, я спорю о писательском труде с современницей.

Я впиваюсь в него взглядом, один мой глаз задёргался.

— Современницей? — насмехаюсь я. — Да ладно, Джастин, давай не будем горячиться, — я смеюсь, но в действительности это не смешно. Он тёмный автор — испорченный и развращенный. Он не может жалеть меня. Он даже не может продать себя.

— Ага, бл*дь. Это просто, ну, ты понимаешь, я пробую войти в образ мышления этой насильственной херни. Это не легко. Это иссушает всю жизнь в тебе.

— Да, я знаю. Я тоже пишу тёмные романы, Джастин, — в конце мой голос срывается из-за того, что у меня не получается его контролировать, а он взглянул на меня, выгибая от любопытства бровь.

— Окей, детка, остынь. Я знаю, что ты тёмная, — он смеётся, прежде чем сделать глоток своего напитка. Я хочу встряхнуть его и сказать, что он не имеет об этом ни малейшего представления, потому что не читал мою книгу. Я видела её, запихнутую там с другими книгами, с перевернутой обложкой.

Звенит звонок магазина, оповещающий об открытии двери. Я поднимаю взгляд и вижу мать, придерживающую на бедре пухлого малыша с копной коричневых завитков. И этот небольшой взрыв рёва и боли от того, что он не читал моих слов, спадает. Я не могу дождаться того момента, когда буду прогуливаться с маленьким человеком, цепляющимся за мои бедра, чтобы забрать утренние кружки кофе для себя и Джастина. Тогда он будет по-настоящему моим.

Мой телефон подает сигнал, что пришло сообщение. Делая ещё один глоток кофе, я сильно провожу по сообщению и практически выплевываю свой напиток. Эд — певец песен о любви, которые растопят даже самые чёрствые сердца, только что написал мне, что помешан на моей книге. Он прочитал мои слова. Трепет пульсируя, проходит сквозь меня, сопровождаемый ощущением гордости и правильности, поскольку я могу писать, чёрт подери. И если кто-то типа Эда может это видеть... Я глазею на сообщение, перечитывая его снова и снова. Я смотрю на фотографию моего профиля и тут же замечаю, что мне необходимо выглядеть более знойной, более чувственной, более...

— Ты в порядке? — произносит Джастин, уставившись на меня поверх дымящейся чашки с кофе.

— Ага, да… ох, да. Я только что получила сообщение от кое-кого, кто сказал, что моя книга великолепна.

Джастин улыбается со знанием дела.

— Ощущается классно, да? Признание, — его усмешка становится шире. — И ты потрясный писатель, — мои глаза сужаются, сердце сжимается от того, как же легко он врёт, но он же рассказчик, разве не так ли? Обманщик до мозга костей. Он лжёт в любом случае, если может сформулировать слова. — Аккуратней, детка, — произносит он. — Материал вызывает привыкание. Как героин, смешанный с крэком.

Я смеюсь, и пот от возбуждения медленно сочится из каждой моей поры, пока я перерываю мои фотографии в поисках той, что будет идеальной. Я выбираю одну, где у меня расслабленное лицо сильной суки. Парни находят этот вид вне конкуренции, потому что сука обычно — это вызов. Я загружаю её как новую фотографию моего профиля, представляя, как Эд ответит каким-нибудь комментарием о том, что я такая же красивая, как цветок. А затем я отвечаю на его сообщение, благодаря за комплимент и сообщив, что я его огромная фанатка.

Затем опускаю свой телефон вниз, Джастин улыбается во всё лицо, когда машет кому-то через кафе. Я разворачиваюсь на своём месте, чтобы увидеть, как маленький пухлый малыш хихикает и машет в ответ. Я кладу свою руку поверх живота и усмехаюсь, прежде чем снова взглянуть на него.

— О, как же это мило, — произношу я.

— Она маленькая симпатичная девочка, — пожимает он плечами, прежде чем прикрывает глаза рукой только для того, чтобы отдернуть её прочь и сделать то выражение — «о, моё совершенство, посмотри, я всё ещё здесь». Маленькая девочка визжит, и Джастин смеется, прежде чем поднимает свой кофе. — Хотя наши дети будут симпатичней.