Из нелепой минуты славы нас вытащила Елена Александровна.

– Что ж, когда мы можем посмотреть квартиру?

– Дом, – поправила Жанна таким тоном, будто в квартирах живут одни шахтеры, синюшные военные и заядлые транжиры, не способные заработать себе на лучшую жизнь. А нормальные, высокообразованные люди живут в домах – желательно двухэтажных, а еще лучше трехэтажных, чтобы снисходительно разглядывать с балкончика сельскую шушеру и мечтать о Польше. – Вам срочно?

– Нам ночевать толком негде, – сказала Рина.

Я же, спрятав ступни под кровать, молчал в тряпочку: вдруг запах через рот начнет распространяться.

– Они у меня заночуют сегодня. Но посмотреть не помешало бы, – настояла Елена Александровна.

– Если такая спешка, можем и сейчас подъехать.

Мы начали выходить вчетвером с комнаты; я, естественно, замыкал процессию, дабы не оставлять шлейф позади себя и не подвергать остальных неловкой опасности. Быстро обулся, краем глаза увидел, как старшая из дочерей вошла в свою комнату. Уже на выходе услышал ее бедный детский вопль:

– Па–а–ап, у нас в комнате что-то сдохло!

Ржал я всю дорогу.

***

Мы с женой имели одну общую черту: никогда не понимали людей, которые превозносят до заоблачных высот все, что только имеют. Простыми словами – «понтуются». Нам это напоминало следующую картину: вот, это я. А это мое шикарное тело. А это мои рученьки, о-о-о. А это я шнурки завязал. Са-мо-сто-я-тель-но! Вот! А это я покакал. Как бабочка. Как пони. Как единорог, о! Именно так Жанна и описывала свой дом, лавируя потрепанным Фольксвагеном между кочками и ухабами.

Приехали. Сразу бросились в глаза два дуба, лет по восемьдесят, а то и сто – не меньше. Красивые, высоченные. Прямо две башни Толкиена. Хороший знак.

А дальше был дом. И на хижину Бильбо Бэггинса он, мягко говоря, не тянул. Максимум – на пещерку Голума.

Перед порогом боролась за выживание наполовину ссохшаяся абрикоса. За ней – навес, где сушились колотые дрова, и каноничный летний туалет: разрисованный детьми, весь в паутине, пауках, насмотревшихся на не всегда лысые человеческие задницы, и пыли. Справа от туалета – другие владения, другая земля, другой дом. Все это разделено трухлявым забором. Это тоже много о чем говорило: если забор трухлявый – значит, соседи ладят. Ну или денег на нормальный нет.

Щелкнул замок.

– Входите.

Нас встретила веранда. Довольно просторная. У стены неудачно попытались прикрыть ковром прогрызенную кем-то дыру в паркете.

– Не обращайте внимания, – словила наши взгляды Жанна. – Оно вам не помешает.

– Это она о дыре или о том, кто ее сделал? – тихо спросила Рина.

– Вот коридорчик. Прямо – кухня, направо – две комнаты. Потолки, как вы видите, высокие, поэтому обогревать нужно хорошенько. Выгод, о которых все только и спрашивают, нет. За это я сброшу цену, конечно.

– А выгоды – это что? – поинтересовался я, разглядывая незатейливый дизайн: то обои, то покрашено, то опять обои. Балуйся – не хочу.

– Вода, туалет, душ. Все на улице.

– Нет воды?!

– В колодце есть, – объяснила Жанна. – Между прочим, мы здесь прожили восемь лет. Я вырастила двоих детей, так что не жалуюсь.

– А почему воду не подключили? – спросила Рина, забыв о вежливом тоне.

– Потому что мы купили другой дом и вкладывались постоянно в него. А этот оставили как есть.

Наступила пауза. Елена Александровна перебросилась парой слов с Жанной пока мы ушли в крайнюю комнату, где могли хоть немножко побыть наедине, подальше от невыносимо быстрой речи и убийственно-гордой манеры себя нести.

– Что скажешь? – я обнял Рину за талию, рассматривая комнату. Неведомая кафельная хрень, как у Жанны дома, также стояла здесь.

– Скажу, что с такими потолками обогревать будет дорого. А так… если перекантоваться несколько месяцев, то пойдет. Хотя… – Рина повернулась ко мне, – может найдем что-нибудь получше, а?

– Я – за. Слишком уж условия спартанские. И она восемь лет здесь выживала. Да еще и детей двоих вырастила. Я то думаю, что это звенит постоянно в ушах?

– А что звенит? – не поняла Рина.

– Ее яйца.

В комнату вошли Мостковские женщины разных поколений.

– Ну, что скажете?

– Близко к части, дом неплохой. Без воды, туалета и душа туговато будет, но, судя по тому, что вы здесь так долго прожили, мы справимся. У нас еще есть несколько вариантов, которые мы рассмотрим. Однако в целом – устраивает. Главное, что недалеко от работы, – сказал я.

Жанна отреагировала спокойно.

– Конечно, смотрите, думайте. Я за месяц беру семьсот гривен, учитывая некоторые неудобства. Плюс коммунальные.

– А дорого коммуналка обходится? – спросила Рина.

Жанна покачала головой.

– Не совсем. Где-то до пятисот.

– Это еще терпимо, – поддержала Елена Александровна.

Жанна жестом проводила нас из дома, выключила везде свет, оставила форточку в веранде открытой – проветрить от благоухания ног, наверное – и закрыла дверь.

– Вас куда подвезти? – предложила она.

– К перекрестку сразу за «Киев-Западом». Оттуда мы сами доберемся. – Елена Александровна одарила Жанну благодарной улыбкой.

– Как хотите.

– Она немного… своеобразная, – сказала Рина, когда мы попрощались с Жанной, помахали вслед Фольксвагену и побрели через Мостковский парк на встречу с другими хозяевами. Зелень в парке росла хаотично или с какой-то непонятной логике закономерностью: доходило до того, что в некоторых местах деревья фактически вырастали перед тобой и преграждали раскидистыми ветвями и так не широкий путь. В центре парка светил бюстом Шевченко. Опять. Его должны были почитать ученики и гоняющая вдоль расписанных качелей ребятня. На деле, ему повезло, что постамент был достаточно высоким, иначе не прошло бы и месяца, как Шевченко выглядывал из глубины чей-то комнаты в окно.

Несмотря на август, листья хорошенько разбросало вдоль аллеи, перерезающей парк наискось. Похоже, деревья ощущали безнадежность того места, где им довелось вырасти, и старались как можно быстрей впасть в осенне-зимнюю спячку, в беспробудный летаргический сон, а выйдя из него, молили о профилактической рубке леса.

На выходе с парка нас встретила еще одна достопримечательность города.

– Пойдем через кладбище, – заявила Елена Александровна. – Так быстрее будет.

– А далеко еще? – спросила Рина.

Елена Александровна махнула рукой по дуге.

– Сразу за кладбищем их дом. Недалеко.

– Сразу за кладбищем… – повторил я.

По-другому точно быть не могло. Утром просыпаешься с шикарным видом на перекошенные кресты, памятники с высеченными лицами людей, которых никогда не знал, ухоженные кое-где клумбы. И понимаешь, что лучшей мотивации делать ноги отсюда у тебя никогда не было. Что это не сквозняк шатает наполовину сломанную форточку, а дыхание мертвецов, зовущих к себе.

Хуже только некоторые живые Мостковчани.

Кладбище было большим. Мы пересекли его минут за пять и очутились возле длинного двухэтажного жилого дома с кусочками клумб под каждой квартирой. Обогнув его с правой стороны, Елена Александровна набрала чей-то номер.

Зазвонило почти возле нас.

– О! Так вы уже здесь! – всплеснула руками она, подходя к мужчине и женщине у первого подъезда.

– Добрый вечер, – сказал невысокого роста мужчина, протягивая мне руку. Пожал некрепко и быстро. – Я – Антон. Это моя жена – Галя.

– Кирилл, – кратко ответил я.

– Рина. Очень приятно.

Я долго думал, кого мне напоминает Антон, пока в голове не всплыла одна давным-давно забытая игрушка: разноцветные мешочки с мукой, на которых было нарисовано улыбчивое карикатурное лицо с пучком ниток, имитирующих волосы. Игрушка принимала почти любую форму, дело оставалось лишь за фантазией. Вот так и его лицо помяли в ладони как попало и оставили на верхней полке в вечном забвении. Проще говоря, отдавала его физиономия едва уловимой несимметричностью.