Психанув, я спрятал блокнот под китель и направился к циклу. Последним выходили Киреев и Осинов.

– Что ж ты про оперантный протупил? Они и инструментальный метод – одно и то же! Ну ты!.. – поучал Осинов под легкий хруст черного шоколада.

– Да ну его… – плюнул на землю Киреев и злостно схватил тетрадь. – Какая кому разница вообще?! При чем тут Мягков?

– На, съешь кусочек.

Киреев не отказался.

– Ну какой вы тупой, Киреев, – сказал я, обернувшись.

Андрей, прежде чем отвечать, присмотрелся к моей груди, затем проглотил приготовленные слова и деликатно уточнил:

– Почему сразу тупой, товарищ лейтенант?

– Не вы. Фраза. С фильма. Которую Яковлеву говорили.

– Аааааа, – протянул Андрей. – Спасибо, что сказали… что ли.

– Не за что, – ответил я и убрался прочь, пока дальше не стали расспрашивать о чем–либо.

Людьми в первый рабочий день я был сыт по горло.

Глава 3. Регуляторы

Раньше Небольшие Мостки страдали от безделья и безработицы. У среднестатистического мостковчанина имелось только три дорожки: одна – в учебный центр примерять камуфляж, жертвуя мозгами и волей. Другая – отправиться в оздоровительные шахты Краснограда, где обещают незабываемую развлекательную программу: постоянное поддержание физической формы, непредсказуемые приключения тайными туннелями, угольные ингаляции…

Третья же дорожка хранилась у многих в маленьком пакетике в кармане– если в жизни станет совсем туго.

И вдруг, одним, как принято представлять, мрачным дождливым вечером в дверь постучало неведомое тело. Лампочка на пороге давным-давно висела как украшение, как ненужный аксессуар и неотъемлемый атрибут деревенского дома. Крупицей света служила выглянувшая на четверть с затянувшихся облаков луна: еще не полная, но острые края уже успели округлиться. Громыхнуло. Хозяева не спешили открывать, стараясь решить вопрос за закрытой дверью. А еще лучше: проигнорировать стучащего, дождаться пока он постучит в другой дом и, возвратившись к вечернему телешоу, больше о нем не вспомнить.

Тело потревожило людей еще раз: настойчивей, уверенней. Тело знало, что в доме кто-то есть, кто-то разглядывает его в глазок и ловит сетчаткой полумрак. Отступать некуда – тьма, в которой доводилось прятаться незнакомцу, никак не рассеивалась, не обличала перед хозяевами домов человека, потревожившего их покой. И вот, у четвертого дома ответвленной от главной дороги улочки, незнакомца пожалела молния, озарив густые сметанные тучи ярким светом. Возможно это, а может добрая душа старушки, одиноко существовавшей в немного покосившемся одноэтажном доме, решила, что не мешало бы разбавить общением с другими ее затянувшийся день длиною в старость. И открыла.

Стучал приличного вида парень: молодой, симпатичный, промокший до нитки. В камуфляже. Он попросился переночевать. Бабушка не отказала. А на следующий день он пообещал платить ей ежемесячно пока служит, так как жить в казармах ему осточертело. Бабушке нужен был помощник. Парню – жилье. На том они и порешили.

Этот случай стал в каком-то смысле судьбоносным в истории современных Небольших Мостков. Старики и старухи, владельцы полупустых квартир стали зазывать к себе военнослужащих, как хачи на вокзале зазывают на шаурму. Там дешевле, там больше мебели, там хозяева не будут ежедневно проверять не украдены ли припрятанные под ламинатом деньги на черный день. Сплошные акции, улыбки и обещания. Мостки расцвели.

А потом дождь кончился, тучи рассеялись и наступил рассвет в одурманенных легкими деньгами глазах арендодателей. Увиденный хаос, который оставляли после себя военные, послужил многочасовым сплетням между бабушками и промываниям чужих костей. Лавочка прикрылась так же скоро, как и неожиданно открылась, и теперь, в наше время, Мостки превратились в город-монополист. Найти доступное жилье по доступной цене стало делом нелегким, практически невозможным. В некоторых моментах, может, и попахивает гиперболой, но в общих чертах картина свелась к следующей: идет по Мосткам новоприбывший пограничник, ищет взглядом кто бы мог квартирой, домом или, на худой конец, комнатой подсобить. В окнах с обеих сторон на приезжего зыркают как детские, так и взрослые глаза. Одеревенелые во всех смыслах глаза. Они знают что ищет новичок, но предложить боятся, так как горький опыт соседей или даже собственный заставляет смотреть на него как на грабли. А если кто рискнет и согласиться принять – начинается настоящее реалити-шоу, вишенка в котором – концовка. Будут ли устраиваться пьяные гулянки, доноситься вечерние семейные ссоры, усмирятся детские крики – об этом узнаете в следующей серии. Как-то так.

Елена Александровна была невысокой темноволосой женщиной с проворными карими глазками и неугасающим заводным механизмом внутри. За полчаса, что моя жена с ней пробыла, Елена Александровна успела рассказать ей полжизни, нависшие тяжким грузом на закаленных, но все равно хрупких плечах. При этом, она не останавливалась ни на секунду, мастерски орудуя советской шваброй.

Когда я вернулся в мотель, вещи были собраны, Рина готовая к отправке на поиски лучшей жизни, а Елена Александровна смотрела сквозь меня, бубня неведомые мантры под нос. Рина незаметно от нее махнула рукой, чтобы я не обращал особо внимания.

– Ивановна сама живет кажется… сколько там? Три… Или две… Нет, три комнаты… А, нет… Соседи со свету сведут… А Жанна переводчица? Может, она?.. Нужно позвонить…

– Добрый день! – поздоровался я.

– Слава Иисусу Христу, – ответила Ольга и погрузилась обратно в чертоги разума.

– Кхм, Елена Александровна… А когда и куда мы отправляемся? – втиснулась Рина в промежуток между непрекращающимся бубнежом.

Женщина вдруг умолкла, взглянула на нас, будто увидела впервые, и, не проронив ни слова больше, зашагала вдоль улицы в сторону части. Мне эта затея не понравилась.

Рина лишь пожала плечами. Я был немного удивлен столь странным поведением этой женщины, но выбирать не приходилось: раз она пообещала нам помочь и раз она встретила меня столь необычным приветствием – в помощи она не откажет скорей всего. Подобрав портфели, поцеловав жену и откланявшись мотелю, мы поспешили за Еленой Александровной, которая на ходу перекрестилась перед статуей Девы Марии через дорогу.

– Сначала зайдем к нам вещи оставим, чтобы вы не таскались навьюченные. А потом уже будем думать, где вам оседать.

Я скорее подсознательно разобрал что она говорит, потому что успеть за быстрым говором женщины было довольно сложно. Слух как назло перемешивал ее слова в мутный коктейль.

– Что она тебе рассказала? – спросил я Рину.

Мы не отставали, но и не приближались, чтобы не шушукаться. Рина закатила глаза, демонстрируя этим, что рассказала Елена Александровна о себе явно больше, чем Ринын мозг мог выдержать.

– Лучше я промолчу, – сказала она.

Я понял, что не ошибся.

Спустившись немного вниз главной дорогой, Елена Александровна свернула в малоприметный переулок, где достоинства города кончались ровненькой асфальтированной полоской. Мы последовали за ней. Среди выбоин, тусклых бархатцев, одинокого захолустного вагончика, переделанного под забегаловку с водкой и мороженым, выросла советская пятиэтажка, обросшая кое-где утеплителем и пластиковыми окнами. Во дворе, на старой перекрашенной десятки раз лавочке сидела женщина с коляской – неотъемлемая часть любого дворика любого городка. Она ритмично пошатывала люльку с малышом. Он затихал, хныкал все тише и тише, а потом и вовсе замолчал. Или уснул. Или упал в обморок от бесконечного укачивания.

– Слава Иисусу Христу! – кивнула Елена Александровна молодой маме.

Та улыбнулась, искренне ответив:

– Слава навеки!

– Скажите, здесь все так здороваются? – поинтересовался я, пока мы поднимались лестницей.

– Большинство. Это ж запад, – просто ответила Елена Александровна.

Ее квартира оказалась на последнем этаже. Трехкомнатная, похожая на нейрон: коридор в центре всего помещения, а от него в разные стороны отростками отходили комнаты, санузел и кухня с примыкающим балконом. Пахло тридцатилетней давностью, настенными коврами, пенсионерами и жареной картошкой, особенно коврами, хоть их я не наблюдал. Сбросив рюкзаки в маленькую комнатку слева, я быстро умылся и вернулся в строй.