– А где выгуливать?

Игорь махнул рукой за пятиэтажку.

– Можешь возле озера или в лесу, сбоку от территории лесхоза. Разберешься. Вопросы есть?

Я закатил глаза.

– Больше не спрашивай, хорошо? На кого не плюнь, все только это и спрашивают. Звучит так, будто еврей говорит: вы добавку будете?

– Значит, вопросов нет. Пошли.

Через пять минут из-за поворота выплыл бежевый в синюю полоску бусик. Игорь махнул ему рукой. Бусик начал притормаживать метров за пятьдесят. Неудивительно: тормоза его скрежетали так неистово, словно вместо колодок под каждым колесом спрятался маленький азиат, тормозящий ладонями по асфальту.

И тут я вспомнил.

– Погоди, а свои ключи когда ты сможешь отдать? – доводилось говорить громче из-за вопящих под колесами буса азиатов.

– Видел, как я открывал? Ну вот. Дерзай.

Бус наконец-то остановился прямо напротив Игоря. Тот хмыкнул, пожал мне руку, уже глядя в салон, и нырнул внутрь. Только тогда до меня дошло, что спросить самое главное я-то забыл.

– Как ее зовут?! – крикнул в автоматически закрывающуюся дверь.

Игорь что-то сказал водителю и тот одним нажатием отвел между нами стеклянную ширму.

– Сирена, – ответил он, собирая на себе любопытные взгляды пассажиров. – Давай там. Держись.

Бусик одарил меня выхлопами, набирая скорость. Азиаты больше не визжали, уносясь вдаль прямой ухабистой дорогой, ведущей к цивилизации – во Львов. По крайней мере, в том направлении.

– Сирена… – я повертел кличку на языке: есть что-то притягательное в ней, необычное. Спасибо за то, что это не Рисса какая-нибудь. Или Лаки; с кличкой Лаки вообще отдельная тема. Работая в ветеринарной клинике я заметил, что псы – а называли так именно собак, к котам эта кличка не клеилась – стабильно поступали к нам с переломами, травмами и болезнями, требующими немалого времени лечения и, соответственно, финансовых затрат. Определенно "счастливая" кличка приносила хозяевам сплошные неудачи. Хоть вешай табличку на рецепшне: "Уважаемые хозяева! Называя питомца Лаки, вы обрекаете его на тяжелую судьбу. Одумайтесь!".

– Надеюсь, выть как сирена она не будет.

Легкий послерабочий ветерок подгонял меня домой. Проходя мимо сарайчиков, где от меня зависело живое существо, а другое было "героически" спасено еще утром, телефон тренькнул смской.

"Где ты пропал"?

Рина.

Пятиэтажка стала проноситься быстрее и быстрее. Дыхание и ноги задали свой ритм. Я и не заметил, как лицо растянулось в улыбке, предвкушая радостную встречу после дурацкого рабочего дня. Не о наряде сейчас думалось; отказ в отпуске не терзал, пока что, душу.

Жена встретила меня на пожелтевшем крыльце через три минуты. Запыхавшегося и взъерошенного как воробей. "Капитан Джек Воробей" – подумал я. "Лейтенант Кирилл Домс" – подумала про себя Рина.

– Пахнет неповторимо, – сказал я, обнимая ее.

– Тебе понравится, – пробурчала она в китель.

Ее темно-каштановые волосы щекотали мне нос, приятно и породному. Запах древесных духов – стойкий, но не приторный – витал вокруг нас, от чего реальность превращалась в вымысел, а все, что действительно существовало в данный момент – это моя жена, я и аромат духов.

"Пусть вечер будет только наш" – решил я.

Спустя десять минут я выключил телефонный разговор, отказав Саше в помощи нелепой ложью.

Не сегодня, товарищ. Не сегодня.

***

– Все взял?

– Кажется, да.

– Точно? Бутерброды, чашку, чай, ложку…

– Не пересчитывай. Точно взял.

– А лоток?

– Он на самом дне. Лежит приятной тяжестью. Спасибо тебе.

– Ой, я тебя прошу, – отмахнулась Рина и обняла меня. – Надеюсь, с голоду не подохнешь.

Я засмеялся. В прямоте Рине не откажешь.

– Точно. Не подохну. Как я выгляжу?

Рина склонила голову набок, сложила большие и указательные пальцы в подобие рамки и хорошенько присмотрелась, фокусируя пальцами. После задумчивого "м-м-м" – наверняка она балансировала между совестным ответом и честным – Рина выдала:

– Как евнух, первый раз посетивший бордель.

– В смысле?

– В смысле, это место не для тебя. Форма на тебе не сидит не лежит не стоит. Она вообще тебе не идет. Но… скажи спасибо своей кафедре.

– Они хотели как лучше, – сказал я. Не знаю, правда, оправдательно это звучало или с сарказмом. Где-то посредине, наверное.

– Он думали, что хотели, как лучше, – сквозь зубы процедила Рина. – На самом деле мы сидим в жопе без воды и туалета. Мы могли бы давно жить в Европе…

– А живем без воды и туалета… Это я виноват. Если бы я не подписал контракт, Рин…

Она молчала, но внутри кипела не переваренная злоба. Я это прекрасно понимал: в конце концов, не будь я дебилом, послушно разрешающим вешать себе на уши километровую лапшу, мы бы и не узнали как живут на западе страны люди. А жили они не очень.

– Все, иди. Разозлил меня. Я только успокоилась через твои наряды, как тут…

Чтобы не накатила новая волна, я быстренько сгреб Рину в охапку и крепко прижал к себе. Так и задушить можно было, но так еще и любят, подумал я. Ее аромат опять меня окружил сладким дурманом. Я вдохнул поглубже, чтобы Рина оставалась со мной в наряде как можно дольше, пусть и ментально. Все-таки, впереди длинная бессонная ночь. Одинокая ночь.

– Если Мостки – жопа, что же тогда в АТО творится? – полюбопытствовал я.

– Там другое слово. Тебе оно не понравится. С Богом.

Рина пригладила мой берет.

– На удачу? – спросил я, машинально потянувшись к нему. Едва теплый.

– Хотя бы не так чмошно, – улыбнулась она. Взглянула на телефон. Ойкнула – звук напомнил стук ножа по хрустальному бокалу. – Уже без десяти пять! Бегом марш! Я с окна тебе помашу. Давай давай давай!

Поцеловав ее еще раз – Господи, мне уже эти военные правила осточертели, а я в них еще толком и не влился – я выбежал с веранды, потряхивая за спиной суточной провизией в рюкзаке. Столовая, конечно, кормит тех, кто в наряде, но мне там предложить ничего не могли. И непременно обозвали бы балованным. А за глаза – сектантом.

Воскресенье, третье сентября. Поймав воздушный поцелуй от Рины – на всякий случай она еще и перекрестила дорогу – я отправился не спеша на работу. Не спеша, потому что плевать я хотел на их пунктуальность, которая касалась кого угодно, но не кричащих больше всех о пунктуальности офицеров. Что ж, сердце у меня каменное, должно выдержать брызжущие слюной физиономии.

Навстречу, весело хихикая и держась за руки, шагали четыре девочки, лет десяти-двенадцати. Они щебетали, как соловьи со своими предрассветными балладами, перепрыгивали выбоины сельской дороги, и просто радовались жизни. И выходным, даже несмотря на то, что через пять часов они закончатся теплой постелью, а завтра наступит очередная неделя промывания мозгов школьной программой.

– Куда это вы, дядя Кирилл? – спросила одна из них, невысокая, с красивой улыбкой и двумя большими передними зубами.

– На работу, – я театрально развел руками. – Никогда, девчонки, не идите в армию. Заклюют!

Они дружно посмеялись, пожелав спокойной смены.

Хорошие дети, искренние. Помимо тех, кого мне доводилось видеть: диких, дерганных, зомбированных планшетами и смартфонами, при чем возраст колебался от трех до шестнадцати. Эти девчонки, похоже, не заморачивали свою голову черным зеркалом, не окунались туда с головой, как в бездонный водоворот информации, а просто гуляли по улице, веселились, обсуждали то, что обычно обсуждают двенадцатилетние девочки. Одна из них была помладше, но увлеченно слушать и вставлять время от времени реплики ей возраст не мешал.

– Спасибо вашим родителям, что нормально воспитали, – сказал им на прощанье, но компания скрылась за поворотом, где, как я заметил, проходя до этого мимо, меланхолично пожевывали траву две лошади в ухоженном дворике.