До обеда никто меня не потревожил и я наконец-то в третий раз смог узнать, что Сириус Блэк – крестный отец Гарри Поттера. Дальше будет интересней.

Глава 5. Барашек Шон

Сразу после обеда весь цикл загнали на второй этаж в большой класс с проектором и пятью кожаными креслами, стоявшими за длинным прямоугольным столом в конце. Нет, кресла не стояли спинкой к людям и не разворачивались на понравившийся голос из зала. В нем не сидели члены жури развлекательного шоу, по крайней мере не жури. Одно кресло – центральное – для папки-командира, остальные – для его апостолов. Эдакая "тайная читка", если бы Микеланджело в наше время топтал берцами плац .

Возле стола – тумба для выступлений. Там, как на утреннике, взрослые читали с листочка кто должен заступать в наряды на выходные и что хорошего и плохого случалось за неделю. В основном случалось плохое.

– Садись, скоро начнется. – Бевз похлопал по сиденью, сам же уселся в пятом ряду у стены. Я еще с университета запомнил, что если долго просидеть прислонившись к стенке, можно стать незаметным для преподавателей.

– На что похожа читка? – спросил я, кладя пельмень на парту.

– На шоу умственно-отсталых. Не хватает только двух ведущих карликов. – Бевз был серьезен, как кресло командира. Взглянув на мой берет, он нахмурился.

– Убери.

– В смысле?

– Со стола убери. Не принято головной убор на стол класть – голова будет болеть.

– Глупые у вас тут предрассудки, – сказал я, но берет спрятал. Не из–за суеверности, просто чтобы не трогали дурацкими просьбами.

– И телефон на беззвучный поставь.

– Хорошо.

Я выставил телефон на парту, сбавил звук оповещений до минимума, оставив вибрацию. И кто бы мог подумать: эта дребезжащая коробочка тут же дала о себе знать.

В классе еще шумели – значит, среди гомона можно затеряться ненадолго в разговоре.

– Солнышко, у меня сейчас читка начнется. С минуты на минуту. Я перезвоню, когда выйду отсюда, хорошо?

– Да, конечно. Целую тебя, – спокойно ответила Рина и выключилась.

Так же спокойно она вела себя на обеде: приготовила превосходный овощной суп, не набросилась с порога, проклиная меня за то, что я не добился отпуска. За столом она взяла меня за руку и сказала, что все понимает и что она немного погорячилась тогда, по телефону. А еще не возражала, когда я заикнулся об Игоре и Саше Бевзе, наоборот, настояла на том, что отказывать нельзя, так как никогда не знаешь, кто поможет тебе. Я, честно говоря, был поражен, но не подавал виду, не хотел затрагивать те болящие струны, на которых играла военная шушера. Уходя с обеда, она поцеловала меня, поправила воротник кителя, погладила по берету (наверное так делают все жены пограничников – отсюда и прилизанный пельмень) и сообщила, что посмотрит билеты на сегодняшний вечер или на завтра на утро. Хотя бы на два дня уедем с этого унылого куска Украины, о котором еще в пятнадцатом веке писали: шестьсот овец, две корчмы и сплошные войлохи. А четыреста польских рыцарей, шагающих через Мостки в гости к туркам, охарактеризовали поселок изящнее, чем это сделал бы самый лучший современный комик: пустое место, где не видно ни одного живого человека. Наверное, в лесах прячутся. Да еще и река эта – Рата.

Изменилось с тех пор мало что.

– Встать!

Я подорвался вместе со всеми, будто кто-то крикнул: "Аллах акбар!". Разворачиваться к входящему в класс начальнику запрещалось. Эдакая лотерея: стоишь и гадаешь, кому сейчас поклоняются простолюдины, а звук каблуков отбивается в полу и твоей голове. Кто на этот раз?..

– Прошу садитесь.

Тот самый грубый голос со свистящими нотками. Зам командира.

"Может Рина с кем–то познакомилась, раз восприняла все без истерики? Я бы взбесился на ее месте" – размышлял я, пока начальник не раз подстреленной задницей брал штурмом кресло.

Сели.

Тут оно и началось. Детский сад. Утренник.

– Товарищ полковник, разрешите…

– Товарищ полковник…

– Това…

– Тишина!

Полковник стукнул по столу открытой ладонью. Ему бы щепотку силы халка и людей отбросило бы волной. Да и самого халка тоже. А если бы и дохнул еще…

– По одному. – Он откинулся на спинку, закрыл глаза, пробуя комфорт на вкус. Скривился. Но не от комфорта – понимали все. От похмелья. – Лукавый. Ты первый.

Худой и немного сгорбленный кверху – прямо как коса Старухи – подполковник встал с места, втиснулся тощими формами в проем между спинками и партой, подошел к тумбе. Мне он показался замученным ребенком, которому выдали форму, берцы и лишних сорок лет, и этот ребенок хочет заплакать на всю глотку от подобной несправедливости, но не может – вокруг много взрослых. Будут смеяться.

– Приказ начальника центра обучения служебных собак номер двести двадцать один. Приказываю назначить следующих военнослужащих в суточный наряд на субботу и воскресенье соответственно. Дежурный по части: майор Кричалов, старший лейтенант Алмазный.

– Я! – ответил каждый из них, привстав.

– Помощник дежурного по части: старший лейтенант Бевз, лейтенант Домс.

– Я! – повторил за Игорем Бевз.

Я так и остался сидеть с перекошенным ртом. Будь здесь медик, сразу заподозрил бы инсульт.

– Лейтенант Домс! – лицо Лукавого напялило борзую маску. – Вам особое приглашение?

Я встал как в тумане. Не помню, крикнул ли "я", как это сделали до меня, но подполковник отстал и продолжил зачитывать список.

– Какого хрена…

– А ты как хотел, – прошептал Саша. – Меня специально поставили с субботы на воскресенье, чтобы я тебя просветлял. Не переживай, там не сложно.

– Мне плевать, сложно или нет. Какого хрена они меня влепили на выходные. Я только на службу приехал, а они…

Бевз хмыкнул.

– А ты как хотел? Раз служишь, так служи. Надо было учиться, раз не нравится. Терпи, Кирилл. К тому же, – Саша притих на немного, потому что полковник стал приглядываться в нашу сторону, – все не так плохо. Ты получишь выходной за наряд, плюс меньше движняка в воскресенье. А в понедельник с девяти до часа будешь дрыхнуть как миленький.

– Мне всю ночь не спать? – спросил я, спрятавшись за спиной какой-то женщины спереди.

– Можешь не спать, конечно. Но наутро тебя снимут с наряда и в пять вечера ты опять заступишь. Так что не советую.

Зачесался затылок, словно кто-то сверлил его взглядом с самого начала читки. Кому там мои мозги интересны?

Обернулся. Несколько военных выпучились на меня: кто с интересом, кто с ухмылкой, мол, какой ты военный, весь в пушке и мамином молозиве. Иди домой досасывай.

Кто-то явно сверлил. Да еще и дурное предчувствие червем точило грудь как яблоко.

– Домс!

Опять я. Чуть что, сразу Домс. Нашли козла отпущения.

– Да, – обернулся я к столу. Теперь не поймешь, кто пялился, ибо стали пялиться все.

– Все интересное здесь, лейтенант, – прохрипел полковник.

"Я уже понял".

– Выходите.

– Слушаюсь.

Лукавый тоже смотрел, как я выходил с ряда, как шагал, нервничая, к главному столу. Он лыбился жалкой ухмылочкой, обозначавшей лишь одно: есть кто-то слабее его, над кем он имеет призрачную власть, кем он может командовать или кому – с громаднейшим, вплоть до оргазма, удовольствием – можно влепить наряд на выходные.

– Кхм… – я прочистил горло, а в голове сразу мелькнуло: раз-раз, проверка микрофона. Ощущение те же, что и перед выступлением: кулиса прячет тебя от зрителя, но лишь иллюзорно, ведь все знают, что сейчас ты выбежишь на сцену в украинском костюме и начнешь плясать гопак. Нервы каждый раз дают о себе знать. Легкая безусловная дрожь покрывает тело, но убежать не хочется, а поскорей сделать шаг вперед, выскользнуть из-под кулисы. Раскрыться и, наконец, успокоиться, отдавшись музыке, танцу и взрывному адреналину. Здесь же, в битком набитом классе, стоит только раскрыть рот и…

– Меня зовут Домс Кирилл. Кто-то меня уже знает, но это неважно.