— Это литературный клуб, — впервые за последнее время оживилась дочь, — который называется «Белый след».

— Надо же, как интересно! И что делают члены этого клуба?

— Мы с некоторыми девочками из нашей и из двух других параллелей пишем рассказы, а потом делимся ими, комментируем, обсуждаем. Это важно для моего аттестата — школьный совет поощряет учеников, которые занимаются внеклассной деятельностью. И у всех членов клуба улучшились оценки по письму и литературе. Руку набиваем.

— Я бы тоже с удовольствием почитала, — аккуратно намекнула я ей.

— Мам, — стушевалась Лея, — это только для нас. Наши правила запрещают нам давать читать тому, кто не в клубе. А в клубе никто не может быть старше 13 лет. Так что извини.

Я старалась сохранять бдительность и постоянно наблюдала за дочерью, но так, чтобы она этого не замечала. В таком возрасте, а уж тем более в таком непонятном состоянии нельзя пережимать подростка, ломать его. Лея была все так же нейтральна в поведении и манере говорить. Иногда мне казалось, что она всегда такой была. Часто, когда нам снятся родные или просто знакомые, они предстают в сновидениях не такими, как в жизни. И с Леей было примерно так же — вроде мой ребенок, а вроде и не мой… Меня бесило, что я никак не могу разобраться в состоянии собственной дочери! Я!

Его звонок раздался как всегда неожиданно. Когда я увидела, что звонит он, в ушах стало звенеть, как будто на голову надели кастрюлю и долбанули по ней молотком. О, как часто я представляла наш с лаборантом разговор и репетировала все, что выскажу ему. Я решительно приняла вызов, открыла рот, но услышала это тихое, приятное и родное «Привет».

— Привет, — ответила я так же тихо.

— Я так рад тебя слышать! Завтра приеду в Сан-Паулу на два дня. Давай встретимся?

«Знаешь что? Я тебе не девка на ночь!» — говорила моя голова, но язык произносил совершенно другие слова:

— Давай. Возле той же гостиницы?

— Да. В восемь вечера по вашему времени. Столько всего хочу рассказать! И услышать.

— Как интересно, — сказала я, коснулась рукой щеки и только тогда заметила, что она мокрая от слез.

— Тогда до завтра?

— До завтра, — ответила я.

Слезы еще долго текли, не переставая. Завтра я увижу его. Его! Завтра я буду гладить его по волосам, шее и спине… Завтра…

— Мам! — окликнула меня Лея.

— Да, детка, — отозвалась я, не оборачиваясь и делая вид, что готовлюсь печатать ужин.

— А люди, которые умирают и попадают к тебе в морг, красивые?

— Чт… Что?! — у меня аж дыхание перехватило. — Ты опять?!

— Да я просто спросить, красиво ли они выглядят, когда мертвые.

— Знаешь что? — крикнула я, но не дождалась ответа дочери и вышла в другую комнату.

Позвонив ее учительнице, я сказала, что мне нужно ознакомиться с тем, что пишут ученики в клубе «Белый след». Она начала говорить о том, что это касается личной жизни ребят, но, видимо, тон моего голоса заменял собой любые аргументы.

— Вы же не хотите сказать, что школа не осуществляет никакого контроля за внеклассной активностью своих учеников и не оценивает безопасность этой активности? — я старалась подбирать слова так, чтобы при всем желании учительница не могла бы дать не устраивающий меня ответ.

— Конечно, осуществляет, — неуверенно сказала она.

— Я уже не первый раз замечаю, что этот клуб негативно влияет на мою дочь, и не исключено, что на других учеников тоже. И уж если на то пошло, меня никто не спросил, как я отношусь к тому, что мой ребенок вступает в не пойми какой клуб!

— Госпожа Видау, но Лея как раз и учредила этот клуб.

— Лея? — моя уверенность и напористость быстро улетучились.

— Конечно. Простите, но я была уверена, что вы в курсе.

— Мне срочно нужен доступ к тому, что они пишут!

— Хорошо, хорошо. Все, что пишут ученики в контуре школьной территории, попадает в нашу информационную среду. Можете прийти завтра ко мне в 14 часов, и я выгружу для вас все содержимое «Белого следа».

Я не могла поверить в то, что прочитала, придя в школу. Если коротко, то моя дочь фактически учредила культ смерти. Все рассказы, которые писали ученики, состоящие в «Белом следе», были посвящены уходу из жизни — ребята, которым было от 10 до 13 лет, с упоением описывали свою смерть — как в них останавливается жизнь, что они при этом чувствуют и как обретают свободу. Что ни рассказ, то соревнование в мастерстве описать свой труп так, чтобы он показался эффектным и стильным. А главное, все умершие ребята проходили через руки Леди Смерть — красивой высокой дамы в черном длинном платье и в белых перчатках. Эта Леди радушно встречала их, была с ними обходительна и приветлива, от нее веяло надежностью и доверием, она была как их лучшая подруга. И почти каждый рассказ содержал иллюстрацию этой загадочной особы. Мне стало не по себе, когда, рассмотрев рисунки, я поняла, что Леди Смерть — это я. Дочь сделала меня прообразом этой их героини.

Когда учительница стала читать это после меня, на ее лице проступил пот — очевидно, она осознала последствия того, что внеклассная деятельность подопечных контролировалась спустя рукава. Я уже собиралась идти, как взгляд мой упал на файл с названием «Свобода». Господи… Это был план коллективного самоубийства. Сегодня. Именно сегодня! Место — крыша гостиницы «Аста Абахо», где вечером мы должны были встречаться с лаборантом. На последней странице файла были нарисованы мертвые ученики, умиротворенно лежащие на секционных столах, а над ними стояла я, приподняв над телами руки и загадочно улыбаясь.

Минут через десять я была уже там. Подлетая на левиподе к гостинице, я увидела детей на крыше и собралась опустить левипод прямо туда, к ним, но магнитный контур здания не подпускал меня ближе чем на 15 метров к стенам отеля. Я спикировала вниз, бросила левипод прямо у входа в отель и кинулась к лифтам, но уже находившаяся там полиция меня не пустила.

Я включила зум и стала приглядываться к ребятам, стоявшим на крыше этого стодвадцатиметрового здания. «Хоть бы тебя там не было! Пожалуйста!» — молила я кого-то. Но нет… Моя милая худенькая девочка была в середине, держась за руки с другими ребятами. А это кто? Между детьми и краем крыши стоял высокий человек, широко расставив руки, словно готовясь поймать любого, кто решит прыгать. Я сделала несколько шагов вправо, чтобы рассмотреть его лицо. Это был он. Мой лаборант. Я видела, как он разговаривает с детьми, что-то кричит им. По выражению его напуганного лица мне стало понятно, что он пытается занять их беседой, пока полиция поднимается на крышу, а спецслужбы начинают расстилать аэроматы у подножия гостиницы.

Вдруг Лея вырвалась из рук друзей и слегка нагнулась, готовясь рвануть к краю крыши. Я заорала, побежала к тому месту, куда она могла приземлиться, и инстинктивно расставила руки. Аэроматов там еще не было. «Мэм, вы мешаете расстилать! Уйдите!» — крикнул мне кто-то, но я не слышала. Мое внимание было приковано к крыше. Лея побежала и сделала прыжок, но лаборант, стоявший на самом краю, успел схватить ее за одежду. Он развернулся всем своим корпусом, пронес мою дочь над этой многометровой высотой и вернул ее обратно, швырнув на крышу с такой силой, что Лея кубарем покатилась и стукнулась о какую-то стоявшую на крыше постройку. Лаборант же, отчаянно размахивая руками, покачнулся и камнем полетел вниз. Прямо туда, где стояла я. Сотрудник спецслужбы резко оттолкнул меня в сторону и подал воздух в аэроматы, которые начали стремительно расправляться, но в этот же момент раздался глухой хлопок — лаборант упал рядом со мной. Он умер мгновенно, не превратившись благодаря надувающимся аэроматам в бесформенную массу. Мне показалось, что я тогда потеряла сознание, но стояла на ногах и смотрела, как бездыханное тело моего любимого поднимается на аэроматах все выше и выше.

Просмотрев записи, полиции удалось установить, что лаборант, по традиции снявший люкс на верхнем этаже, как раз подходил к своему номеру, когда взявшиеся за руки ребята прошагали мимо него и вошли в служебную дверь, за которой находилась лестница на крышу. Мама одного из мальчиков работала в этой гостинице, и он подготовил проход заранее. В таком возрасте дети удивительно изобретательны там, где не надо. На записи было видно, как лаборант зашел к себе в номер, но, видимо, обеспокоенный подозрительным поведением детей, через несколько секунд вышел обратно в коридор и пошел за ними. Больше от записи не было никакого толка.