И затем, когда кульминация достигает своего пика, ты делаешь немыслимое.

Ты целуешь меня.

И ты кончаешь, высвобождаясь во мне, горячая влага наполняет меня, и ты двигаешься отчаянно целуешь меня и крепко, с неистовой силой держишь моё бедро, а другой ладонью ты хватаешь мою грудь и большим пальцем ласкаешь мой возбуждённый сосок, я взрываюсь с тобой, снова и снова, ты смотришь на меня, мои глаза открыты, как и твои, и это мгновение не похоже на другие, это что-то огромное, маниакальное, страшное и новое, оно разрывается и наполняет нас обоих.

Ты кончаешь,

И я кончаю,

Ты целуешь меня,

И я целую тебя.

Между нами — нить, что-то настоящее.

Твой лоб касается меня, и ты тяжело дышишь. Падаешь на меня всем своим весом.

— О боже, Икс.

Ты пытаешься сдвинуться с меня, но я цепляюсь за тебя.

— Не уходи, Калеб, — шепчу я.

— Мне нужно, я должен идти.

Ты больше не ты.

Ты начинаешь закрываться. Возможно, становишься больше похожим на себя. Или... другим. Я не знаю. Является ли реальный ты измученным существом, которое попало в ловушку за теневой завесой твоих глаз? Или это настоящий ты, грубый, ледяной, рациональный, безличное создание костюмов и дорогих автомобилей?

Я хватаю тебя за запястье одной рукой, сильнее обхватываю ногами твою талию и скрещиваю лодыжки у тебя на спине, крепко держу тебя, в себе, даже когда ты мягкий. Другой рукой я делаю то, что никогда не делала раньше: прикасаюсь к твоим волосам. Провожу пальцами через чернильные пряди.

— Если ты сейчас уйдёшь, Калеб, это всё будет зря. Ты перечеркнёшь всё, что у нас было. А мы с тобой кое чем обменялись. Я видела часть тебя, Калеб.

— Бл*ть, Икс. Ты этого не понимаешь, — грубое рычание, маты, настолько нехарактерные для тебя.

— Да, не понимаю. Но... останься. Отдохни, хотя бы немного.

На мгновение твои мышцы напрягаются, ты словно скульптура из гранита. А затем ты медленно плавишься, смягчаешься, кладёшь плечо на кровать, ложишься на спину. Постепенно, как бы неуверенный, правильно ли ты это делаешь или даже что делаешь — кладёшь голову на подушку рядом со мной. Ты вышел из меня, твоя мужественность обмякла и вся мокрая висит у твоего бедра. Я чувствую, как твоё семя течёт из меня, но не смею двигаться, не смею даже подумать об этом. Я лежу на своей стороне рядом с тобой, лицом к тебе с руками засунутыми под подушку.

Это сродни тому, что я сворачиваюсь клубком рядом со львом в клетке.

Ты протягиваешь руку, я напрягаюсь, перестаю дышать.

Но ты только прикосаешься ко мне, указательный палец скользит по моему бедру, по талии, вверх по моим рёбрам, к моей груди.

— Ты красивая.

Шум, как со дна бурного тёмного моря.

— Спасибо.

Я смещаюсь в сторону, убираю руку за спину, чтобы твой палец мог скользить от груди до бедра.

Я решаюсь коснуться твоего бицепса. Лев дёргается, и я знаю, что меня могут съесть в считанные секунды.

Игра прикосновений, исследование взаимности: кончик пальца к моему соску, моя ладонь скользит от твоего колена до кости бедра; проходя по моей спине, следуешь от внешнего края бедра до внутреннего сгиба и вверх по моему позвоночнику; мои пальцы на рельефном поле твоего пресса.

Ты не говоришь, и я не осмеливаюсь нарушить это волшебство. Оно слишком хрупкое.

Мои веки становятся тяжёлыми и опускаются.

Прикосновение перекатывается по мне, нерешительное и нежное, плавное и медленное.

Я впадаю в дремоту...

И засыпаю.

ГЛАВА 18

Я просыпаюсь одна.

Тишина.

— Калеб?

Ничего.

Рассвет мерцает за окном. Я смотрю налево и вижу, что моя дверь открыта. Стеллажи пустые, даже вешалки в поле зрения нет.

У меня перехватывает в горле. Я соскакиваю с постели и направляюсь в библиотеку.

Она цела и невредима.

Я возвращаюсь в спальню, в гардероб. Пусто. Совершенно пусто. Даже комод у дальней стены гардероба пустой. У меня не осталось ни одного клочка одежды.

Иду обратно в гостиную. Диван пропал, журнальный столик, кресло Людовика XIV. Обеденного стола тоже нет.

Входная дверь открыта.

Дверь лифта тоже открыта, ключ лежит в слоте внутри кабины.

Я полностью обескуражена.

Возвращаюсь в библиотеку. Тут стоит мой стул и стол в треугольнике между полками. На столе находится конверт, в котором стопка стодолларовых купюр, и записка, написанная от руки жирными, кривыми буквами:

Мадам икс,

Это платье в котором я тебя нашёл. Оно из твоего прошлого.

Я оставляю тебе книги, потому что знаю, как ты ими дорожишь.

Больше никаких камер и прослушки.

Больше никаких клиентов.

Уходи, если хочешь; денег в конверте достаточно, чтобы позволить тебе отправиться, куда пожелаешь. Но если ты действительно примешь решение уехать, то будешь сама по себе. Я не буду преследовать тебя на этот раз.

Или, можешь подняться на лифте до пентхауса. Но если выберешь этот вариант, то оставь всё в этой квартире, как оно есть, и приходи ко мне обнажённая, с одним лишь именем, которое ты выбрала для себя в тот день в музее современного искусства.

Калеб

В сложенном виде на подушке кресла лежит платье. Глубокого, тёмно-синего цвета. Конечно. Оттенок синего цвета, который, кажется, является определяющим в моей жизни...

Калеб Индиго.

Глаза Логана цвета индиго.

И теперь вот это платье...

Индиго.

Кроме того, платье не новое. Некрасивое. Но наверное, когда-то было таким. Я поднимаю его и разрушительные эмоции душат меня. Я не признаю это платье; оно разорвано, разодрано. От декольте до подола. Разорвано пополам и залито кровью. Есть ещё один разрез, внизу, справа.

Я касаюсь правого бедра, на котором находится шрам.

Кровь окрашивает тёмно-синюю ткань в области декольте, по всему плечу и вниз по спине.

Не знаю зачем, но я поднимаю его, надеваю через зияющую дыру. Продеваю руки в рукава. Соединяю концы вместе.

Оно слишком мало. Даже целое, оно бы не подошло мне. Я слишком большая в бюсте и в бёдрах для этого платья. Возможно, даже слишком высокая.

Шесть лет.

Мне было около восемнадцати или девятнадцати, когда я в последний раз надевала это платье.

Я снимаю его; чувствую, как будто призраки прошлого цепляются за мою кожу, просачиваясь в меня из ткани.

На ярлыке написано «Сфера». Даже стиль странный для меня. Такое короткое, что даже до середины бедра не доходит. Без рукавов, вырез декольте, перед тем как был разорван, находился высоко вокруг горла, но сзади открыто до середины спины. Я смотрю на материал, зажатый в моей руке, бесполезный ключ к тому, кем я была раньше. Пустой фрагмент моего прошлого.

Девушка, которая носила это платье от «Сферы»... кто она? Как её звали? Были ли у неё родители? Сестра? Что она любила делать? Были ли друзья? Рисовала ли она сердечки на тетрадях? Влюблялась ли в мальчиков? Говорила ли по-испански? Если да, то я этого не помню.

Это платье мне ничего не скажет. Я даже не могу носить его, а если бы и могла... если бы я могла сшить разорванные концы вместе... вспомнила бы я?

Нет.

Значит таков твой выбор, Калеб?

Я вижу его насквозь.

Это способ вернуть то, чего я лишила тебя прошлой ночью, по твоему мнению.

Обнажённая, нерешительная, я вхожу в лифт, поворачиваю ключ на отметку «Пентхаус».

Двери закрываются, и лифт поднимается.

Двери открываются, и теперь я вижу пентхаус, причём в последний раз, когда я была здесь, я его толком не видела.

Большое пространство, толстый белый ковёр, панорамные окна с потрясающим видом на город. Чёрная современная мебель. Я узнаю диван у лифта, на котором Калеб брал меня. L-образный диван входит в мебельный гарнитур: современный стул, небольшой круглый серебряный стол, и ещё один стул, образуют небольшую площадку, блокируя пространство перед лифтом.