- Они больше не были вместе?

- Успокойся. Говорю же тебе: нет.

Иван долго курил в открытую форточку. Снежинки касались его большущего выпуклого лба лёгким космическим жжением, уводили куда-то в невозможные чёрные дали вместе с ползущими куда-то туманами, которые подсвечивала лунная желтизна. "Там сейчас моя Ева, там её душа, - думал измученный пьяный мальчишка, - а вот эти нежные касания снежинок - это же прикосновения её холодных тонких пальчиков, как когда мы гуляли зимой... Это было не так уж давно. Она, уже смертельно больная, шла со мной под руку, идти ей было трудно по снегу, там, возле дома, среди сосен, она уже висела на моём локте, оскальзывалась... Нога у неё болела, я понимал, но всё же выводил её на прогулку, хоть ненадолго. Тот самый проклятый перелом с последних съёмок! Именно в этом месте началась саркома. А личико её, когда мы оборачивались друг к другу, было совсем молодым, не постарело ни на йоту, лишь - восковая бледность да увеличенные от болезни глаза, ещё более блестящие, жгучие. В них - те же лукавые огоньки. Разве что перед смертью эта девчоночья мордашка с каштановыми вихрами стрижки словно подёрнулось вуалью грусти. "Нет, - думал Иван, - это даже не грусть была, а что-то нездешнее, туманы иного мира, видения "оттуда", которые уже заволакивали её уходящий взор. А она ещё бодрилась, цеплялась за меня худенькой, такой слабой, как гусиная лапка, рукой. Ещё старалась быть весёлой. Только для меня. Пока не наступали приступы болей. Всё сильнее, всё чаще..."

- Сыночек, тебе так горько! Я же вижу. На, выпей ещё. Давай вместе, не чокаясь. За Еву. Пусть земля ей будет пухом! - подошла к нему Надежда.

Когда Иван снова сел за стол, обхватил голову руками, женщина всё же не удержалась от вопроса:

- Миленький, как же ты справлялся? Такая страшная болезнь! Я знаю, как такие больные умирают. У-у-у! Кошмар! Ты был с ней рядом?

Он кивнул.

- Конечно, и врач приходил ежедневно, и сестра, и сиделка была. Но я тоже не отходил от Евы. Особенно под конец. Делал всё, чтобы она не мучилась. В последние дни ввёл её в искусственную кому. Не мог смотреть... А она... Понимаете: у неё хватило мужества расплатиться мученьями и смертью за недолгую возвращённую молодость. Ни слова упрёка я от неё не услышал! Ни возгласа, ни проклятья, ни-че-го! Она расплатилась с судьбой сполна! А меня только утешала, только подбадривала, только оправдывала. Она только и заботилась о том, чтобы я не мучился раскаяньем и терзаньями совести, чтобы не упрекал себя. Она ещё обо мне же... - Иван не договорил, голос сорвался, задушенный спазмом, рот безвольно искривился, он уронил голову на руки, плечи его задрожали, задёргались.

Надежда гладила его затылок и плечо, роняя порой тоже сорвавшуюся слезу, бормотала какие-то старые, как мир, слова утешения.

Они и не заметили появление Генриха. Иван затих к этому моменту. То ли заснул, то ли ушёл в себя. Он по-прежнему утыкался лицом в свои сложенные на столе руки. Надежда успела прижать палец к губам, показывая Генриху: спит, мол, тише. Но тому было не до сантиментов в его деловом порыве. Он решительно встряхнул парня за плечо.

- Просыпайся! Есть разговор.

Надежда с осуждающим видом, качая головой, удалилась в комнату, но и оттуда слышала бодро-командный голос Генриха.

- Ты в норме? Можешь трезво соображать?

Дальше, наверное, они оба хлебнули рассола. Снова раздался голос Генриха, напористый, словно разъясняющий какие-то само собой понятные истины дураку, голос чуть раздражённый:

- Натерпелся я из-за тебя страху сегодня. С толпой, знаешь ли, опасно иметь дело, когда толпа на эмоциях. Она напоминает животное. Люди, перед которыми забрезжила реальная вторая жизнь...

- Пока что смерть, а не жизнь, - пробурчал Иван.

- Ничего, эту недоделочку ты исправишь, кошки же твои живы-здоровы.

Иван глянул на отца с ненавистью, но он этого не заметил и бодро продолжал:

- Я боялся, что меня разорвут на части от желания обрести молодость, раз я скрывал какую-то информацию. Мне, к счастью, удалось передать полномочия по производству похорон, уплатить нужную сумму и вовремя исчезнуть. И вот, когда я уже сидел в авто, мне поступило очень важное сообщение. Это было предложение. До такой степени заманчивое... Знаешь от кого?

Иван не высказал никакого интереса, только устало прикрыл глаза рукой, словно их раздражал свет.

- От моих американских коллег из Лос-Анжелеса.

- По поводу...?

- Да, вот именно, по поводу...!

- Как они могли так быстро узнать?

- А вот, как видишь, "разведка донесла". Я сам был в шоке. Но ещё больше я был потрясён, когда узнал, какие суммы за всем этим стоят! Не упади со стула, Ванька! Представляешь: они хотят купить твоё изобретение! Ну как тебе?! Ты хоть врубаешься, о чём я говорю, или слишком перепил, как тот перепел, красавчик?

- Ты же работаешь с физиками, - невесело отмахнулся от него Иван с досдливым видом.

- Неважно. Предложение мне передано от лица компании "Солнце жизни", она как раз занимается проблемами долголетия.

- Неужели ты не понимаешь, что я не стану (этика учёного мне не позволит!) продавать изобретение, первый опыт применения которого на человеке увенчался смертью?

- Какая тебе разница? Лишь бы деньги заплатили. Ты хоть соображаешь, о каких суммах идёт речь? Представь: в Швейцарском банке у тебя появится счёт...

- О Боже! Да ты просто не хочешь меня услышать! От этого метода, если начать его вот так вот с бухты-барахты применять, будут снова погибать люди! Я и так виноват, страшно виноват, и никогда этого себе не прощу. Я когда-нибудь сам займусь методом омоложения, основательно всё пересмотрю, доработаю, докопаюсь до причин...

- А деньги тем временем уплывут! Ну и дурак! Пускай дорабатывают они. А у тебя будет огромная сумма на счету.

- Я такие преступные недоработки не продаю!

- Зато я продаю!

- Вряд ли тебе это удастся. Не выкрадешь. Всё предусмотрительно спрятано от таких, как ты. Я не хочу, чтобы гибли люди. Закончить эту работу, пойми, могу только я. У остальных просто ни фига не получится. Кишка тонка (разъясняю для непонятливых).

- Пусть даже так. Хорошо. Но и ты, сынок, меня пойми. Эти деньги нужны были бы и тебе, и мне. Я много потратил на свою разработку, но я тоже кое-чего достиг.

В глазах Ивана впервые вспыхнул интерес. Генрих продолжал подкупающе, таинственно понизив голос, как-то в далёкие времена, когда завораживал ребёнка рассказами о научных дерзновениях.

- Достиг, да. Ни много, ни мало - параллельного мира.

- Расскажешь поподробнее?

- Потом. Сейчас мне нужны деньги. Прошу тебя, давай продадим твоё изобретение американцам. Тоже люди, в конце концов, и притом богатые. Так ты согласен? Выручай, Ваня. Я же на тебя массу средств потратил. А теперь ещё на адвокатов. Так по рукам?

- Нет! Нет и ещё раз нет.

- Из-за того, что кто-нибудь там на начальных стадиях разработки может загнуться? Только из-за этого?

Ивана аж затрясло от ярости, но он сдержал себя, и голос его остался ровным:

- И даже не только из-за этого.

- Так из-за чего? Чёрт бы тебя побрал, чистоплюя! - заорал Генрих в состоянии кинуться сейчас на сына.

- Когда я буду полностью уверен в безопасности моего метода...

Генрих, не выдержал напряжения, не дослушав, схватил парня за глотку. Тот без труда отшвырнул его своей сильной рукой, отец отлетел назад, тяжело дыша, плюхнулся в кресло, которое удачно оказалось позади него.

- Тогда, - продолжил Иван невозмутимо, твёрдо, словно ничего и не произошло, - тогда я отдам изобретение своей стране. Оно, как и я, принадлежит России.

- Отдашь? Козёл! Безвозмездно? Или, может, за гроши?

- Пусть даже безвозмездно.

Прошла и весна, и лето, даже осень приближалась к концу. Когда-то Иван с нетерпением ждал прихода весны. Теперь - почти не заметил, равно как и всех последовавших изменений в большущем одичалом парке, в который выходил порой покурить, побродить, подумать, просто погрустить. Выходил из своей нынешней подземной лаборатории.