- Да, ЕС, андестэнд! Ваня! Ваня - вольшебник! О-о-о! Давай за Ваня, дринк!

Они пили ещё и ещё. Генрих словно умышленно не хотел вникать в то, что там происходит в отдалённом пространстве зала, там, где переплелись трубы, вытяжки, провода, ведущие к ёмкостям, контейнерам, неясного для него назначения табло, шкалам, мониторам... Да всё равно, наплевать - будь там хоть сцены из преисподней. Но вот, уже совсем оглушённый алкоголем и бесстрашно-философичный (погибать - так погибать - все там будем!), Генрих, покачивая головой, с бутылкой коньяка в руке, начал машинально смотреть на огромный, во всю стену, экран. На нём транслировалось, крупно и чётко, изображение всего того, что происходило в это время в резервуаре внутри аппарата, который стоял в центре зала. Хоть и с притупившимся сознанием, но Генрих понял: вот перед ним во чреве машины - нечто вроде искусственной матки некоего существа. Из чего она? Из живой ли ткани? Из полимеров? Он не знал. Но видел ясно, следил глазами вместе с замершим вмиг залом, видел, как эта ёмкость, самой природой созданная (или подделанная человеком?) сокращается, как пульсируют сосуды, как дрожит и барахтается в этом кровавом коконе некая живая сущность. "Клонирование, что ли?" - прошептал Генрих самому себе.

Вокруг ёмкости сгрудились люди в белых халатах. На экране видны были лишь их руки. В какой-то момент один из них, наверное, Иван решительным движением скальпеля вспорол пульсирующий пузырь. Все вскрикнули, не отрывая глаз. Ткань разъехалась, опала, хлынула мутная жидкость. И вот - роковой миг (замирание сердец!). Двое учёных с улыбками подняли на руках вверх, показывая всем присутствующим, двух (!) новорождённых. Мальчика и девочку. Пуповины были уже перерезаны. Девочка запищала первой, отчаянно, как котёнок, всё повторяя свои рулады. Нечто первобытное было в этом мяукающем крике. Люди вздрогнули, их передёрнуло от этого слишком уж натуралистичного, какого-то нутряного, радостно-страшного откровения самой природы. Парень, который держал младенца под мышки и показывал всем, поворачиваясь из стороны в сторону, победно смеялся. Красненькое личико малышки с заплывшими глазками было ужасно недовольным, она хотела вернуться снова в свой блеженный сон преджизни и орала всё громче.

Публика повскакивала, завопила, перевёртывая стулья, просто зашлась криками и аплодисментами.

В это время Иван всё еще возился со вторым новорождённым, с мальчиком. Но лицо учёного было спокойным. Ребёнок до сих пор ещё не кричал. Иван деловито удалил слизь из его рта и, тоже с улыбкой, поднял его, показывая всем, потом шлёпнул по крохотной попке. Раздался крик! Хриплый, слабый. Малыш захлёбывался. Иван проделал с ним ещё какие-то манипуляции, и голосок прорезался. Нахальный, звонкий! Это была победа! Публика очумела. Кто топал ногами, сцепив руки над головой, кто орал что-то нечленораздельное, кто бросился к учёным поближе: посмотреть на чудо, пощупать, убедиться. Мужчина в белом костюме с пылающими глазами первым оказался рядом с Иваном.

- Покажи мне его, Вано! Умоляю! Это мой сын! Мой! Ведь так?

- Да, Рекс, в этом не может быть сомнения. И ДНК покажет, если хочешь убедиться. Но подожди. Процесс ещё не закончен. Ты ведь не хочешь получить младенца и растить его лет 18-20 пока он станет вполне взрослым человеком? В моих силах сделать обоих детей зрелыми людьми уже сейчас. Состарить их на 18 лет прямо на ваших глазах.

Зал замер, потрясённый. После неимоверного, дикого, как в Бедламе, шума вдруг резко наступила мёртвая тишина. Только попискивали дети, и слышно было, как вдрызг наплакавшийся Генрих не мог сдержать икоту.

- Что? Что дальше? Ты - Бог, Иван! Чем ты ещё хочешь сразить нас?!!

Дальше голос Ивана раздался из микрофона, охватил весь разнузданный, снова плачущий и восторженно вопящий зал.

- Прошу тишины. Итак, нашей целью было не только клонирование людей, получить младенцев (это дело немудрёное). Нет, мы хотели получить двух взрослых людей, молодых, но вполне созревших в личностном плане. Для этого (внимание!) мы помещаем детей в биоускоритель и будем следить за их развитием. Вы все будете свидетелями этого процесса. Не бойтесь, господа, вы не соскучитесь. Рост и развитие будут проходить быстро, зримо, этот процесс, думаю, займёт час-полтора.

- Вано! Вано! - вскрикнул Рекс. Он явно не был сейчас повелителем судеб. Генрих так и впился в него глазами. Король стал просителем (склонился, как перед Богом, перед Иваном), голос его дрожал, он испуганно молил:

- Вано! А это не опасно? Мой сын не погибнет? Нет? Может лучше отдай мне его такого, маленького, как есть, я буду его растить.

- Как хочешь, воля твоя. Но, не забывай, - жизнь твоя под угрозой, Рекс, - ответил Иван. - Обширный инфаркт недавно да и деятельность твоя не спокойная, сам знаешь. Ты можешь не дожить до того момента, когда сын повзрослеет. Кто тогда о нём позаботится? Давай вверимся науке. Обещаю, что если что-то пойдёт не так, эксперимент тут же прекратим. Опасности уже нет. Я же рискую моей Евой!

Рекс обессилено упал на стул. Эксперимент продолжался. Теперь между столиками расхаживали не только роботы-официанты с закусками (от волненья мало кто ел, больше напивались), но и медики: мерили давление, давали таблетки, успокаивали.

Экран, который прожигали, казалось, десятки напряжённых глаз, показывал сначала чуть заметные, потом всё более явные изменения во внешности двух спящих голеньких малышей, которые, облепленные датчиками, лежали в прозрачной камере. Они росли. Безжалостно утыканные какими-то проводочками, трубочками, с масками на лицах, они явно становились старше, зрелее, как-то краше, менялись на глазах.

Зал причитал, вскрикивал, молился, выл от восторга. Журналисты снимали всё, с самого начала. Но и с них, привычных ловцов сенсаций, уже пот лил градом, эмоции зашкаливали.

Не вполне адекватный Генрих переходил от обалдения к возбуждению, нервному взлёту, и снова мрачно, в испуге, затихал. Потом начинал надеяться. Ведь вот она, есть уже, живая Ева! Хоть трудно ещё признать её в этой крошке с красненьким личиком и поджатыми к животику ножками. Го она есть, она появилась! Есть и этот мальчик, которым Иван расплатился со своим щедрым, хотя и опасным спонсором. Только, Господи, чтобы они выжили! О, всевышний, помоги же этим детишкам! И тогда всё будет так здорово!... Аж страшно представить.

А сознание, - вдруг испугался Генрих. - А сможет ли Иван вложить в их развивающийся мозг сознание тех, именно ТЕХ людей? А вдруг они вырастут имбицилами, внешне взрослыми, а сознание будет нулевым, младенческим? Сможет ли Иван придать работе мозга именно те синапсы, которые записал, сохранить личность? Или для этого нужно быть и вправду Богом?...

Генрих то вскакивал в тревоге со своего места, то со стоном падал вновь и начинал прихлёбывать коньяк, от которого уже тошнило.

Иван не отходил от приборов, в них фиксировалась жизнедеятельность объектов. Но по его лицу двое отцов, впившихся в него взглядами, делали выводы, что всё идёт нормально, без отклонений, и на пару минут могли вздохнуть не так напряжённо. Затем - нервный мандрож возобновлялся. "Эх, Ванька - Ванька! Попил же ты мне крови! И за тебя, и за себя тут поседею прежде времени! Знал бы - не приходил! Если б ты только собой рисковал, это было бы ещё куда ни шло. А то ведь, если ни фига не выйдет с записью личности, то Рекс тебя шмякнет на месте, не сомневаюсь, а я... А мне уж точно прекратят финансирование мои спонсоры "в связи с утратой доверия", и всё, чего я достиг (а я уже достиг!), возможно, так и не увидит свет. Конечно, до параллельного мира когда-нибудь дойдут, дорвутся, человечество найдёт путь туда, бесспорно, но только первооткрывателем буду не я, забытый, несправедливо забытый..." - причитал Генрих мысленно. Его уже мутило от выпитого.

Через несколько минут тошнота дошла до такого градуса, что поневоле пришлось встать и нетвёрдым шагом пойти к выходу из зала. Рядом откуда-то из полутьмы тут же материальзовалась верная Надежда, подхватила под руку, потащила прямёхонько к туалету. Видно, привыкла проникаться всем, чем живёт шеф.