— Рассказывай, сын мой, — на этот раз мягко и увещевающее произнёс отец Апий, — облегчи душу, не преумножай свои грехи.

Честно говоря, маркиз ещё никогда не видел Верховного кардинала таким. Видно, не зря он занимает высший церковный пост, есть в его тщедушном теле стальной стержень, сила, способная эффективно решать задачи и проблемы, противостоять невзгодам, а также укрощать строптивцев, что характерно, уверенных в собственной правоте и непогрешимости.

Следующий час кардинал и маркиз, забыв про все свои дела и завтрак, выслушивали неправдоподобный, но от этого не менее реальный рассказ. Картина вырисовывалась страшная, а главное, всё зашло настолько далеко, что вообще не было понятно, даже теоретически, как это всё исправлять.

К ним несколько раз заглянули посыльные от Её Высочества и Гарча, озабоченных долгим отсутствием важных персон. А они продолжали слушать о появлении Новой церкви, возглавляемой кардиналом отцом Алием и рядом молодых священников, о монастыре святого Илия, где, как выяснилось, воспитывались монахи — воины, ревностные сторонники молодой церкви, о сговоре с «ночными», самим безжалостным Бешенным, о разграбленных храмах и пролитой крови…

Покинув кладовую, маркиз обратил внимание, как неожиданно осунулся Его Преосвященство, как навалился на него груз прожитых лет, и вдруг понял, что святой отец неимоверно стар. И очень устал. Ему тоже в свете новой информации было о чём задуматься, ведь ничего оптимистичного она не предполагала, наоборот, просто кричала, что круг доверия ещё более уменьшился.

Святой отец остановился, поднял тяжёлый взгляд на маркиза.

— Это всё ужасно. Алий — очень амбициозен и тщеславен… И у него дар быть убедительным… Это моя вина — это я его выделили и превознёс — уж очень перспективным мальчиком он был…

А маркиз подумал о том, какой «дар» имел ввиду кардинал: умение жонглировать словами или самый настоящем Дар?

Благодушное настроение наконец-то снизошло на гоблина, он устало и блаженно отвалился на спинку стула, очень нежно погладил себя по животу, сыто побулькивающему от перевариваемой пищи и лениво подумал, что жизнь накладывается… или налаживается — широкая задница дракона, в последнее время висящая над головой вместо дождевых туч, не такая уж и страшная… Такая себе миленькая… жопа… с протекающей дырочкой посредине… м-да, что верно, то верно.

Пузо выслало ему наружу благодарность — он блаженно рыгнул. Рядом звук продублировал Рохля, тоже чуть ли не закативший от сладкого пресыщения глаза — стряпчие постарались, и пустой тазик с недогрызенными мослами был тому лучшим подтверждением. Ухмыляющиеся гвардейцы устало потащились на выход — их поселили в хозяйственной пристройке, просто выдав тюфяки (но столовались они здесь же, в общем зале). Выглянула сонная служанка и, сладко зевая, стала убирать грязную посуду.

Мысли в голове гоблина медленно и вяло переползали с места на место, в основном крутясь вокруг таких тем: «надо пойти поспать» и «ну его к лешему эти ночные посиделки с бандитскими рожами»… Но раскрытый мешочек упрямо стоял на краю стола — двенадцать полновесных золотых агров — это не эльфа ущипнуть за костлявую задницу, бывали времена, когда они и за гораздо меньшее ввязывались в авантюру. И даже властно накатывающая дрёма не могла загасить робкие ростки совести. Хотя по глубокому — вполне компетентному — мнению гоблина «совесть» придумали люди. Причём богатые, чтобы обманывать всех остальных. Поэтому он балансировал сейчас на грани принятия серьёзного решения, постепенно склоняясь к «поспать»…

Негромко скрипнула ступенька лестницы, ведущей наверх, прошелестели невесомые шаги — кому-то из постояльцев не спится. Тихий шорох замер у их стола, шелест ткани… носа коснулся тонкий и свежий аромат липы, и Худук недоумённо приоткрыл один глаз…

Открывшаяся картина поразила его до глубины души (пусть «светлые» и люди и отказывают в её наличии у «тёмных»). Под боком у вывалившего бочкообразное голое, в редкий рыжий волос пузо тролля устроилась мелкая и худющая белокурая человеческая девчонка в ночнушке на пару размеров больше. Сонно щуря глаза она двумя руками держала большую дымящуюся кружку липового чая и прихлёбывала мелкими глотками, в паузах дуя на поверхность… Никакого дискомфорта от присутствия рядом огромного «тёмного» она не испытывала, а, учитывая, что примостилась рядышком, то можно было сделать нехороший вывод, что она целенаправленно садилась ближе к рыжему, нежели к нему. А судя по довольной умиротворённой роже малыша, то его это тоже не смущало. Мало того, он протянул лапу, взял двумя пальцами из рук девочки кружку, поднёс её к правой ноздре и нюхнул, после чего проворчал что-то одобрительное левой частью рта, явив в полной своей красоте огромный клык… Вернул кружку явно остуженную… И вновь наступила относительная тишина, нарушаемая негромким сёрбаньем и сопением полусидячего тролля.

Сна у Худука как не бывало — он уже в два глаза рассматривал идиллическую картину, и никак не мог понять, то ли он уже спит, то ли в похлёбку подмешали какой-то дряни, и это всё ему мерещится. Он даже подумал, а не ущипнуть ли себя, но сам же застеснялся этой детской мысли, ибо понял, что зрение его не обманывает.

Целая гамма чувств посетила его, замешиваясь в такой крепкий коктейль, что он невольно тряхнул головой, словно пытаясь избавиться хотя бы от парочки компонентов, словно собака от вшей. Растерянность, изумление, гнев, обида, ревность. «Ах, ты уже подружку себе нашёл, молокосос?!» Даже голос разума, отчаянно твердивший: ну что может быть общего между огромным троллем и человеческим детёнышем? — был придушен крепкой рукой. Хотя ответ наверняка был на поверхности: Рохля, несмотря на размеры, ведь тоже подросток, а это такой возраст, при котором любопытство — один из движущих жизненных факторов.

С непривычной горечью, удвоенным вниманием и очень пристрастно он стал изучать это бледное существо, этого… цыплёнка, посмевшего не бояться снежного тролля… к тому же явно вызывающего у неё доверие… Ничего особенного — на вкус гоблина девчонка была чересчур костлява, лыса, в смысле, не очень волосата — имелось ввиду лицо и открытые части рук, а её бледность вкупе с белыми волосами вообще вызывали у него отвращение — не жаловал он блондинов, которые были в основном среди высокорождённых и людей — зелёная пупырчатая лягушка в его глазах была гораздо симпатичней.

Нет, конечно же Рохля не был злюкой и не обижал понапрасну никого (особенно людей готовящих и подающих еду), и мог даже поощрительно улыбнуться, после чего только каждый четвёртый мог продолжать общение с «тёмным», но чтобы вот так…

Худук не испытывал столь мучительных чувств даже когда его воспитанник пересекался (очень редко!) с представительницами своего племени. Тот легко и без сомнений прекращал «отношения» и уходил с друзьями дальше. А к членам команды он тем более не ревновал, при том, что все от Ройчи до Листочка очень хорошо относились к рыжему, баловали и берегли его, ясно осознавая его слабости, не взирая на внушительные размеры. А тут… Какая-то даже не драконица, а змеючка окрутила его малыша! Чем, интересно, она его искусила? Не худой же ляжкой, что по аппетитности уступит шее иного гуся?

— Не понял, это что за явление? — пробурчал он максимально холодно, сверля недовольным взглядом человеческое дитя, эту ещё недоженщину.

Она приоткрыла глаза, совершенно не обращая внимания на хмурый взгляд гоблина, сделала очередной глоток, со вздохом опустила кружку на стол и вполне серьёзно сказала:

— Здравствуйте.

В её недетском изучающем взгляде было всё: вежливое любопытство, интерес, внимание, но только не испуг. Даже толики опаски Худук не обнаружил в ней. И ощутил, как закопошилась в нём злость…

Внезапно почувствовал на себе ещё один взгляд… Это Рохля, предположивший некую неясность, открыл один абсолютно не сонный глаз и прищурено посмотрел на воспитателя. А девчонка невозмутимо потянулась, заправила длинную светлую прядь за ухо… и положила ладошку на лапу тролля…