– Давай вместе попробуем, – предлагает он.

– Давай, – соглашаюсь я. Настроение у меня приподнятое, и я готова ко всяким безрассудствам. Он подключает электрогитару, и мы начинаем наш совместный музыкальный отрыв. И что-то из известного, и совсем незнакомые композиции – видимо, из их репертуара. У меня такая лёгкость бытия, что импровизации выходят наикрутейшие. Одна композиция за другой, без остановок и всяких там согласований, на одном дыхании. Он здОрово играет.

Останавливаюсь от того, что руки подустали. Вдруг слышу – хлопают. Ничего себе, я даже не заметила, как вокруг нас собралась целая толпа зевак.

– Круто! Давайте врежьте ещё! Зажгите по полной!

Но кураж уже прошёл, и я встаю из-за установки.

– Как-нибудь в другой раз.

Мустанг прыгает со сцены вниз и подаёт мне руку:

– Ты даже не поела с дороги. Пошли к палатке.

– Идём.

– Поиграешь с нами на вечернем концерте? А то наш Лёсик-барабанщик не в дугу.

– Посмотрим. Я ведь не знаю ваш репертуар.

– Да ты классно импровизируешь. Сейчас перекусим, и я тебе сыграю наши песни.

На том и порешили. Интересно, он помнит, как меня зовут или нет? Во всяком случае, он в курсе, что я подруга Инги. Значит, глянул-таки в мою сторону, когда я приехала.

Подходя к палатке, замечаю перемены. Огромное место перед ней занимает клеёнка, уставленная всякими продуктами – открытыми консервами, баночками с картошкой и салатами, привезёнными из дома, нарезанными помидорами, солёными огурцами, колбасой. И несколько бутылок водки. Вокруг сидит масса незнакомого народа, распивая, поедая и без умолку болтая. Ага, вижу одного знакомого – это Макс. Вспоминаю, что голодная и глотаю слюну.

– Вера, Мустанг, где вы ходите? Сейчас без вас тут всё выпьют и съедят! – заботливый Макс усаживает нас поближе к еде.

В процессе поедания и чего-то там выпивания я знакомлюсь с ребятами вокруг. Это мы, оказывается, объединились с соседними палатками. Меня с Мустангом тоже призвали брататься с уральскими музыкантами и ребятами из каких-то украинских городов, я толком не запоминаю, кто откуда. Да и не особо стремлюсь запоминать. Основная масса историй – это кто как добирался на фестиваль. Кто автостопом, кто зайцем на электричках со всякими приключениями.

Посуды мало, и нам с Мустангом приходится пить из одного стакана.

– Мы с тобой не собутыльники, а состаканники, – острит он.

Потихоньку кто-то берёт в руки гитару, начинает петь, потом запевает другой, третий… Кто-то подпевает, кто-то слушает. Сознание хочет отлететь, но я упорно ловлю его за хвост и возвращаю на место.

– Пошли, сыграемся, – шепчет мне на ухо Мустанг.

– Да у меня же установки нет.

– Просто послушаешь, прикинешь. Ты же быстро тему просекаешь, на ходу биты и сбивки придумываешь.

Импровизировать я умею, этого у меня не отнять. Я соглашаюсь, и мы, захватив акустическую гитару, идём с Мустангом на берег озера. За нами увязывается и Макс со своей гитарой. Народу везде выше крыши, и мы уходим подальше, к камышовым зарослям, где людей почти нет и относительно тихо.

Парни начинают играть, и я погружаюсь в музыкальную энергию бытия, на время выпадая из реальности. Мустанг действительно классный музыкант, уж я-то знаю в этом толк. А вот поёт он не очень. Макс играет вполне сносно и совсем не поёт.

– Крутые композиции. Кто писал? – спрашиваю я, когда они перестают играть и вопросительно смотрят на меня.

– Я музыку пишу, тексты – Макс.

– А что не пел, Макс?

– Да я в этом деле не кабан. У Инги вот здорово получается, когда она волну поймает.

– Ну, это да, этого у неё не отнять.

Скоро уже вечерний концерт, и мы возвращаемся обратно к палатке. Тут только до меня доходит, что я не знаю имени Мустанга. Спрашиваю.

– Игорь, – с улыбкой отвечает. А он ничего себе, вполне даже симпатичный. И талантливый.

Авторов-исполнителей и музыкальных групп понаехало в этом году много, и на концерте разрешается исполнять только одну-две песни, не больше. Хорошо, что ребята мне сыграли, и я в голове уже прокрутила наиболее приемлемые варианты. Выступление наше прошло на «ура», Инга драйвово пела, мы играли с мощнейшей энергетикой, так что публика «стояла на ушах».

Я собиралась послушать других, но кто бы мне дал – уже тащат отмечать наше успешное выступление и мой дебют. Как бы мне «раствориться в тумане»? Мой организм просто не вынесет такого количества спиртного. Решаю исчезнуть под предлогом туалетной надобности. Макс увязывается провожать, еле отбиваюсь.

Здесь есть один общественный туалет для всех, вполне приличный. Только я забыла, где он находится. Ладно, пойду куда глаза глядят, язык до Киева доведёт. Спрашиваю дорогу у попадающихся «аборигенов» и благополучно добираюсь до нужного места. Хм, а вот обратно куда идти-то? Я ж не помню, где наша палатка. Ладно, была – не была, авось найду. Стремительно темнеет, и во мне зреет тревога, что я не отыщу свой родной костерок.

Прохожу мимо многочисленных костров и разношёрстных компаний. Везде свои песни, свои беседы. Некоторые песни совсем не знаю. Если цепляют по тексту или энергетике исполнения – останавливаюсь послушать.

Мгновенно ложится на душу песня-отчаяние про безнадёгу и крылья под капельницей. Дослушав её до конца, спрашиваю, кто автор.

– Песня Вени Дркина, – отвечает исполнитель. – Я на «Оскольской Лире» услышал.

– Веня классно поёт, – добавляет кто-то сбоку. – И песни крутые. С одной стороны – стёбные, а с другой – романтические. Эдакая стёбная романтика. И какая-то сила внутренней правды. Колоритная смесь.

Веня Дркин. Ещё одно новое для меня имя. Стараюсь запомнить.

Совсем не вписываются в стилистический ряд фестиваля песни, что горланит местная молодёжь, приехавшая «оторваться» под предлогом музыкальной тусы. То тут, то там периодически слышится «Сектор Газа» или Цой, но чаще других – звучащая гимном песня «Чайф» с зубодробильным «ой, ё-ооо!».

Также среди самого востребованного ближе к полуночи репертуара – Егор Летов («Гражданская оборона»), у которого «всё идёт по плану» и Ромыч Неумоев («Инструкция по выживанию»), который «не виновен» (Стая воронов»).

Ночь, темень. Что-то я совсем запуталась среди палаток и костров. Пожалуй, я не отыщу своей палатки, у меня по жизни топографический кретинизм. Пристраиваюсь у какого-то костра – отсидеться, отогреться. Тут, видимо, любители поэзии обитают. Какая-то девушка вдохновенно читает нараспев, но никто не слушает, все болтают каждый о своём.

Справа от меня разговаривают парень с девушкой. Я навострила уши. Говорит парень:

– Любой круг – это уже магия, а тем более человеческий круг. Мы сидим сейчас по кругу у костра. Двойная магия – круг и огонь в центре.

– Ну да, все ритуальные действия совершаются в кругу или по кругу, – соглашается девушка. – Даже ангелы на небе, судя по отдельным религиозным источникам, водят хороводы, взявшись за руки и радостно воспевая благозвучные песни.

– Посмотри, сколько вокруг костров с сидящими по кругу людьми! И все что-то поют. Сегодня здесь образуется невероятное по ментальной силе магическое действо!

– Да. Жаль, – вздыхает девушка, – что наш народ забыл свои ритуальные песни, которые, собственно не пелись, а игрались – по кругу. Песня всегда сопровождала ритуальный танец и носила сакральный характер. Забыли мы их. А какие они были красивые – не то что сейчас – одна-две голосовые партии, и всё. А раньше-то минимум – четырёхголосие. Это какая ж красота!

– А главное – для здоровья полезно. Длительный звук «а», например, улучшает работу сердца, – добавляет парень.

– Хотя, ты знаешь, – привносит в разговор нотку сомнения девушка, – я считаю ритуальные песни массово-безликими. Их цель – из отдельных людей создать некую безлико-общую единую структуру.

– Но согласись – это единое целое обладает мощнейшим энергетическим и в то же время магическим зарядом.

– Ну, тут трудно поспорить, – кивает в знак согласия девушка. – А вот в современной музыке противоположная задача: музыку из массово-безликой превратить в индивидуально-пронзительную, но тоже с мощным энергетическим запалом. Что мы и наблюдаем в лучших образцах рок-музыки конца тысячелетия. Раньше установка – не выбиваться из единого хора, а теперь наоборот – выбиться, самоутвердиться.