- Поставьте у себя дома. Всякому творцу любой труд к лицу, - изрёк "Лоцман", и мы с ним согласились. Ведь ещё надо было удовлетворить мальчишеское любопытство насчёт судоходных возможностей наших моделей.
По окончании выставки мы предложили Витьке опробовать его яхту на нашем болоте за домами, где все мы жили. Болото служило нам полигоном, на котором мы испытывали свои сапоги, катались на плотах, и в котором добывали корм для аквариумных рыбок. А зимой болото превращалось в каток. Короче, райское место, очень необходимое в мальчишеской жизни, где мы были самими собой: и вредными, и трусливыми, и храбрецами. Мы относились к этому грязному болотцу как к маленькому кусочку огромного мира, и этот кусочек являлся нашей полосой препятствий для обнаружения себя настоящих - таких, какие есть на самом деле. Мы были абсолютно счастливы в этом отдельно взятом уголке природы родного микрорайона. Мы с Борькой жили в одном доме, Витька - в соседнем. Свои "яхты" мы уже "вывели в море". Мой "Дункан", как только его спустили на воду, сразу накренился на правый бок. "Аэлита" Бориса продержалась дольше: проплыв три метра и уже было обнадёжив, что хоть одна построена правильно, она кувыркнулась, почему-то носом, потом попыталась выровняться, но тщетно. Борька, как и я, не рассчитал баланс балласта. Так нам сказал Витька с задранным вверх подбородком. Витькина после спуска поплыла легко и грациозно. Паруса надувались лёгким ветерком, поворачивая судно то влево, то вправо, а после десяти минут плаванья каким-то образом яхта послушно повернула к нам и ткнулась носом в берег. Мы с Борисом смотрели с открытыми от изумления ртами. Витька, напротив, победно, с видом знатока: "Ну что, съели?"
Склоняясь над яхтой с высунутым языком, я представлял себе, что строгаю огромные брёвна, аккуратно выстругиваю пазы и складываю друг на друга. В мыслях я строил не яхту - я строил свой дом. Может, поэтому все мои шпангоуты получались гигантскими? Я с сожалением уменьшал их до нужного размера. Яхта хрупкая вещь, её можно разбить одним ударом кулака. И моя детская мечта была ещё такая же хрупкая, как и яхта.
Поставив самодельные судна дома на видное место, мы решили сменить квалификацию, перейдя в соседнюю комнату-мастерскую (само собой, вслед за Витькой), и были посвящены в таинство авиамоделирования. Через месяц, с приступом мальчишеской гордости за себя, конструкторов, из этой мастерской мы вынесли три модели.
Я лопался от гордости своим тяжеловесным аэропланом с моторчиком - модель оказалась похожей на дом с крыльями, вздумавший с высоты полёта присмотреть себе место для вечной стоянки. Он и взлетел, мой рукотворный дом-самолёт. Но поднявшись метров на двадцать, грохнулся о землю, отбросив хвост и разбросав в разные стороны руки-крылья. До моей мечты было ещё слишком далеко.
Излишне упоминать, что и Борькин самолёт постигла та же участь. В небо взмыл только один. Витькин.
"Надо было нервюры точить, как положено", - снова изрёк Ромашко, подписав окончательный приговор несостоявшимся юным техникам...
Таким был Витька. А сейчас он жил в Америке и ехал на работу в Нью-Йорк.
- Привет! Я на работу еду в автобусе. Я в Нью-Йорке работаю, а живу в пригороде. У меня свой дом, жена и трое детей: старшему, Голбейту, восемь, дочке Джейн - пять, и младшему Майку два года.
- Витя, привет! А почему ты шёпотом? - спросил я.
- Здесь нельзя говорить в автобусе по скайпу. И по телефону тоже. Приеду на работу - поговорим. Через полчаса.
Пришлось ждать, хотя время было для отхода ко сну. А в Нью-Йорке день только начинался. Через полчаса Виктор появился в скайпе и затараторил, как я ни пытался вставить хотя бы слово.
- Америка - это страна, где всё нельзя. Нельзя разговаривать по телефону в автобусе, нельзя ловить рыбу там, где ты хочешь. Нельзя искупаться, где хочешь. Нельзя отдохнуть семьей на берегу реки. Всё это можно только после предварительной заявки, которую следует подать заблаговременно, и тебе выделят три метра берега, и столько же - на какой-нибудь лужайке, где поместится лишь палатка - только-только, дальше выделенной черты нельзя. Так везде и повсюду. Я давно хочу купить дом в России с участком. Ты не знаешь, сколько стоят дома в России?.. Так ты говоришь, Крым сейчас наш? О-о! У меня в Крыму жила моя первая любовь, никогда не забуду. Звали её Людой. Или Любой - точно не помню. Но это не важно... Я уже примеривался к ценам, хочу осесть где-нибудь в районе Сочи, я ещё точно не решил. А вообще-то лучше - в Подмосковье. Там берёзы белые. Ах, какие там берёзы!.. Я работаю ювелиром. Вот это моя мастерская, хоть и небольшая, но приносит доход. Я сейчас точу колье. Супер, а не колье - бриллиантовое, очень много мелких деталей, каждую деталь надо выточить строго по размерам и подогнать друг к другу... У меня трое детей, но, скорее всего, уеду один: жена - американка и в Россию не хочет... Кем ты, говоришь, работаешь?.. А, понятно. Я тут тоже сужусь уже три года с полицией. Меня с кем-то перепутали. Ну, адвокаты, ну, прохиндеи! Адвокаты - это слуги дьявола. Но ничего - шустрые. Особенно после того, как я заплатил им. Пришлось брать кредит. Таких денег, что они попросили, у меня не было... А ты читал? - Виктор продиктовал название книги неизвестного мне американского писателя. - Вот тебе ссылка, но скорее всего, она не откроется... Что, уже попробовал? Не открывается? Ну что я говорил? Там секретные вещи про то, кто правит миром. Бесполезно, ссылка не откроется... Ладно, давай. Пока, до скорого...
Пожалуй, в Америку я не поеду. Из страны выборочного счастья и всеобщего патриотизма в страну тотального нельзя - какой в том смысл? Вот и "кот в сапогах" Витька пакует чемоданы и подтягивает ботфорты. Ему тоже хочется иметь свой дом. Он не нашёл его в Америке. Может, потому, что Америка забыла о своей главной миссии, об идее, с какой начиналась, и о том, к чему стремилась? Страна равных возможностей породила знаменитую американскую мечту, ставшую желанной целью для всех прибывших. И даже не надо рифмовать гимн - эта мечта и без рифмы притягивала миллионы:
Изгои, страстно жаждущие свобод,
Мать беженцев свободой нарекли.
Свобода факел подняла над миром!
Когда желание превратиться в свободную бабочку скатилось к инстинкту поедания ход-догов? Когда страна работяг превратилась в скопление тучных ленивцев-паразитариев, поглощающих гамбургеры, как гусеница - зелёную листву? Америка - страна наоборот. Ещё немного, и свободная бабочка сама станет жирной гусеницей...
Значит, Полинезия? Много ли счастья в Полинезии - про то мне было неведомо, как неведомо и то, где спрятана истина. А ехать наобум - безумная идея. Дробомания есть психическое заболевание. Посвятить примитивному бродяжничеству остаток жизни? Уж лучше тогда в психушку для безнадёжных - там и окончить свой бренный путь. Там хотя бы меня поймут, а, может, и откроют настоящую истину.
Были и другие варианты. Осталось выбрать между знакомым московским профессором модной медицинской отрасли, предложившим на выбор два варианта (первый - жёстче, в нём я должен был начать с нуля, второй - с той точки, на которой остановился), и моим приятелем Глебом с его связями в паспортной службе. Оба охотно согласились помочь, когда я окончательно разочаруюсь в себе и своей мечте.
Глава седьмая
Курортный роман
Я лечу в Симферополь. В одном из крымских городов у меня дело о наследстве. Это наследство Бориса по праву представления. Его дед умер после смерти своего сына, Борькиного отца, и только сейчас приятель решил заявить о своих правах, хотя времени прошло больше, чем для этой процедуры отпущено по закону.
- Это дом моих деда с бабкой. Когда-то я жил в нем. В доме была русская печка, как сейчас помню. Ты когда-нибудь видел русскую печь? Между прочим, даже ООН признало русскую избу с русской печкой идеальным жилищем. Гадом буду, сам где-то читал, - убеждал меня Борис.
