- Руки совсем окоченели от фарша, - сказал Василий Иванович. - Пока Леня прорубит лунку, мы выпьем по стопке мазаграна. Чуть согреемся. Пластиковый стаканчик пошел по кругу. Выпив горячий напиток, я почувствовал, как в моей груди разливается живительное тепло. Потом стали теплыми руки. Одновременно в голову поднялся вал бодрящих, трудно передаваемых ощущений.
Леонид Терентьевич сказал:
- Женя, поруби лед и ты. Толстый очень...
Подержав над мангалом руки, я расплавил жир. Потом вытер руки куском бумаги. Взял топор и стал рубить. Рубилось легко. Казалось, сила налилась в мои, ставшие ловкими, руки. Осколки льда засыпали все вокруг. Я старался. Василий Иванович повернулся ко мне:
- Женя! Ты так страстно рубишь! Смотри не...
Василий Иванович не успел договорить. Прорубив лед, топор провалился. Я потянул его за рукоятку, чтобы вытащить обратно. Смазанная салом рукоятка легко выскользнула из моей засаленной руки. Даже не булькнув, топор скрылся. У Василия Ивановича не было сил возмущаться. Он только сказал:
- Я не успел тебе крикнуть, чтобы ты не упустил топор. Сейчас поздно!
В это время из-за пригорка появился Маэстро. Узнав, что топор Василия Ивановича покоится на дне глубокого озера, сказал:
- Тебе операцию мало сделать...
Какую операцию предлагал сделать Маэстро, я догадался.
С того дня Василий Иванович поминал меня и свой топор при каждом удобном и неудобном случае. Любая моя мало-мальская оплошность во время экспериментов сопровождалась:
- Ты что, горячий мазагран выпил?
В мае, в составе сборной студентов Кишиневских и Московских вузов, я принимал участие в работе международной студенческой научно-практической конференции в болгарском городе Пловдиве. Всем близким и друзьям я привез оттуда сувениры. Вернувшись из той поездки, я подарил Василию Ивановичу дорогой охотничий нож. Серебряная инкрустация. Хищно красивое, словно турецкий ятаган, изогнутое лезвие. Фигурная рукоятка в виде лошадиной головы! Ножны из тисненной толстой буйволовой кожи. Как говорят в Одессе:
- И что вы думаете?
При любой моей самой малой погрешности или просчете Василий Иванович неизменно вопрошал:
- Ты что? Горячий мазагран выпил?
Днестровская стерлядь
Летом семидесятого короткие свои каникулы мы провели в Окнице, где тогда жили родители Тани. Закончились месячные армейские сборы в Бельцкой кадрированной дивизии. Сержанты сверхсрочники, измываясь над нами, завтрашними врачами, лейтенантами медслужбы запаса, презрительно называли нас не иначе, как партизаны. После ежедневной муштры, марш-бросков с полной выкладкой в сорокаградусный, под беспощадным солнцем, зной и других прелестей военных будней я решил отдыхать. Мне казалось, что усну и буду спать до утра первого сентября.
Первые сутки я действительно спал. Но после второй ночи нечистый поднял меня без пяти шесть утра. Так и в казарме. Дрессировка такова, что за неделю вырабатывается рефлекс, как у павловской собачки. Просыпаешься за несколько минут до, сразу ставшего ненавистным, сигнала побудки. За эти несколько минут статическим напряжением под одеялом заставляешь сокращаться мышцы, разгоняешь кровь. Активнее шевелятся мысли в голове. Тогда не так неожиданно и обидно звучит внезапный крик, самодовольного от собственной власти, старшины:
- Ро-ота-а! Подъем!
Я поднялся. Но, в отличие от, всего лишь за месяц дрессуры, ставшего привычным, расписания, делать зарядку не было никакого желания. Послонялся по двору, открыл дверь в сарай. Убранный верстак, в идеальном порядке столярные инструменты педантичного тестя. Над инструментами на двух, забитых в стену, колышках мой брезентовый пенал с удочками и спиннингом. Рядом висит мой рюкзак с остальными снастями.
Снял пенал. Достал удочки, проверил соединения. Потом спиннинг. Все в порядке и готово к работе. Только сейчас я осознал, что нахожусь в Окнице. За линией Пионерское и Комсомольское озера. Прямо вниз по Рабочей или через древний сад ПТУ, богатая окунем, водокачка. В трех-четырех километрах "Дружба", а на север, за горой, всего лишь в шести километрах, Волошково Секурянского района. Там Днестр! Ниже по Днестру, совсем рядом, Наславча, Вережаны!
Мопед Алика, Таниного брата, был подвешен на другой стене. В какой-то момент в сарае стало темнее. Оглянулся. Тесть. Михаил Иванович Соколов. Вот уже скоро двадцать лет главный инженер Окницкого штамповочно-механического завода.
- Доброе утро! Не спится?
- Не спится. Можно я возьму Аликов мопед? Съезжу на рыбалку.
- Конечно можно. Только первый раз пусть поможет завести Володя Радишевский. У него такой-же. Да и масла, не знаю, сколько лить в бензин.
К обеду был доставлен бензин, масло. Я успел протереть от пыли мопед. Дядя Володя показал, написанные Аликом на двери карандашом соотношения бензина и масла. Помог завести моторчик.
- Я сам его регулировал. Смотрю, никто не трогал. Только не давай большие обороты. Слегка, внатяжку.
- Спасибо!
Наутро я выехал. Точной цели своего путешествия я еще не определил. По дороге вышло так, что мопед вынес меня на южную окраину Наславчи. Изрядно попетляв по сельским улочкам, я выехал на берег Днестра. Через реку напротив, в метрах ста пятидесяти раскинулось украинское село. Посмотрев вниз по реке, я сориентировался: то же село, которое я видел издали, с вережанского берега.
Дальше я ехал по истоптанным коровьими копытами, нескольким, почти параллельным тропам. Выбирай любую! Остановился я за группой, словно вылезших из воды, крупных и мелких каменных глыб и отдельных камней. Здесь река казалась чище, вода прозрачнее и глубже. Спустился к отмели, усеянной мелкими камнями и гравием. Осмотрелся. Примерно в километре вниз по течению увидел остров, на который я перебирался вброд четыре года назад.
Мопед поставил в тень за большим валуном у самого обрыва. Разобрал снасти. Вначале забросил донки. Забросил я и донку, оснащенную двумя тройниками и тяжелым грузилом. На тройники я нанизал, накануне отданные мне тещей, куриные кишки. Это для сома.
Пересмотрел блесны. Выбрал, купленную в Кишиневе пару лет назад, блесну, именуемую "Невой". Она была цвета красной меди с штампованной чешуей с одной стороны. Вторая блесна была самодельной, сделанной из старой румынской монеты. Для начала я взял "Неву".
Я забрасывал блесну поперек реки. Пока я выводил блесну к берегу, она уже шла ко мне снизу, против течения. Стал забрасывать наискось против течения. Потом увеличил вес грузила. Приноровился. Часа полтора я метал блесну. Восстановил навык метания снасти в определенное место.
Время щло. Солнце поднялось и начало припекать. А я без устали забрасывал блесну. Приноровился забрасывать снасть почти до середины реки. Несколько раз от спиннинга меня отвлекали донки. Вытащил несколько карасиков и пескарей. Попался один небольшой окунек. Донка на сома молчала. Я перебросил ее метров на пятнадцать выше по течению.
Потом сменил блесну. После первых же забросов я увидел, как в воде мою блесну сопровождали то одна, то две рыбины. Я замедлял и ускорял движение блесны, поднимал и опускал ее почти до дна, рыба не бросалась на мою приманку. Снова сменил блесну. Потом рыбы исчезли, перестали сопровождать блесну. В тот день я ловил только на донки. В итоге я набрал килограмма два, в основном, мелочи.
Когда солнце скрылось за обрывом, я собрал снасти. Когда я преодолел гору в Наславче и выехал на западную окраину села, в глаза ударило яркое, перед заходом ставшее оранжевым, солнце. Вплоть до Окницы меня не оставлял, ставший навязчивым, вопрос:
- Какая рыба сопровождала мою блесну?
Потом стало казаться, что это был, в солнечных бликах волны, мираж, обман зрения. Никаких рыб не было. Просто, очень хотелось, чтобы они были и хватали блесну.
Вернувшись домой, за ужином я рассказал о моих видениях. Тесть серьезно сказал:
