Annotation

Единак Евгений Николаевич

Единак Евгений Николаевич

Байки

Е.Н.Единак

Рыбацкие байки

Ночь на Днестре.

После первого курса начало моих летних каникул совпало с пребыванием в Вережанах, где брат Алеша заведовал сельской участковой больницей. Гуляя с пятилетним племянником, я спускался по извилистым улочкам на северную околицу села. В километре от Вережан, казалось, очень далеко внизу нес свои воды Днестр. Правый, более крутой, берег был занят широкой, разрезанной вдоль железнодорожным полотном, лентой леса. Напротив западной окраины села, реку разделял длинный, но узкий, сплошь заросший низкорослым лесом, остров.

В одиночку по крутому склону я несколько дней подряд спускался к Днестру. Причудливо петляющей узкой дорогой я добирался до самого крутого поворота. Направо дорога вела к полустанку "Вережаны". Я же, узкой, едва утоптанной тропой, спускался сквозь лес и выходил на берег реки.

Закинув донки, я растягивался на крутом берегу. Раздевался. Подставлял свое тело лучам жаркого июльского солнца и наслаждался тишиной. После напряженного учебного семестра и, казалось, бешенной, тогда, казалось, нескончаемой гонки во время сессии, берег Днестра, жаркое солнце и тишина, прерываемая лишь одинокими всплесками рыбы в реке, казались нереальными.

В такие недолгие минуты я сам себе представлялся нереальным. Меня часто не покидало ощущение, что вот сейчас, открою глаза, а перед глазами вместо реки, леса, неба и солнца тусклые обои на стенах в комнате общежития, запах формалина в анатомке, гул голосов студенческой братии в аудитории. А завтра... очередной, словно шаг через пропасть, экзамен.

Рыба клевала вяло. Чаще всего я приносил нескольких красноперок, пескарей. Один раз принес довольно, по моим меркам, крупного, сантиметров двадцать, голавля. Потом решил добраться до острова. Вода была прозрачной, дождей не было. До острова я добрался вброд. Вода была мне по грудь. Наживка на, заброшенных с нижнего края острова, донках осталась не тронутой.

Мне не давали покоя богатые уловы недалекого соседа, колхозного электрика Георгия. Его жена, акушерка Мария Ивановна, довольно часто угощала семью брата различной рыбой. Приносила Мария Ивановна рыбу, чаще всего, чищенной и подсоленной. Один раз принесла несколько довольно крупных ломтей жареного сома.

Я настойчиво и довольно подробно расспрашивал Георгия о способах рыбалки на Днестре, его самом крупном улове. Брат, услышав мои вопросы, уже дома сказал:

- Браконьер твой Георгий, хоть и спасибо ему за рыбу. Донки и удочку носит с собой для вида. Ловит больше фаткой и путанкой. Один раз рыбинспекция поймала его утром, когда он выбирал перемет. Как он выпутался из той истории? Не знаю. Молчит. И снова на ночь протягивает переметы от берега до острова. Только выбирает их раньше, когда начинает светать.

Однажды Георгий пригласил меня составить ему компанию на рыбалку в ночь. Не знаю почему, но брат отнесся к этой идее прохладно. Я же с восторгом принял предложение Георгия. Брат сказал:

- Все прелести ночной рыбалки оценишь завтра утром. Когда вернешься. И оденься как следует. Возьми мой свитер и плащ-накидку!

Свитер и плащ-накидку в июле? Зачем?

Когда я собирался, Жанна, жена брата, достала из чулана бутылку самогона. В бутылке плавали два красных перца. На дне лежал слой мелко нарезанного чеснока.

- Возьми с собой! Георгию должно понравиться. Перец и чеснок настоен на крепчайшем самогоне. Больше пятидесяти грамм не выпить, зато греет здорово. И аппетит после этой настойки волчий.

Уложив в авоську бутылку, булку хлеба, по куску сала и брынзы, я пошел к Георгию. Отдав мне вытертый и выцветший солдатский вещмешок, Георгий нес сложенную фатку. После длительного, почти километрового крутого спуска извилистой тропкой от Вережан до самой реки с непривычки гудели ноги.

Расположились мы в лесу на утесе обрывистого правого берега Днестра. Было еще совсем светло, хотя солнце уже спряталось за, находящимся на горе, селом. Пологий склон противоположного берега был освещен желто-оранжевым заревом. На украинском берегу, покрикивая, щелкали то ли кнутами, то ли нагайками пастухи. Впереди пастухов неспешно двигалось к селу стадо коров. Двигаясь, коровы выбивали копытами пыль, медленно оседавшую далеко за стадом. Отчетливо, словно совсем рядом, с украинского берега доносилась предвечерняя перекличка петухов, лай собак.

Георгий, поручив мне донки, поднялся по лесистому склону. Скоро послышался, словно редкие выстрелы, треск ломаемых сучьев. Скоро Георгий приволок целый ворох сухих веток. Потом с трудом волоком притащил два сухих ствола.

- Ночь будет прохладной. А у костра будет тепло.

Вечерело. Постепенно уходила назойливая духота. По течению Днестра потянуло, вначале показавшейся приятной, прохладой. Несмотря на полное безветрие, ощущался, тянущий с верховья реки, сквозняк. Я зябко поежился. Закинув две донки, по ступенькам, выбитых ногами в прибрежной глине, я поднялся на утес. Одел Алешин свитер. Стало теплее.

Георгий вовсю цедил воду фаткой. Периодически вываживал фатку на берег, выбирал скудный улов. Оставив фатку в воде выбрался на утес. Из кирзовой сумки, перекинутой через плечо вытряхнул улов. В основном это была мелочь, среди которой выделялся довольно крупный карась и три-четыре плотвы.

- Я разведу костер. Надо почистить рыбу. Помоешь ее в Днестре. Вон там, на опушке нарвешь листьев лопуха. принесешь сюда.

Гергий занялся костром. Краем глаза я наблюдал за ним. Все, что происходило сегодня на берегу, было внове и казалось интересным. Георгий расположил стволы комлями к центру. Между стволами, словно священнодействуя, не спеша укладывал толстые сучья в виде колодца, на дно которого уложил скомканную газету. На газету высыпал тонкие веточки. Свое сооружение обкладывал тонким хворостом. Хворост обкладывал сучьями потолще в виде конуса.

Наконец, закрепив в расщепленной хворостине небольшой листок бумаги, зажег. Хворостину с горящей бумагой сбоку сунул на дно колодца. Газета занялась почти мгновенно. Наш костер разгорался.

Я почистил рыбу, помыл ее в речной воде. Поднялся наверх. Георгий снова нашел мне работу:

- Спустись к самой воде. Набери вязкой глины и неси ее сюда.

- Зачем?

Георгий не ответил. Проследив, куда ветер несет дым костра, поправил сухие стволы. Принесенную глину Георгий поручил мне тщательно вымесить. Сам же занялся потрошеной рыбой. Посолил, поперчил, в брюшко каждой рыбы вложил по половинке лаврового листа. Листья лопуха подержал над тлеющими углями костра. Когда листья обвисли, нарезал длинные полосы, которыми аккуратно, в несколько слоев обернул, словно обинтовал, рыбу. Потом обмотал нитками. Каждую завернутую в лопух рыбу помещал между двумя лепешками глины. Обмазывал. Я последовал его примеру. Скоро вся рыба была запечатана в глину.

Вокруг стремительно темнело. Наказав мне поддерживать костер, Георгий вернулся к фатке. Минут через десять позвал меня вниз, к воде. Я спустился.

- Собери донки. На них никакой надежды. Вода помутнела и стала подниматься. Где-то выше по Днестру прошли сильные дожди... А может и сейчас идут. К утру в мутной воде рыба пойдет в фатку. Без рыбы не вернемся.

Подвесив на выступающий корень фатку, мы поднялись наверх. Костер успел превратиться в груду ярко тлеющих углей. Георгий сгреб в сторону часть углей, уложил в один слой лепешки глины с рыбой. Рыбу в глине укрыл углями. Комли стволов пододвинул вплотную к тлеющим углям и сверху снова навалил хворост.

Я расстелил плащ-накидку. Накрыли импровизированный стол. Георгий порезал сало, брынзу и огурцы, почистил чеснок. Достал из вещмешка, приготовленные супругой, плачинты. Положил их на сухие стволы поближе к огню: