стиля общения. Вторая, самая длительная, включала в себя перечень всех деревенских сплетен, которые невидимыми, но крепкими нитями связали "дачника" с семьёй Валентины. Деревня, не заморачиваясь фактами, порешила, что Николай - "важный человек", что он увозит Юлю в город в качестве любовницы, потому что в городе ему "уже усе надоели", "та в деревне и бабы поздоровее и почище городских". По другой версии, Юля беременна, Николай хочет откупиться, но "девка не дура, требует жениться", иначе грозит судом, "потому что хотит жить у городе". Рождение третьей версии, которая нашла немало сторонников среди пожилого населения деревни, очевидно, произошло под влиянием теленовостей. Состояла она в том, что Николай - маньяк и совратитель, Юля - его первая жертва, но опасность угрожает всем женщинам села от пяти лет до восьмидесяти. Воспринимая всё как полную нелепицу, Николай поначалу улыбался. Однако Валентина, вывалив в его маленькой комнатушке эту кучу глупо-смешной информации, повела разговор так, что Николай с ужасом понял: она верит почти всему и именно в соответствии со сплетнями хочет выяснить его планы относительно дочери. Оклеветанному мужчине стоило немалого труда, чтобы вернуть бедную женщину в реальность. Оказалось, что уродливые воздушные замки, заселённые выдумками, могут быть крепче каменных. Валентина так и не смогла до конца стряхнуть шелуху домыслов и увериться, что в её жизни ничего плохого не произошло и заботиться не о чём.
В заключительной части этого неприятного разговора решался вопрос о том, что делать дальше. Николай, дабы оградить девушку от грязи кривотолков, обещал прекратить всякое общение с ней. Валентина охала, костерила деревенских злопыхателей, извинялась перед соседом, но лицо её, на котором застыли испуг и растерянность, выдавало женщину.
9 июля
В этот день Николай по двум причинам не выходил из дома: заставил себя усиленно работать и неуютно чувствовал себя после всего, что узнал о людях, окружающих его в селе. Работа шла плохо. Николаю всё время казалось, что его съёмная комната наполнена местными сплетниками, которые, совершенно не стыдясь, повторяют и повторяют свои выдумки.
10 июля
Большую часть дня Николай провёл в блужданиях по окрестностям села. Старался выбирать безлюдные места, что вполне удавалось: взрослые работали, детвора купалась или гоняла по улицам на велосипедах. Вечером, поужинав за общим семейным столом Зинаиды Михайловны, Николай не поспешил уединиться, как в предыдущие два дня, а остался поболтать с Серёгой. Вдруг хозяйка в открытую начала возмущаться тем, что постоялец, за которого поручилась её родственница, знакомая Николая, "вытворяет Бог знает что": "пудрит мозги бедной девочке-соплячке", "задурил ей голову", из-за чего ей, Зинаиде Михайловне, "стыдно людям попадаться на глаза" и т.д., и т.д. Попытки Николая выяснить суть претензий успеха не имели. Масла в огонь подлил Серёга словами "да ладно ты, мать, подумаешь, двадцать пять лет разницы. Пусть дурочка думает следующий раз. Сделает аборт да и всё..." Когда же он заявил, что сам "оказался такой недогадливый", то получил от матери нагоняй почище постояльца. Николай же со словами "какие аборты! Подурели люди!.. Боже, какая грязь, грязь..." выскочил из-за стола, побежал к себе в комнату, собрал сумку и бухнулся спать, мечтая, чтобы поскорее наступило утро.
...Юля стояла по ту сторону забора в белом полупрозрачном сарафане, который хорошо отражал солнечный свет и потому, казалось, сам весь светился. Николай, удивляясь тому, что ясно видит девушку, хотел было спросить, зачем она вышла работать в сад в таком красивом платье, но промолчал. Не хотелось прерывать её живой, весёлый рассказ про отцовскую пасеку, про то, как Юля первый раз в жизни помогала качать мёд, как Алёшку пожалили пчёлы и он убежал в лес. Не хотелось мешать своим обычным голосом природе, которая сотнями и тысячами волшебных голосов - птиц, насекомых, лёгких ветерков, листьев деревьев и травинок - пела гармонию и великую силу жизни. Стараясь тихо и легко дышать, Николай слушал Юлю и всё, что её окружает, и думал о том, что небо, зелень, ласковый воздух, звуки, душевная теплота, идущая от девушки - всё это мимолётно и в то же время неизменно. Всё тысячи раз растворится, и снова бессчетное количество крупинок жизни и красоты соберётся в зелёное и голубое, снова будут песня, радующий глаза лохматый лес, лёгкое дыхание лета, покой, умиротворение и счастье красивого человека.
Николай смотрел с огорода вниз под гору, как смотрел он всегда, когда Юля что-нибудь рассказывала за забором. В эти минуты её наивное стрекотание сливалось для него со всеми чистыми звуками природы, глаза
будто впитывали огромное пространство у реки и за рекой, и Николай, благодаря девушке, чувствовал, что перестаёт быть физическим телом, весь превращается в зрение, слух, обоняние, в одно большое чувство, каким, наверное, становится каждый, когда приходит время раствориться в мире и из его малоподвижной части стать невесомым, универсальным облачком, которому доступно всё.
Они разговаривали и разговаривали. И всё о чём-то простом, обыденном. Солнце остановилось на месте, и день не кончался. Никто из посторонних не мешал беседе двух людей, которым было так легко друг с другом. Кажется, и сам забор, всегда разделявший их, куда-то исчез: Николай теперь хорошо видел свою собеседницу. Видел, но не смог бы ответить на вопрос, какая она, потому что не хотел рассматривать девушку, даже на секунду не пытался повернуть взгляд в её сторону. Ему было достаточно этого детского ещё голоса, соединяющего его с миром, в котором прежде не бывал, и белого, светящегося платья, которым осторожно игрался ребёнок-ветерок.
Устыдившись того, что она "такая болтушка", Юля попросила рассказать о себе, о своей работе, и Николай стал рассказывать. Он говорил и одновременно как бы со стороны слушал свою речь, делая забавное открытие, что подражает Юле, говорит очень просто, немного торопясь, подшучивая над собой, и перенимает от неё какую-то особую живость разговора, при которой слова становятся зелёными и мягкими, как листья, пахнут травой и дымом, как деревенский воздух, перелетают от человека к человеку подобно путешествующим по цветам пчёлкам.
... Автобус резко толкнуло, и Николай едва не проснулся. Картина сна однако изменилась: беседа оборвалась, а Юля вдруг спросила:
- А вы мне так и не ответили: разве бывают коровы в красных, белых и чёрных пятнах?
- Но ты же говорила, что у вашего нового бычка такая окраска, - ответил Николай.
- Да на нём ещё неясно... мама пока не хочет из сарая выпускать. Посмотреть бы на солнце...
Автобус остановился, и Николай открыл глаза. С раздражением глядя на долгую посадку пассажиров-транзитников, он ещё надеялся, что когда они
все тронутся, то на ходу он опять уснёт и чудесные грёзы вернутся. Ему казалось, что он обязательно должен как-то ответить на Юлин вопрос, тем более она спрашивала об этом во второй раз.
Настоящий сон больше не пришёл, но его сменили какие-то мечтания, в которых Николай мало выдумывал, отчасти сохраняя то состояние несвободного действующего лица, которое бывает в сновидениях. Теперь Юля молчала, то ли ожидая его слов, то ли любуясь долиной реки. Там сейчас садилось солнце, щедро размалёвывая горизонт множеством оттенков густого огненно-красного. Как природа играет осенью, на закате своей силы, отчаянно рядясь в яркое и пёстрое, так и день, уступая место мраку, выбрасывал без остатка всё, что сохранилось к вечерней заре. Николай силился сохранить в глазах эту яркую картину, общую для него и Юли, но ухабы, на которых дёргало автобус, громкие разговоры попутчиков стремительно разрушали состояние мечты и мешали сосредоточиться для последнего ответа.
