Однако обязанность двигаться вскоре подтолкнула человека к продолжению пути. И не только обязанность. Новое влекло его дальше, кокетливо обещая продолжение ярких впечатлений. Так все люди: известное, даже самое удобное и привлекательное, легко променяем на то, чего ещё не видели, не испытали.
Часовой снова пробежался - теперь вниз, потом зашагал шутливым строевым шагом и запел что-то маршевое, но без слов, точнее, с любыми словами:
- Ла-ла-ла! Ла-ла-ла! Ла-ла-ла -ла!
Ему вспомнились танцы в родном городе, весёлая компания молодёжи. А ещё всякие смешные происшествия - сначала недавние, потом все, с самого раннего детства. Между тем он вернулся в то место, откуда заступил на пост, но, увлечённый красочными мыслями, даже не заметил этого. Детство, школа, летние каникулы - всё быстрым, мелким ручейком пробегало перед глазами, и счастливая улыбка не сходила с лица парня.
Иногда он отвлекался от воспоминаний и присматривался к чему-нибудь на пути: муравейнику, прорехе в ограждении, необычной формы дереву за колючкой... Но тут же в памяти всплывала очередная забавная картинка прошлого и настолько живая, что рождала усмешку, а то и смех.
- Ну, как ребёнок! - урезонил сам себя вслух часовой, но радостно-восторженное настроение не проходило.
Да и как оно могло пройти, если каждое воспоминание тут же дополнялось тем, чего не было, но что обязательно будет. И очень скоро. Такое же чудесное, беспечное, как это яркое небо, эти щебечущие в близких кустах птички, этот ветерок, который, едва коснувшись лица, уже мчится, любопытный, куда-то дальше по необъятному миру.
Через несколько кругов по периметру мысли солдата угомонились и потекли спокойнее и ровнее. Он в первый раз глянул на часы и поразился тому, что прошло только тридцать пять минут. Впереди ещё целых полтора часа, и они кажутся бесконечными. Парень засёк время, прошёл периметр.
Получилось, на то, чтобы обойти склады, тратится всего несколько минут. Неприятно было осознать ещё и то, что тропа сделалась привычной и даже скучной. Настолько привычной, что можно было поиграть в "угадайку". Солдат попробовал развлечь себя этим и, действительно, заранее вспоминал, где лежат большие камни, где сохранилась спасшаяся от косы высокая травинка, а ещё какой-нибудь изогнутый гвоздик в столбе, ямка на пути, сухое дерево с краю леса... Часовой с удовольствием стал бы патрулировать в обратную сторону и этим слабеньким разнообразием убил бы часть своего караульного времени, но правила строго определяли его поведение и самостоятельности не допускали.
Почему-то в голову полезли мысли с оттенком заботы. Теперь грядущая жизнь, до того смело и решительно планируемая, рождалась не в ярких цветах беззаботности, а с каким-нибудь изъяном, проблемой, которую надо было решить, чтобы в итоге всё вышло так, как хотелось. Часто одна проблема тянула за собой другую, и картина будущего начинала как-то блекнуть, размываться, терять привлекательность. Мечта о хорошей работе наталкивались на возражения внутреннего голоса о том, что он пока слабый, неопытный специалист и нужны будут огромные усилия, дабы достичь чего-то в профессии. Мысли о счастливой семейной жизни вдруг упирались в квартирный вопрос и высокий ипотечный кредит. А ведь пятнадцать минут назад большая, шикарно отделанная гостиная с друзьями на мягком диване рисовалась так легко и убедительно. Теперь эти будущие гости от школьных воспоминаний неожиданно переходили к обсуждению цен и зарплат. Тот, у кого папаша работал крупным начальником, хвастался своим тёплым местечком и высокими доходами, уязвляя остальных присутствующих и отравляя беседу. А при том, что в мечтах в роли жены рисовалась самая красивая, самая очаровательная девушка в городе, автоматически следовала новая проблема: вдруг изменит, уйдёт к более успешному сверстнику?.. Опять же дети... Мальчик и девочка?.. Или хотя бы один мальчик?.. И как уберечь детскую психику от неурядиц взрослой жизни?..
Мечтать расхотелось. Оставалось монотонно ходить одинаковыми кругами, как ходят звери в клетках, ни о чём не думать и равнодушно фиксировать примелькавшиеся детали: столбы, травинки, камни, деревья...
В ногах родилась усталость, плечо стало нудить от ремня и тяжести оружия, и простое патрулирование, не требующее какого-либо напряжения сил и ума, становилось всё более и более в тягость. К тому же солнце, ещё
недавно такое весёлое, тёплое, дружелюбное, на что-то обиделось, раздражённо надвинуло на себя длинное серое облако, похожее на солдатское одеяло, и день перешёл в сумерки, обволакивая своей мрачностью настроение человека.
Тогда мужчина на посту придумал развлечение - игру в шахматы. Сначала с воображаемым противником - каким-то незнакомцем, потом с самим собой. Где-то на шестом-седьмом ходу расстановка фигур в голове спутывалась, партия запускалась по-новому, зато время понемногу отстукивалось в такт с шагами часового, и вторая половина смены длинными минутами текла в прошлое - с шахами и матами в три-четыре хода, с какими-то простенькими комбинациями. Потеря фигур не расстраивала, поражения самому себе забавляли: из них нельзя было извлечь урока, ведь они одновременно были и победами.
Когда игра в воображении утомила голову, часовой попытался вернуться к первым мыслям и чувствам, которые хоть и развеялись, но от которых сохранилось воспоминание приятности. Память легко восстановила и развлечения на каникулах, и школьную жизнь, и детство в целом, но всё это почему-то оказалось пресным, как обычная вода - утоляющая жажду, но безвкусная. А ещё таким далёким, словно никогда не существовало и явилось не из собственной жизни, а из какого-то фильма, в котором судьба героев вызывала сочувствие, но глубоко не трогала. К тому же из воспоминаний вдруг более выпукло, чем всё остальное, всплыло то, что лучше было бы забыть: неудачная драка в седьмом классе, случайное ябедничество в третьем, глупая любовь к однокласснице, которая оказалась тоже глупой и пошловатой...
Тут же ни с того ни с сего родилась и стала быстро разрастаться тревога за родных - бабушку, родителей и даже племянников. Вспомнились какие-то болезни, давнишние разговоры о них, которые прежде проскальзывали мимо ушей, и в сердце закололо так, будто сам серьёзно заболел. Это раздражало, злило. Не помогала и ответная реакция в виде вполне здравых мыслей о том, что нет реального повода для беспокойства и никаких плохих новостей из дома не приходило. Не пытаясь насильно себя развеселить, человек спокойно поносил дурное настроение, надеясь на свойства времени. Как вода в большом количестве способна растворить любую горечь или солёность, так время вытягивает в свою безбрежность горечь и боль наших душ. Потому тяжесть забот вскоре сменилась в сердце часового тихим равнодушием,
периметр, по которому делался уже пятнадцатый или двадцатый круг, стал приниматься спокойно, как то, что в жизни всегда было, есть и будет.
Теперь он не торопил время. Более того, глянув на часы и увидев, что до конца караула осталось менее тридцати минут, даже немного расстроился. Столько ещё хотелось обдумать, осмыслить; умно, даже мудро проанализировать все жизненные ошибки; здраво, не детскими цветными карандашами распланировать своё будущее... Совсем недавно два положенные ему часа представлялись гигантским отрезком времени, почти бесконечным, как расстояние до какой-нибудь звезды, а теперь смена резко покатилась к финишу. Как неприятно нам ощущение, что не успеваем сделать что-то важное, и во сколько раз неприятнее осознавать, что уже никогда не сделаем это важное...
Глаза мужчины словно открылись после сна. Он неторопливо и с удовольствием ступал по тропке и как родных, с детства знакомых отмечал все повороты периметра, те столбы ограждения, что были чуть ниже или чуть выше остальных, неглубокие окопчики для часового на случай нападения... Разбуженное внимание стало задерживаться и на другом, мимо чего слепо прошёл десятки раз. Путь со всеми его деталями оказался таким богатым, что можно было описать ещё хоть сотню кругов, а всё попадалось бы на глаза что-то новое. Вот как тот листик, нанизанный ветром на шип колючей проволоки. Даже вблизи кажется, что это порхает крыльями бордовый ночной мотылёк. Присел ненадолго, пока луна не осветит мир так, что можно лететь, куда захочешь.
