- Она осталась ради вас, - сказала Нина. - Даже когда ушли все, оставались вы. И получилось, что... старшая сестра. Не могла вас оставить, когда у вас не все хорошо.

- У меня все хорошо, - соврал я неумело, но старательно. А впрочем, почему соврал? Чем у меня плохо? - И даже если бы было плохо все, - добавил я жестко. - Чем она могла бы мне помочь?

- Это не... как вы не понимаете! - серые глаза моей новой знакомой возмущенно сверкнули. - Когда есть близкие, это же не потому, не затем, чтобы они вот именно только помогали. Это же не волшебный помощник!

Я подумал, что лучше не иметь никаких близких, чем никаких близких, кроме призрака. Это еще тоскливее и хуже.

- У меня есть сын, - возразил я.

- Я думаю, - медленно сказала Нина, - что через поколения она бы стала для ваших потомков - ну, как белая дама, - она прищелкнула пальцами, вспоминая. - Белая дама Эллесов.

- Это кто такая будет?

- Это у Вальтера Скотта, такой малоизвестный роман, "Монастырь" называется. Там такая дева охраняла один род. Спасала их от инквизиции и все такое. Дело было в самом начале Реформации в Шотландии. По-моему, во времена Марии Тюдор, что ли...

- Я думал, Вальтер Скотт не писал фэнтези, - отозвался я.

- Ну вот, как видите, это и не фэнтези, а реальность.

- Понимаете... - я стал с трудом, ощупью, говорить, и чем больше я говорил, тем мне самому становилось яснее. - Раз уж на свете существует смерть, то в норме, в культуре раз и навсегда положено, чтобы те, кто ушел, и те, кто остался, больше не встречались. Не нами положено и неизвестно когда, очень давно. Это старше, чем грязь. Иначе это была бы другая история, другая культура, вообще другой мир, не наш. В нашем мире это так, разве нет? Разве не боялись с первобытных времен упырей, мертвецов, призраков? Недавно слышал песню про навь. Вот именно, боялись нави. Если бы нечего было бояться, если бы с призраком можно было дружить, как с живым, звать его пить чай... Можно очень любить человека, скучать, мечтать о встрече, жалеть, что чего-то ему не досказал, не сделал... Но если представить, что он будет снова рядом после того, как... Разве это не жутко?

- Да, согласна, - кивнула Нина. - Поэтому очень нужно дать ей уйти. Или она перестает быть человеком и становится одной из хозяев дворов... И это тоже уход, потому что мы ведь и с ними не пересекаемся на самом деле... Мы, то есть люди, живые. Или она совсем уходит. Но ей нельзя перестать быть человеком. То есть можно, но это же потерять себя. Она пыталась, но не смогла, не получилось.

Голос Нины дрогнул, и она заплакала. Вернее, на глазах у нее показались слезы, и она вытерла их бумажной салфеткой.

- Она ведь была очень маленькая... И очень любила семью.

Вечером я вышел в скайп. Рита сделала вызов на видео, и, когда я увидел па экране ее в домашней футболке с волком, смущенно сказала, что вчера и сегодня, когда она ходила со мной по двору, у нее сочинилась песня. И что она ее записала, просто любительски. И можно она ее покажет? Это для меня песня. Хотя там не прямо про то, но вот, в общем, написалась. Ее рука потянулась за пределы моей видимости, и вот уже на коленях у нее оказалась гитара.

И я слушал...

"Как всегда, под вечер ускорив бег, обгоняя дождь, зашуршат трамваи. Я сегодня - хочешь? - приснюсь тебе, появлюсь к полуночи, "как живая".

Как тогда, одиннадцать лет назад? Я же вижу - дождь тебя потревожил. Ты пойми, мой названый младший брат - мне тебе присниться совсем не сложно.

Помнишь - солнце, брызнувшее в лицо, не лучами, соком травы зеленой, и щека, испачканная пыльцой, и качели, там, возле старых кленов? Голубиным, легким моим пером договор о братстве мы написали, и от солнца щурясь, наш старый дом показал нам с крыши - чужие дали? Тополиный ли, иль кленовый сок - что там с нашей кровью тогда смешалось? Сколько с крыши виделось нам дорог, сколько их, мой брат, для тебя осталось?

В детстве лето было для нас длинней, нынче дни и месяцы мчатся быстро. Я слыхала - к нитям судьбы твоей подмешала пряха жемчужный бисер.

Только ты не веришь в небесных прях... Скоро осень, знаешь? Я - точно знаю: вот она придет, и на пустырях сотни белых птиц соберутся в стаи. Не считай, что ты отведешь беду, если до рассвета окно закроешь, я уйду за птицами - я уйду, остается пара недель всего лишь.

Видишь, дождь рассыпался ниткой бус, мелким-мелким жемчугом в темных лужах...

Я сегодня - хочешь - тебе приснюсь? Ты опять поверишь, что ты мне нужен.

А наутро - серый платок дождя под порывом ветра рванется в тучи. Научись, братишка, меня не ждать, до весны так, знаешь ли, будет лучше".

До осени было еще далеко.

Нина

До осени было еще далеко. Все сплелось в единый узел. Рябина сказала, что брат Дины знает девушку, которая может песней соединять тропы. Она и сделала это в том дворе, куда меня ночью привела кошка. И я сразу узнала тропу, сопредельное место: лес. Но открывать тропы могу именно я. Она соединяет - я открываю. Древнее, забытое искусство. Сами, мол, не знаем, как это у нас получается. Рябина сказала, что у той девушки это потому, что кровь. Она из лесных людей. Каких лесных? Ну тех, которые раньше жили в наших местных лесах. В наших лесах (от которых еще и теперь немало осталось) жили прежде мари, - словом, чудь, меря и весь. Я девушку не видела, но что же, охотно верю. Рябина сказала, что они, Хозяева дворов, сами исконно лесные обитатели в наших-то краях, и лесных людей сразу чувствуют. В прежнее время та девушка была бы шаманом, а сейчас поет песни.

И когда я бродила в том самом дворе, где жила Дина, пытаясь нащупать двери весны, ко мне подсел товарищ, который оказался этим самым братом Дины. Обитателем двора-леса. И я расплакалась в кофейне. Мне стало так жалко девочку Дину, которая еще не умела быть человеком, которая умела только любить свой дом и семью, за свои-то пять лет жизни чему еще она могла научиться. И продолжала любить еще лет сорок, хотя от семьи уже почти никого не осталось. Выросший брат, неизвестный племянник в Германии. Здравствуйте, я ваша тетя из России, призрак. Приезжайте ко мне в гости на пустырь в бурьян. Сырой подвал с котом (тоже призраком) к вашим услугам... Но помочь Дине уйти - не значит ли оторвать ее от семьи? Она ведь сама не знает, чего хочет. Теперь ее семьей стали Женя, Рябина и прочие, как она без них?

Я думала всю ночь (редко так бывает, обычно я сплю хорошо). И придумала.

Дина

Я забилась в бурьян, который рос на месте садика нашей бабушки. И сидела там дотемна, увидела, как мой брат идет мимо с какой-то девицей и тащит ее гитару. Я вздрогнула. Непонятно, что ему здесь нужно - после того-то, как он припустил отсюда, словно за ним гналась стая волков. От неожиданности я забыла, о чем думала до той минуты. Потом вспомнила. Думала я том, что у бабушки теперь совсем другой сад, и я надеюсь, что там у нее кот Буська, мама, совсем молодая - она, наверно, не качается уже на качелях, раз она не малышка, но, может, помогает бабуле в саду... А папа? Вот не знаю, что там делает папа. А еще у бабушки есть мой дядя, Валера, и он там тоже живет. Может, они с моим папой ходят там на рыбалку? И все там... Странно, почему Барсик тогда со мной. Может, он хотел бы быть тоже там, с бабушкой, с мамой? Может, это я его держу? А меня кто держит?

Сергей. "И вот теперь я полный псих. А кто не псих?"

С Ниной мы обменялись телефонами. И, когда я был на работе, звенькнула смска. От нее. "Вечером вы домой?" "Вроде, никуда больше не собирался", - ответил я. "Если не трудно, давайте встретимся в скверике. Где яблони. Это не займет много времени. Надо поговорить".