Для ведения журнала военных действий я прикомандировал к штабу дивизии поручика Вяземского полка Лбова, окончившего два класса Военной академии. В его ведении находилась стратегическая двуколка со столом-планшетом, на котором наносилась обстановка. Все получаемые и отправляемые полевые записки и телефонограммы шли через него. В стратегической двуколке возился запас карт, полевых книжек, канцелярских принадлежностей, шапирограф, свечи и закуска для штаба дивизии. Двуколка эта ни при каких обстоятельствах не отставала от штаба дивизии и шла по дорогам и без дорог, обгоняла колонны войск и одновременно прибывала на привал и ночлег. При двуколке, кроме конюха, находился всегда расторопный писарь. Она сильно облегчала службу связи. Полевой журнал входящих и исходящих пакетов вел начальник команды конных разведчиков, отмечавший в нем время и имена всадников. Хотя в этот намеченный мною порядок мне и приходилось иногда вмешиваться и его контролировать, но, в общем, работа была очень добросовестная, и чины штаба не могли нахвалиться на эту организацию. Благодаря прикомандированию поручика Лбова удалось закончить все журналы военных действий своевременно и аккуратно подобрать все полевые записки.

При мобилизации в мое распоряжение были назначены ординарцы – от Новоторжского полка подпоручик Дмитровский и от Малоярославского полка подпоручик Вишняков. Кроме того, я прикомандировал от 29-й артиллерийской бригады поручика Каменева, чтобы их было 3 человека (на 3 смены). На них было возложено дежурить по очереди днем и ночью при всяких обстоятельствах. Ночью дежурный распечатывал полевые пакеты и принимал телефонограммы. Если не было ничего спешного, то оставлял до утра; если же было спешно или требовалось разрешение или указание, а также в сомнительных случаях будил начальника штаба дивизии, который и решал, нужно ли разбудить меня. Утром при подъеме делал мне и начальнику штаба доклад за ночь. Один из офицеров-ординарцев на походе ехал всегда непосредственно за мною, и если я куда-нибудь отлучался в сторону или объезжал войска, то сопровождал, что бывало очень часто.

Автомобиль, мотоциклетки и самокаты[26]

Эти принадлежности для службы связи в современной войне составляют обязательную принадлежность каждого штаба. К сожалению, у нас штабу дивизии ничего не полагается. Четырех самокатчиков с самокатами я прикомандировал к штабу – по одному из полков. Что касается автомобиля и мотоциклеток, то они получились совершенно случайно. Кажется, на 3-й день мобилизации к Либаве подошла немецкая эскадра и открыла огонь по городу. Командир порта (не помню фамилии этого адмирала) до того испугался, что приказал жечь все портовое имущество и бросать его в воду. В том числе решено было бросить в воду портовый автомобиль и четыре мотоциклетки. Мобилизовавшийся в это время в Либаве Старорусский полк спас эти вещи и воспользовался ими, а я, в свою очередь, взял их для штаба дивизии. Автомобиль достался вместе с отличным шофером, и хотя он был устарелой системы и слабосильный, но он отслужил отлично до 30 августа 1914 г., когда попал в плен вместе с и. д. дивизионного интенданта капитаном Лахтуровым, который пользовался им для служебных поездок. На мотоциклетки нашлись ездоки из вольноопределяющихся, причем одну мотоциклетку испортили и бросили во время отступления 30 августа 1914 г., а другая прослужила до зимы, впрочем, уже без особой пользы, так как, кажется, слишком миндальничали с ее седоком. Во время стоянки дивизии на р. Дейм совершенно неожиданно (около 20 августа 1914 г.) из запасов армии прислали в мое распоряжение один плохой, слабосильный автомобиль, и кроме того, в имении одного немецкого графа был захвачен Вяземским полком очень красивый, легкий и быстрый автомобиль красного цвета, которым я и пользовался потом, предоставив остальные автомобили капитану Лахтурову, который за это доставал нам бензин в неограниченном количестве.

Этот красный автомобиль служил мне отлично с либавским шофером до начала второго отступления из Восточной Пруссии, когда вследствие невероятной распутицы застрял где-то близ Гольдапа и за невозможностью его вытащить и двигаться был, как я узнал потом, брошен шофером и, кажется, им испорчен. Помню, еще во время мобилизации в Риге получено было известие, что в Таурогенской таможне задержано несколько немецких автомобилей, и генерал Смирнов предложил мне еще тогда взять один из них с тем, чтобы по окончании войны заплатить небольшую сумму, около 1500 рублей, но ввиду такой неопределенности, я, к счастью, отказался. Во всяком случае, штаб дивизии, как видно, был мною вполне обеспечен средствами связи, каковых ни в одном штабе не было.

В один из дней мобилизации я поехал на наряженном мне тогда еще от города автомобиле для осмотра батальона Вяземского полка, охранявшего побережье от устья р. Лифляндской Аа до крепости Усть-Двинск. Дорога шла сперва по шоссе, до перешейка между озерами Стинд и Иегель, а затем сворачивала лесами по очень живописной дороге. По пути я нагнал какую-то в полном беспорядке идущую часть Вяземского полка (человек 400). Никогда не видел еще такой безобразной картины. Вперемежку с солдатами шли бабы и дети. Бабы несли ружья, а дети – снаряжение своих мужей и отцов. Все это по дороге ело, курило, садилось где угодно и растянулось на огромном протяжении. Оказалось, что эта безобразная орава была укомплектование для 1-го батальона Вяземского полка, расположенного там, куда я ехал, и вел эту беспардонную команду полковник Эрасмус, который и сам впоследствии оказался точно таким же беспардонным, как и эти люди. Конечно, вся эта ватага мною была тотчас остановлена и приведена в христианскую веру, начиная с полковника Эрасмуса. По приезде в 1-й батальон я произвел там тревогу, объехал верхом всю позицию и проверил некоторые караулы и посты. Все оказалось в порядке, начиная с самого батальонного командира подполковника Медера, недавно прибывшего в полк и оказавшегося не только очень добросовестным, но и вполне доблестным офицером, убитым, к сожалению, в бою под Шершиненом 7 августа 1914 г. Другой раз я поехал для проверки расположения близ Шлока. Дорога шла сперва по шоссе, а потом лесом между оз. Вабит и р. Курляндской Аа[27]. Песок был глубокий, и автомобилю было трудно двигаться. В Шлоке на плавучем мосту меня встретил командир батальона Малоярославского полка подполковник Никольский (3-го батальона) и доложил об обстановке и, между прочим, сообщил, что ратники ополчения[28] окапывают позицию близ Шлока. Вот, значит, с каких пор там началась подготовка и действительно не пропала даром. А кто мог тогда думать, что немцы обложат Ригу. Значит, соображения мирного времени были правильны. Подполковник Никольский оказался очень хорошим и доблестным батальонным командиром. Он был убит во время боев конца сентября 1914 г. в Сувалкской губернии, недалеко от фольварка Ганча. Во время этих объездов по окрестностям Риги пришлось слышать разные небылицы, распространяемые среди народа. Так, утверждали, что умер император Франц-Иосиф и что это скрывают; что Ренненкампф передался на сторону немцев и бежал в Пруссию, где служил его брат; что немцы тайно собираются в разных местах и прокладывают по лесам дороги со стороны Рижского залива к Двинску и Якобштадту[29]. Последний слух возник, как оказалось, вследствие того, что в течение этого лета вдоль участка железной дороги Рига – Двинск и в разных других местах Лифляндии и Курляндии в конце июня и в начале июля шли беспрерывные и очень опасные лесные пожары, для тушения которых приходилось делать огромные наряды войск. Одно время от дивизии для этой надобности было в расходе 20 рот. Весьма вероятно, что пожары эти производились с целью волновать народ и отвлекать войска от занятий, подобно тому, как с тою же целью в это время происходили большие забастовки на разных фабриках.