– Разрешите? – спрашиваю я по-военному. Подполковник поднимает на меня надменный тяжёлый взгляд, удостаивает исчерпывающим ответом:

– Приемный день в четверг.

Печать лёгкой тревоги снята с усталого лица. К счастью, о некоторых тонкостях государственной службы я уже осведомлён, научен опытом.

– У меня особый случай, – осторожно продолжаю я.

– Слушаю. – Колючий взгляд скользит по мне, как шайба по льду, не задерживаясь на деталях. И хотя я никогда не стоял на коньках, – рождён на юге – чувствую, как теряю равновесие. – Что у вас?

– Я пришёл сдаваться…

Подполковник застывает, потом неожиданно приподнимается. Глаза его начинают беспокойно бегать, учащается ритм дыхания. Неожиданно для меня обычные слова, которые я повторял мысленно по несколько раз в день после моего последнего визита к Шпаковскому, действуют на начальника районного ОВД как сигнал тревоги. Видно, не часто сюда приходят с подобным заявлением. Простите за беспокойство, что поделаешь, мне очень надо. И я по доброй воле сюда явился. То есть раньше я бы сюда по доброй воле не пришёл, а сейчас уже другого выхода нет. Я сам во всём запутался. Но делаю это ради пользы стране. Добровольно приношу себя в жертву. Пора уже очистить Россию от нелегальных мигрантов и гастарбайтеров. Такова твёрдая воля подполковника Шпаковского и всей Федеральной миграционной службы.

– Кому сдаваться? – недоумевает подполковник.

– Суду. Меня депортировать нужно, – заявляю я. Начальник отделения подозрительно смотрит мне в глаза.

– Что вы несёте?

– Я злостный нарушитель визового режима, – разъясняю я.

Одновременно приходит мысль, что подполковник, наверное, думает: «Откуда взялся этот шизофреник?» Я бы обязательно так подумал.

– Вы откуда?

– Волжский бульвар, дом три…

– Откуда приехали? Гражданство у вас какое? – нетерпеливо уточняет он вопрос.

– Канадское.

– Мы такими иностранцами не занимаемся.

– А какими вы занимаетесь? – Я чувствую желание оскорбиться. Меня задело слово «такими».

– Из ближнего зарубежья, а вы из дальнего. Вам на Покровку надо…

– Я уже там был. Они меня сюда направили. Подполковник тяжело вздыхает.

Я продолжаю:

– Я два с половиной года в России без визы нахожусь…

Милицейский начальник молчит. Думает, куда бы меня послать… без последствий для себя. Как раз этого я и пытаюсь добиться. Может, пошлёт, наконец, куда надо?

– Я добровольно…

Подполковник хмуро перебивает:

– Что?

– Добровольно предаюсь в руки закона… – говорю я, но эффекта не выходит. Впрочем, для меня главное – сказать, вовремя донести информацию, иначе потом не докажешь, что тебя не силком затащили в отделение. Подполковник погружается в безмолвие, растворяется, становится похожим на призрак. По-видимому, не желает со мной связываться. Я хорошо его понимаю. У него своих проблем достаточно. Да и кому захочется иметь дело с шизофреником, добровольно отдающим себя в руки закона. Где вы таких видели? А вот он я. Здесь. Стою прямо перед его святейшеством и высочеством.

Я подхожу к столу ближе и для убедительности кладу свои документы перед подполковником:

– Вот моя виза… вот паспорт.

Ни один мускул на лице начальника не шевелится, он в упор ничего не видит. Снова пауза. Наконец какая-то светлая мысль брезжит в нём, и подполковник с облегчением говорит: «Завтра в девять зайдите в двадцать седьмой кабинет. Этот вопрос в компетенции Ефимцева», – и снова погружается с головой в дела. Я выхожу из кабинета на нетвёрдых ногах. Но мне ли отступать после всего? Мне ли трепетать перед всесильными повелителями судеб? Мне ли не привыкать к поражениям? На этот раз я доведу дело до конца! Чего бы мне этого ни стоило. Я полон решимости. Я не сдамся, не сломаюсь. Я заставлю их шевелиться. Я приведу в движение этот заржавевший, неповоротливый государственный механизм. Если меня необходимо судить, то, будьте любезны, выполняйте свою работу – судите и депортируйте! И не тяните кота за хвост. На следующее утро, в девять, стучу в кабинет лейтенанта Ефимцева. Никакой реакции. Не дождавшись отклика, решительно раскрываю дверь. В кабинете царит, что называется, весенняя идиллия, помещение залито солнцем. В стене напротив входа – широкое окно. У левой и правой стен расположены столы. За столами сидят сотрудники милиции. Один, старший лейтенант, ему около двадцати семи, пишет что-то. Сосед, лейтенант, помоложе, белобрысый, неотрывно смотрит в монитор, увлечённый компьютерной игрой. На меня внимания не обращают. Как бы и нет меня. Придётся нарушить этот пасторальный пейзаж.

– Здравствуйте!

Ноль внимания. Демонстрация пренебрежения.

– Кто здесь лейтенант Ефимцев? – спрашиваю.

– Что вы хотели? – неохотно поднимает голову старший лейтенант.

– Я по важному делу, – начинаю я деловито.

– Проходите, – нехотя предлагает он. – Я Ефимцев.

Я вхожу в кабинет, присаживаюсь к его столу без приглашения: настроен решительно. На стене рядом с репродукцией «Моны Лизы» настенный календарь с фотографией Путина. Улыбки обоих загадочные. У президента России улыбка более загадочная. Этот портрет Путина мне доводилось видеть во многих кабинетах Москвы. На Покровке, 42 он в каждом кабинете висит. И на каждом этаже в здании ФМС на Верхней Радищевской, 4. Что-то привлекательное в этой фотографии есть: загадочная улыбка, ясные добрые глаза…

В углу кабинета тяжёлый стальной сейф – наследие советского прошлого. Такие сейфы стояли во всех конторах и служебных кабинетах. Две тусклые золотистые рыбки едва шевелят плавниками в тесном аквариуме на подоконнике среди декоративных растений. Похоже, даже рыбки ленятся. На подоконнике растут традесканция, цефалоцерус, рододендрон Шлиппенбаха, драцена. В ботанике, как и в других науках, я не силён, но отличить травянистое растение от кактуса могу с лёгкостью. С тех пор, как стал невыездным, я по совету жены занялся комнатными цветами. Развёл дома настоящий зимний сад. Наша гостиная утопала в зелени и цветах. «Хоть какая-то от тебя польза», – говорила жена. Она подарила мне книгу о комнатных растениях, и теперь я знаю, какие растения относятся к суккулентным видам, а какие к бромелиевым. К суккулентам относятся алоэ, кактусы, ниолины, гастерии. Существуют также лиственные суккулентные растения, но о них я во второй книге расскажу. Меня больше интересует, как в РОВД города Москвы мог попасть рододендрон Шлиппенбаха, произрастающий в России только на юге Приморья? Кто его сюда доставил? Надеюсь, не сам Шлиппенбах.

– Слушаю вас, – отвлекает меня Ефимцев. – Кратко и по-делу.

– Меня депортировать надо, – без долгих разъяснений докладываю я милиционеру. Кратко и по-делу – как он и хотел.

– Куда?

Коллега Ефимцева за столом напротив прерывает свою игру, глядит на меня с любопытством. «Правильно. Полюбуйся придурком, который пришёл добровольно сдаваться», – думаю я.

– В Канаду.

– А почему не в Америку? – шутливо говорит Ефимцев. – Туда легче попасть.

– Я – гражданин Канады. Живу здесь нелегально, – объясняю я коротко и достаю свой канадский паспорт. Важно всё объяснить кратко и доступно, избегая подробностей. От этого будет зависеть успех моей затеи. – Я здесь три года без регистрации живу, – намеренно увеличиваю я для большей убедительности срок истекшей визы. – Надо заявление в суд подготовить.

В надежде на торжество справедливости я с уверенностью смотрю в глаза представителю закона в лице лейтенанта милиции Ефимцева. Именно для этого я к нему и пришёл, ради торжества справедливости. Наступает пауза. Ефимцев недоверчиво смотрит мне в глаза. Видимо, пытается выяснить степень моей вменяемости.

– Кто это вам посоветовал? – наконец спрашивает он.

– Шпаковский, из центрального управления… С Покровки, – уточняю я.

– Вы телефон знаете?

– Шпаковского? Нет, он не давал.

Ефимцев молча выдвигает ящик рабочего стола, извлекает оттуда записную книжку. Листает. Находит нужный номер. Звонит. Спрашивает Шпаковского.