Улит подошел к библиотечной двери с двумя квадратами затемненного стекла, протянулся к дверной ручке, но замер. «Предстоит важный разговор с Шафтит, – подумал он, – нужно соответствовать уровню моей великой цивилизации, выглядеть подобающе, достойно и постараться произвести впечатление истинного джентльмена». Как написал отец в одном романе: «Лучше предстать перед понравившейся женщиной джентльменом, чем неуклюжим мямлей». А Улиту хранительница исписанной бумаги нравилась. Сын известного писателя искал общения с ней, ему хотелось, чтобы она была рядом как можно чаще. А ведь матушка, светская львица Илина Еделинская, вбивала юному Улиту в его девственную головку, не отягощенную зрелым мышлением, совсем другое. Она не уставала повторять, что для счастливого брака девушка должна соответствовать следующим категориям:

1) Состояние избранницы не должно уступать твоему, мой милый Улиток. Наличие денег важно для равноправных семейных отношений и материального благополучия.

2) Цвет кожи и разрез глаз избранницы должен соответствовать твоим. Иначе вы не подойдете друг другу, пусть сразу это может быть и незаметно. Со временем возникнет множество недопониманий. Они приведут к ссорам и закономерному разрушению семьи. К тому же от смешанных браков на свет появляются одни выродки.

3) Избранница должна состоять в высшем обществе, быть воспитана и разбираться в современном искусстве, чтобы помочь с ЭКЛИ, когда он перейдёт к тебе.

4) Избранница должна иметь ничем не запятнанное прошлое. Ты у неё должен быть первый. Когда ты вырастешь, Улиток, то поймёшь, что лучше иметь вещи чистые, никем до тебя не использованные. Бери пример с меня и отца.

И если, неустанно внушала мать, твоя любовь не подойдёт хоть по одному из моих пунктов, для неё же лучше перестать быть твоей любовью. Подобные речи заканчивались заявлением о том, что будет правильнее, если она, как мать, сама выберет спутницу жизни для сына. Но не успела этого сделать и умерла.

Читатели никак не подходят под определение высшего общества. А у Шафтит ещё и кожа зелёная. И вряд ли на её имя открыт счёт с хотя бы несколькими десятками миллионов ерджи. Одно утешало – глаза хранительницы. Глаза у неё были красивые – голубые. И разрез подходящий. Про детей же и думать не хотелось.

И теперь, когда повзрослевший Улиток познакомился с Шафтит, он не знал, что делать и как правильно поступать. Ведь после смерти Илины её наставления не утратили силы внушения. Семейные заветы, назойливо повторяемые матушкой в детстве и отрочестве сына, въелись Улиту в самую мозговую подкорку, породили кучу предрассудков и обросли натуральными догмами. Улит Тутли вырос и стал тем, кем стал – сыном известного писателя и знатоком современного прогрессивного искусства.

Пока же прогрессивный знаток вытащил из кармана пальто круглое зеркальце с костяным гребешком и снял котелок. Придирчиво хмурясь, оглядел свое отражение настолько, насколько позволяло газовое освещение, и тщательно причесал жесткие кудри. Покончив с волосами, он критически осмотрел крапчатое твидовое пальто и, поджав губы, смахнул невидимые пылинки с плеч. Достал из кармана носовой платок, нагнулся и протер им ботинки, а после выбросил испачканный платок в кусты. Обувную щёточку он позабыл на ферме.

Волнительно вздохнув, Улит нажал на дверную ручку и потянул на себя. Дверь не поддалась. Улит дёрнул ещё раз, столь же безуспешно. «Что такое? – тревожно подумал Улит, отступая назад. – Почему дверь не открывается?! Всегда открывалась, а тут не открывается! Ерунда какая». Он использовал последнее средство. Представитель высшего общества замолотил в дверь кулаками и заорал:

– Шафтит, открой! Это я, Улит с Земли! Сын известного писателя Тутли!

И почти сразу из темноты гаркнули в ответ:

– А ну заткнись, чего разорался!

– Сам заткнись, пока я из тебя дух не вышиб! – прокричал в ответ Улит, не переставая молотить в дверь. – Предупреждаю, в университете я был одним из непобедимых фехтовальщиков на тростях! Лучше дрался только сам профессор Зельц! А он мог любого в холодец превратить!

Ему никто не ответил.

Дверь открылась, и Улит, заглядевшись в сторону гаркуна, чуть не разбил кулаком в белой перчатке фонарь, что выставила перед собой выглянувшая Шафтит, но успел отвести руку.

– Славной ночи, Улит! – приятно удивилась девушка.

– Ох… э… Славной, Шафтит, славной ночи.

И почему при виде библиотечной хозяйки его будто щербетом обливают? Ведь раньше ничего подобного не было. А началось такое после Фермерской ярмарки, когда ему стало стыдно за свою трусость перед червями и девушкой.

– Ты чего так поздно? Если пришёл почитать Слунца, то читальный зал уже закрыт. – И быстро, скороговоркой, Шафтит протараторила на одном дыхании: – Ключи в сейфе, который лежит в другом сейфе, который лежит ещё в одном сейфе в потайной яме потайной комнаты потайного подвала… Между прочим, я собралась понежиться в потай… ай, в обычной ванне и уже набрала воду. Потом хотела почитать и лечь спать.

Улит ошалело хлопал глазами, пялясь на муслинку, мало чего разобрав из услышанного. Шафтит рассмеялась, будто по мраморным ступеням рассыпали бусы.

– Э… – сумел положить хоть какое-то начало фразе сын известного писателя и даже завершить её: – …ты не рада меня видеть? Или это… шутка? Эхе-хе… сме-ешно-о.

– Ну конечно шутка! Откуда в доме исписанной бумаги потайные подвалы и сейфы? И почему ты решил, что я не рада тебя видеть?

– Сама сказала, что закрыла читальный зал, хотя я пришел не затем, чтобы читать. И говоришь, что хочешь полежать в ванне. Это ведь намёк, чтобы я ушёл, да? Так я уйду. Я ведь не какой-нибудь тупица, намёки понимаю… Пожалуй, мне лучше зайти позднее… в смысле, завтра.

– Но я сказала правду. Читальный зал и архивы уже закрыты, время-то позднее. И я действительно собиралась мыться, – сказала Шафтит и добавила: – Просто хотела попросить тебя потереть спинку.

– Шшш…. что?! – Улит залился краской от макушки до ногтей.

– Какой ты смешной, Улит, – хихикнула Шафтит. – Заходи, холодно же.

Они поднялись на второй этаж. Винтовая лесенка, обхватывающая железный столб, привела их на чердак, обустроенный под жильё: две небольшие комнатки, гостиную и спальню, крошечной ванную, рассчитанную только на ванну, и кухоньку.

С точки зрения Улита, гостиная была обставлена более чем скромно. Зефирно-лиловый трёхподушечный диван, накрытый плюшевым пледом такого же цвета. Перед ним круглый низкий столик с бархатным напероном. На столике – медный светильник для чтения. Розовый палас. Нейтрально белели стены. Горят толстые коричневые свечи, воткнутые в спины бронзовых двурогих мясоходов. От свечей исходил едва уловимый запах сосны. Ярко-лиловый шкафчик напомнил Улиту одного мультперсонажа, игрушечного робота-гвардейца, который очень нравился ему в детстве. В комнате было прибрано и опрятно.

«Как здесь мило, – подумалось Улиту. – И пахнет приятно… пихтами… почти как туалетным освежителем воздуха».

– Присаживайся, – показала Шафтит на диван.

Улит сел, сохранив спину прямой как доска. Одну ногу он поджал к диванному низу, а другую выставил вперёд. Положив котелок на подлокотник, а обе руки на набалдашник трости, он стал смотреть немигающими глазами прямо перед собой, будто с него срисовывали портрет.

– Так и будешь сидеть в пальто и перчатках, упершись палкой в пол? – девушка невольно улыбнулась. – Тебе не жарко, может, окно открыть? Или это намёк на то, что уже уходить собрался?

Улит молча вскочил, смущённо улыбнулся и стянул перчатки. Небрежно, комками, рассовал их по карманам пальто, которое вместе с котелком и тростью отдал Шафтит, а та повесила одежду в шкаф.

– Чаю хочешь? – предложила она.

– Да… если есть, – сказал Улит и сел на диван.

– Нет, чаю у меня нет, – снова не выдержала Шафтит и хихикнула. – Я спросила просто так. Я вот тоже хочу, а нет. Зато теперь есть общая тема для разговора. Знаешь, Улит, когда очень хочется чаю, а его нет, о нём можно говорить бесконечно.