Двор у вдовы был обнесен невысоким плетнем. Хозяйка как раз возвращалась с огорода, неся в подоле огурцы и зелень.

– Доброго здравия, – обратился к ней Вольф, он сегодня выполнял обязанности дипломата.

– Благодарствую. И вам того же

Ей было на вид около сорока пяти и здоровье, судя по всему, крепкое, что называется кровь с молоком.

– Пустишь, хозяюшка, на ночлег?

– Отчего ж не пустить, коли люди хорошие. А ежели с каждого по три грошика, так еще и отхарчую.

– Будь любезна. Как зовут-то тебя?

– Марфой с детства кличут. Ставьте лошадей в стойло и в хату милости прошу.

Она открыла плетневые ворота, впуская нас на подворье. Подворье у Марфы имелось богатое: рига, амбар, сараи всякие. В одном стояла корова, в другой, пустой, мы завели своих коней, расседлали, и они захрумкали сеном. В избе пахло свежевыпеченным хлебом. Марфа провела нас в горницу.

– Вы располагайтесь. А я насчет ужина похлопочу.

Горница просторная и чистая, ничего лишнего: лавки, стол, пара сундуков, комод, зеркало. Образа были задернуты занавеской, да, собственно, молиться из нас никто не собирался. Я с наслаждением растянулся на жесткой лавке. После целого дня, проведенного в седле, не было ни одного участка тела, который бы у меня не ныл. В горницу влетела девчушка, лет пятнадцати-шестнадцати, миловидная, но ее уродовала огромная бородавка около носа. Увидев нас, девушка смутилась, сдернула с головы красный платок и закрыла им пол-лица.

– Ой! А где баба Марфа?

– На кухне, милая, – ответил Вольф, плотоядно улыбаясь.

Девчонка смущенно хихикнула и скрылась, захлопнув дверь. Через некоторое время вошла Марфа, неся чугунок с дымящейся картошкой, присыпанной укропом

– …ступай, Матрена, – говорила она, заканчивая, видимо, разговор с девушкой. – И не забудь: по полной луне перевяжи на ночь волосом и накрой черным платком. Наутро – как рукой все снимет. Ну, ступай! Вот, кушайте, гости дорогие, чем Бог послал – со мной переслал.

Она поставила чугунок на стол, принесла еще огурцы свежие, огурцы соленые, грибочки и сало.

– Эх, закусон пропадает, – посетовал я, жалея о том, что оставил у бабки в избе командорову флягу.

Но Лешек оказался предусмотрительнее меня. Из недр своего рюкзака он извлек знакомую мне баклажку. Надеюсь, вы не забыли о ее чудесном свойстве никогда не оставаться сухой. Как умудренный опытом человек, я предупредил:

– Только по ма-а-аленькому глоточку!

– По большому, – не согласился со мной Вольф.

– Хорошо, по ма-а-аленькому большому глоточку.

Глава 5. А ВОТ И ЛЕВ

Печь, ввиду наличия отсутствия дров, последнее время топилась соломой. А потому кирпичи к утру остывали и уже не грели тело, а наоборот, тянули тепло из него. Проснувшись и поворочавшись с боку на бок, пытаясь согреться, Лева Зайцев решил, что пора вставать, но не спешил открывать глаза, оценивая обстановку в доме. Обстановка подсказывала ему, что все уже на ногах и, кажется, позавтракали. Без него. Даже не удосужились разбудить.

Спрыгнув с печки, он увидел еще сидящих за столом детишек. Мать их, то есть свою жену, Лева в избе не обнаружил, значит вышла во двор. Сев за стол, он потрепал ребятишек по головам, подмигнул им и улыбнулся. Изобразив рукой человечка, пальцами зашагал к чугунку, стоявшему в центре стола.

– Топ-топ, ну-ка, ну-ка, посмотрим, что тут папке есть покушать. Папка у нас голодный, как лев! Р-р-р!

Дети засмеялись. Скинув крышку с чугунка, Лева убедился, что он пуст. В горницу вошла жена. Прошла мимо него, как мимо пустого места, делая вид, что не замечает.

– Мусик, а где же завтрак? – возмущенно протянул Лева.

– А где деньги?!

– Будут деньги, ты же знаешь, зарплату задерживают…

– Вот получишь, тогда и позавтракаешь, и пообедаешь, и поужинаешь!

– В огороде ничего, что ли, не растет? Корова, что ли, не доится?

– А то не знаешь! Капусту всю почти поели – из незрелой все лето серые щи варила. Хоть чуть-чуть на закваску надо оставить, чтоб закачанилась! Огурцы, вот, последние сняла солить. Репу не дам, хоть она пусть дозреет. Молоко – детям, остатки продаю, надо же и пастуху заплатить, соль, мыло покупать надо. Хочешь есть – иди, вон, морковки надергай, да грызи. Ты же у нас Зайцев!

– Я – Лев!

– Ах, подумайте! Мясо, значит, ему надо. Так иди и заработай! Срам какой, сборщик налогов – и без гроша ходит. Детей нечем кормить, слыханное ли дело?!

– То есть как это: без гроша? А по весне три рубля золотом кто принес? А колец зачем ты столько накупила, у тебя что, сорок пальцев? А жемчуга – вона, шкатулка целая!

– Это на черный день! Мало ли, а вдруг война? Настанет черный день, а мы совсем голые. А ты уж постыдился бы. Вон, в Нидвораеве, жена сборщика налогов – в парче, да в атласе, да в мехах! В бричке ездит, сапоги сафьяновые носит. Да у них, что ни день – зарплата. Боятся селяне, вот и несут. А ты у меня? Тьфу, глаза б не глядели!

– Ну завелась, закипела! – возмутился Лева. – Ну, пойду, ну и заработаю. Что я могу сделать, если деревня наша – голытьба одна! Что я, к деду Парфёну за бабками пойду? Он как последнюю старуху свою схоронил, так сам по дворам махорку стреляет.

– К Марфе вчера на постой три молодца залетели. С виду не бродяги, небось и ендрик серебром заплатили. Она знаешь, Марфа-то, своего не упустит. Вот и пусть уважает, пусть делится.

– Ну ладно, пойду, не шуми только, – Лева нехотя надел форменный китель.

* * *

Мы проспали часов до семи, что называется, без задних ног. Когда проснулись, было слышно, что Марфа уже шебуршится на кухне. На завтрак она принесла нам в огромной сковороде яичницу из дюжины яиц с салом, краюху свежего хлеба, масло и молоко. Вкусив всё это с чувством и расстановкой, мы сложили свои монатки, расплатились с Марфой и собирались уже распрощаться, как вдруг в горницу без стука ввалился какой-то детина в форме неизвестного мне рода войск.

– Привет, Марфа! – пробасил он.

– Ну, здравствуй, Лев. Зачем пожаловал?

– Ты чего же… это… налоги-то не платишь?

– Сдурел, али как? Белены, что ли, объелся? Какие налоги, очумела твоя голова?

– Обычные! – пришелец повысил голос. – Сама знаешь! Давай, давай плати быстро, а не то…

Он покосился на нас. Так. Вот, значит, и рэкетир подвалил. Ясненько. Я уже было приготовился сделать телодвижение, чтобы показать ему, где Бог, а где порог, но Вольф остановил меня, говоря взглядом, мол сами разберутся.

– Не то что? – Марфа подбоченилась, приняв позу сахарницы. – Ты, Левушка, смотри, не зарывайся! Я по весне все налоги выплатила до полгрошика! Теперь осени жди, соберем урожай, вот и приходи тогда. На базаре я не торгую, прачкой не подрабатываю. А подсобное хозяйство налогом не облагается, не наложил еще на него лапу ваш Бэбэ!

У сборщика налогов глаза округлились, в них выступил испуг. Было заметно, что и мои попутчики слегка струхнули.

– Ч-ч-щ! Не Бэбэ, а Великий волшебник, Маг и Чародей…

– Да ладно тебе, слушать тошно. Не боись, жуков-тараканов у меня нету, повывела. Был бы волшебник – наколдовал бы себе золота столько, сколько надо и не обирал бы честных тружеников. Нету у меня денег, убирайся!

– Ты ж вон путников на ночь пустила, небось не беспла…

– Ах ты, морда твоя бесстыжая! Странников в дом не пустить, в чистом поле на ветру оставить, не накормить, не напоить, да кто бы я была после этого! Проваливай, пока ухватом не огрела!

Парень пожал плечами и вышел.

– Это кто? – спросил я Марфу.

– Да так, ОМОНовец.

– ОМОН? – удивился я.

– Да, Организация Мытарей и Обирателей народа. А ну его, никто тута его не боится. Труслив, как заяц, и фамилия такая. Да вы не подумайте, все, что полагается мы исправно платим. А уж сверх того – халтура там какая иль еще что – так уж извиняйте, гроша ломаного не дадим.