Что-то чуть заметно трепетало во мне, я передвигался по городу урывками, короткими перебежками, застывая в барах со стаканом виски. Ближе к полуночи действительность приняла вид археологических раскопок, всё покрылось слоем пыли и заметно состарилось, одежда на мне также зримо поистрепалась. На момент неясной трансформации я находился в очередном баре и угощался виски. Изменения окружающего мира насторожили забродивший мозг и потребовали моего немедленного присутствия в туалетной комнате, где я тщательнейшим образом принялся изучать своё лицо. Изображение в зеркале дёргалось, амальгама стекала и при сильных порывах ветра выплёскивалась наружу. В таких условиях оказалось крайне затруднительно обнаружить на своём лице какие бы то ни было признаки старения. Раздосадованный я вернулся.

На барной стойке стоял початый стакан и послушно ожидал меня. По залу медленно проплывали тени, а за ними плелись люди, на всём лежала печать времени. Я допил виски. Бармен, казалось, за время моего отсутствия успел постареть. Заказав ещё одну порцию, я погрузился в свои унылые думы и чуть не утоп в них, благо кто-то схватил меня за руку и с силой дёрнул. Я вынырнул, закашлялся и укололся об острый взгляд моего спасителя. Им оказался бармен. Он долго не отводил своего многозначительного взора, потом со стуком поставил стакан передо мной и отвернулся. «Интересно, это имеет какой-то смысл или, как всегда, – нет?» Я заглянул в стакан с виски и попытался найти там ответ, но виски безмолвствовал. Я запрокинул голову и вылил в себя малоречивый напиток. Бармен брезгливо поморщился.

– Почему? – спросил я.

– Так нельзя пить благородный напиток, – назидательно проговорил он и поспешил отвернуться.

Расплатившись, я вышел на улицу. На город навалилась полнотелая ночь. Здания демонстрировали свою ветхость перекошенными дверными проёмами, разбитыми стёклами, осыпавшейся штукатуркой. Я нервно посмеялся и по мощёной камнем мостовой направился к набережной. Но на полпути остановился. Мне не нравились происходящие изменения. Я потоптался на месте. Из-за поворота выехал автомобиль. Я привычно поднял руку. Старенький седан остановился рядом, стекло плавно опустилось, небритый мужчина вопросительно посмотрел на меня. Я сказал, что хочу просто покататься. Глаза напротив подозрительно блеснули. Зрачок воспроизвёл пламя моей зажигалки. Небритый мужчина недовольно спросил:

– Сколько?

– Минут через пятнадцать я обязательно где-нибудь выйду, – ответил я, чуть помедлив.

– Денег сколько?

– Не знаю… Давай триста…

– Идёт.

– Курить в машине можно?

– Кури.

В салоне пахло плесенью. Я посмотрел на часы и засёк время. Небритый мужчина сказал:

– Я тебя здесь, в центре, покатаю, хорошо?

– Да.

Автомобиль выехал на набережную, тёмно-синие чернила реки еле заметно дрожали в своём каменном футляре. Я глубоко затянулся и сунул сигарету в пепельницу, надавил, покрутил, надломил фильтр, да так и оставил.

– На улицу надо было… Что ты мне здесь грязь разводишь.

Я пожал плечами и уставился в окно. Мы съехали с набережной. Миновали серые дряхлые здания с грязными, давно немытыми окнами, сгоревший сквер, где обугленные колья деревьев влеклись своей молитвой к небу, архитектурное туловище пустующего номенклатурного дома. Я обернулся к водителю:

– Вы видели?

– Что именно?

– Ну… Там сквер сгорел, – я махнул рукой куда-то назад. – И в высотке больше никто не живёт!

– Ты, парень, видать с выпивкой переборщил, – небритый мужчина хрипло засмеялся и посмотрел в зеркало заднего вида.

– Останови здесь, – громко сказал я.

Водитель резко крутанул руль вправо, затормозил и сердито посмотрел на меня:

– Пятнадцать минут ещё не прошли.

– Я знаю. Я просто… Всё очень странно, – я внимательно осмотрел небритое лицо собеседника. – Я сегодня уже неоднократно наблюдаю предметы и-и-и… их состояния, которые нелогичны и непостижимы. Вот, посмотрите на это здание, – я указал на мрачный монументальный остов с огромными тёмными дырами вместо окон, между которыми почти по всей высоте змеилась широкая трещина. – Что вы видите?

– Да магазин вроде какой-то…

– Не верно. Нет здесь никакого магазина. Здание в аварийном состоянии, его, скорее всего, будут сносить.

Небритый мужчина бросил на меня недоверчивый взгляд и усмехнулся. Я потёр переносицу, посмотрел в окно. Мне захотелось сказать ему что-то ещё, но что именно и зачем я так и не понял, поэтому молча расплатился и вылез из машины. Я побродил какое-то время по окрестным улицам. Уставший до предела город разночастотно гудел, выл и ныл. Я зажмурил глаза и закрыл руками уши. Кто-то тронул меня за локоть. Я испуганно отшатнулся. Девушка в чёрном пальто растерянно посмотрела на меня:

– Ой, простите, я не хотела…

– Всё хорошо. Просто у меня сегодня странный день, – я грустно улыбнулся.

Девушка ответила мне нерешительной улыбкой. Мне показалось, что она сможет меня понять, и я принялся объяснять:

– Сегодня всё видится мне совершенно иным… Каким-то ветхим, разрушенным… И это увядание и удручает меня, и пугает, и нервирует… И-и-и… я не понимаю, что происходит, и почему я это вижу…

Девушка в чёрном пальто покрутила головой в поисках признаков распада, махнула рукой, указывая на что-то за моей спиной, я оглянулся:

– Там урна сломана, – прокомментировала она.

– Понимаете, – я повернулся к ней, – масштабы разрушений в сотни и, может быть, даже в тысячи раз превышают этот будничный вандализм… По всей этой улице, – я театрально повёл рукой, – стоят мёртвые дома. Мёртвые!

Девушка в чёрном пальто пристально и очень серьёзно посмотрела на меня, а потом вдруг расхохоталась:

– Да вы пьяны!

– Нет… я… я, безусловно, нетрезв, но это никак не взаимосвязано, – я даже немного обиделся. Решил было рассказать обо всём заново, но передумал.

– Я на самом деле у вас хотела про один бар спросить, он где-то здесь должен быть… «Uncharted pub»… Знаете такой?

Я замотал головой:

– Первый раз слышу.

– Жаль.

В конце улицы обозначились силуэты прохожих. Девушка в чёрном пальто махнула мне рукой:

– Ладно, пойду ещё у кого-нибудь поспрашиваю. Вы не переживайте, может быть, это не мир увядает, а… – она запнулась.

Я сердито посмотрел на неё:

– Я? Я увядаю, да?!

– Не совсем вы… Скорее… ваша страсть. Мир вам больше не интересен, и он самоуничтожается на ваших глазах…

Я широко улыбнулся, готовый рассмеяться, но девушка в чёрном пальто продолжала оставаться серьёзной. Её глаза выражали спокойствие. Я заглянул в них, не понятно было какого они цвета. Вдруг мне показалось, что кругом поднялся всесокрушающий хаос. И меня вот-вот опрокинет куда-то, где мера движения материи особенно болотиста. Я потряс головой. Девушка в чёрном пальто продолжала стоять напротив меня, мы смотрели друг другу в глаза. Я прежде никогда не смотрел в чужие глаза так долго. Мне стало страшно, я отвёл взгляд. Девушка в чёрном пальто повернулась ко мне спиной и пошла прочь.

Я запрокинул голову. Городское небо было, как всегда, бесстрастным и беззвёздным. Луна, завидев меня, как уставшая от преследования знаменитость, поспешила закатиться за церковный купол со сломанным шпилем. Я опустил голову. Тёмные силуэты вдалеке свернули в переулок. Я медленно пошёл куда-то, пытаясь ухватить и выудить длинную непрочную мысленную нить. Но нить непрестанно рвалась. Я не смог извлечь её, я устал. Ночной ветер налетел неожиданно, стало прохладно. Я застегнул пальто, ускорил шаг. На какой-то улице нырнул в тёмное нутро паба. Под сводчатым потолком серой предгрозовой тучей висел табачный дым. За огромной, п-образной барной стойкой было почти свободно. Я сел с краю и заказал виски. Бармен неуклюже поставил стакан на деревянную столешницу, я почти залпом выпил. Пищевод и желудок запылали мгновенно, я выдохнул и огляделся.

Люди вокруг неспешно ели, пили, общались, смеялись. Чинная и мирная действительность. Никто из присутствующих не смотрел в мою сторону. Они, похоже, даже не замечали меня. Мне было одиноко. Когда сидишь один в пустой комнате, одиночество не имеет такой безобразной наготы, как когда сидишь один в многолюдном пабе. Я злился на людей. И я злился на себя. Я заказал ещё виски и также стремительно выпил. Пламя, охватившее меня изнутри, неожиданно вырвалось наружу, окутало бармена, разлилось огненной скатертью по барной стойке, стенам, потолку, задрожало в доселе тёмных углах. Люди как будто бы не заметили пламени, но их походки и жесты стали проворнее, смех – неистовее, а речи – исступлённее. Я сидел неподвижно. Вокруг всё обернулось огненной вакханалией, демонической попойкой, вертепом безумства, пьянства и обжорства. Людские глаза горели адовым огнём, речи были бессвязны, а поступательные движения рук с каждым мгновением всё убыстрялись, доставляя огромные порции пищи в ненасытные рты. В головах же тем временем зрели неслыханно дерзостные планы.