Они шли за высокой стремительной фигурой доктора по улице под назва­нием Тернмилл-стрит, между рядами темнолицых домов, и хоть нечего было терять, настороженно провожали глазами уличных торговцев и прохожих. И еще издали услышали громкие крики. На площади собрались люди — и паны, и бедняки, один джентльмен вскочил на ящик и вещал, помогая себе жестами. Толпа кричала что-то одобрительное.

— Пан Лёдник, что здесь происходит? — дернула профессора за полу плаща любопытная Полонея. Лёдник замедлил ходьбу, подошел к горожа­нину, меланхолично посасывающему трубку на краю площади, расспросил, вернулся к компании.

— Это, панове, Кларкенуэлл, и его обычный атрибут — политический митинг, — усмешка доктора была очень кривой. — Мистер на ящике крити­кует молодого короля Георга, который назначает министрами самых глупых и покорных, подкупает парламент и прогоняет прочь вигов в пользу тори. Слушатели, как вы можете догадаться, как и оратор, принадлежат к партии вигов. Король Георг, хоть и молодой, ненамного сообразительней нашего пре­старелого Августа. Но дорвался до власти и не терпит людей, которые умнее его или мыслят самостоятельно. Ждите, он еще огребет за это — и страна поплатится. Особенно за Америку.

— А что с Америкой? — сразу заинтересовался пан Гервасий.

— Да король хочет налоги у Новой Англии повысить. За счет колонистов оплатить свои капризы — войны, реформы. А в Америку, по моим наблю­дениям, отъезжают люди пусть не самые родовитые, но смелые, предприим­чивые, и те, кому нечего терять. И обжилось их там немало. Поэтому навряд ли их удастся так легко обобрать.

— Я бы тоже поддержал этих. вигов! — мстительно воскликнул пан Гервасий, который сразу проникся недобрыми чувствами к Георгу ІІІ, оби­жавшему его любимую Америку.

Люди закричали, причем среди митингующих были и женщины, которые старались громче мужчин.

— Как на виленском сойме! — ностальгически промолвил пан Агалинский. Вдруг джентльмен сбоку что-то закричал, как видно, противоречащее, и в оратора на ящике полетел огрызок яблока.

— Все, сейчас и драка начнется, как на сойме, — буркнул Лёдник и едва не бегом двинулся прочь. Прантиш не против был последить за лондонским соймом, но отставать от компании совсем не хотелось.

Сегодня туман уменьшился, но похолодало. Лёдник рассказывал, что зима здесь не такая суровая, как в Беларуси, и если река замерзает — это считается чрезвычайным событием, бывает несколько раз в столетие. Но в сочетании с неприятной сыростью прохлада пробирала хорошо. Около дома, перед дверью которого стоял столб, обмотанный почему-то красной выцветшей тканью, женщина, закутанная поверх шляпы в шерстяной платок, продавала голубые бусы. Судя по всему, это были талисманы от какой-то болезни. Лёдник подтвердил: лазурит здесь носят от бронхита и пневмонии.

— Слушай, Бутрим, а ты мог бы заработать деньги, если бы предложил свои докторские услуги! — сказал Прантиш.

— Лучше астрология! И гадания! — подлетела к профессору с другой стороны Полонейка. — На это спрос всегда! Сделать рекламу — «Знаме­нитый лекарь и алхимик из далекой Альбарутении, профессор академии и личный доктор великих князей, определяет болезни, предсказывает будущее и дает практические советы, как уберечься от чумы». Народу повалит!

Лёдник только хмыкнул.

— Вы обратили внимание, панове, на столбы, обмотанные красным? Это значит, что в доме принимает цирюльник, которому магистрат дал лицензию на кровопускание. А значит, он, считайте, лекарь. А видите, на двери вот такой барельеф?

Вырвич взглянул туда, куда показывал Лёдник: к двери была прикреплена бронзовая голова дядьки в старомодной шляпе и воротнике-жернове.

— Это голова философа, астролога и алхимика Френсиса Бэкона. И озна­чает, что в доме живет его последователь, который охотно за деньги вам и погадает, и гороскоп составит, и чудодейственный электуарий сварит. Вместо Бэкона может быть изображение волшебника Мерлина. А вон и странству­ющий мой собрат тащится: видите, в бархатном плаще?

Действительно, по улице важно шел высокий дядька с тощей бородкой, словно козлиной, в длинной темной одежде и островерхой шляпе. К дядьке подбежала немолодая женщина, похоже, прислуга, сунула монету, и они стали о чем-то шептаться.

— И как вы думаете, при такой конкуренции много можно заработать? — насмешливо промолвил Лёдник. — Да меня сразу в участок сдадут те, у кого я заработок перебью. Помните, пан Вырвич, прецедент в корчме под Раковом?

Прантиш мрачно кивнул головою. Воспоминания невеселые. Тогда Лёд­ника забрал судья Юдицкий, чтобы продать пану Герониму Радзивиллу, что взялся гноить да пытать в подземельях слуцкого замка ведьмаков. Прантиш не захотел бросать в беде своего новоприобретенного слугу, после чего и воз­никла между ними дружба.

Между тем перед компанией выросла высокая кирпичная стена, за кото­рой виднелись мрачные шпили готического храма и полуголые тополя.

— Если мы все правильно посчитали и кукла-рисовальщица не оплоша­ла, это здесь, — тихо промолвил Лёдник.

Панна Богинская и пан Агалинский благоговейно уставились на тяжелые дубовые ворота, над которыми в каменном фризе светлел барельеф в виде треугольника, из коего смотрело всевидящее око.

— Здесь был монастырь рыцарей-госпитальеров. — пояснил Лёдник. — Теперь он заброшен, стена построена значительно позже. В районе Кларкенуэлл всегда селились подозрительные типы. Вроде доктора Ди.

И решительно постучал в ворота.

Стучать пришлось долго. Только когда пан Гервасий замолотил в дубо­вые створки ногой в подкованном сапоге, кто-то недовольно отозвался по ту сторону стены, и ворота приоткрылись. Горожанин, что открыл незваным гостям, мог быть родным братом хозяина отеля «Дуб и Ворон». Такое же сонливое вытянутое лицо, рыжеватые бакенбарды, снисходительный взгляд маленьких светлых глазок. То, что на пришедших был наставлен ствол писто­лета, свидетельствовало — абориген не просто проходил рядом, а стережет собственность.

После того, как в его руки перешло несколько шиллингов, ворота откры­лись шире, и литвины оказались еще ближе к своей цели.

Древний храм находился в жалком состоянии. Видно было, что он пере­жил пожар и человеческую ненависть, — радикальные кларкенуэлльцы не любили богатых монахов и важных рыцарей. Лёдник настойчиво расспраши­вал сторожа, суя ему монету за монетой, лицо его все больше мрачнело.

— Значит, так. Хорошая новость — здесь действительно есть подземе­лье с латинской надписью, и находится оно в доме, который называется — не поверите — «Огонь и железо».

Полонейка и пан Гервасий даже напряглись, как гончие, почуявшие запах крови раненого зверя.

— А плохая новость? — спросил Прантиш.

— А плохая — что мы туда не попадем. Тот участок, где подземелье, после смерти доктора Ди был продан магистратом, там построена вон та халупа. — Лёдник показал на кирпичную постройку, похожую на казарму, которую отделяла от монастыря еще одна стена. — Когда-то в ней устроили винокурню, а в пещере, что мы ищем, хранили вино. Потом здание приспо­собили под жилье для наемных рабочих, что строили новый мост. Теперь оно продается вместе со всеми тайнами.

— Вот и чудесно! — воскликнул пан Гервасий. — Приобретем здание — и все!

— За какие шиши? — язвительно спросил доктор. — Цена его — не менее пятисот фунтов. И нужно поспешить, иначе выкупят другие — тогда вообще неизвестно, что случится. Новый хозяин может и снести все.

— А чего ждать? — выкрикнул Прантиш. — Давай сторожа оглушим — и полезли в то строение! Замок я любой отопру!

— Оно бы план и неплохой, — ответил Лёдник, — если бы не одно обсто­ятельство. Строение не пустое.

Будто в подтверждение его слов, в окне сумрачного дома показался чело­век в черном, можно было рассмотреть только его бледное лицо.

— Квакеры. Такая религиозная секта. Особо строгая. — пояснил профессор. — Они собираются отплывать то ли на Гавайи, то ли на Карибы, проповедовать веру Христову. А пока сидят и истово молятся. И ни за какие деньги никого шарить по дому не пустят. Люди суровые и к военному делу хорошо приспособлены, оружие имеют. Дом не их, принадлежит одной леди, которая им покровительствует и обещала, что вырученные за строение деньги пожертвует братьям во Христе на их миссионерский путь. Так что как только здание продастся — его и освободят.