Глеб имеет в виду контрабанду.

Я киваю.

- Он надёжен?

- Пока не знаю. Для того мы здесь - присмотреться.

Едем за зелёным «Накано» около четверти часа, пока впереди не появляются ворота частного аэродрома. Голем показывает пропуск, и створки раскрываются. Мы гоним по бетону, пересекая взлётные полосы, к зоне посадки мультикоптеров. Там нас ждёт пассажирский транспорт, смахивающий на огромного неуклюжего жука. Заключённые в гравитационные кольца пропеллеры уже расправлены.

Пилот в серой униформе отдаёт Голему честь, и мы поднимаемся по короткому трапу в салон. Люк плавно закрывается.

- Куда летим? - спрашиваю я.

- В Океан.

- Куда? - переспрашивает Олег.

- Вы меня слышали, - говорит Голем с улыбкой. - Ипподром находится на палубе «левиафана».

Мультикоптер взлетает и устремляется к облакам. Внизу проносятся дома Киберграда, со всех сторон мелькают небоскрёбы. Солнце слепит справа. Мы направляемся к Лазурному заливу.

- Зачем такие сложности? - ворчит Олег. - Это слишком далеко.

Я молчу. Перспектива побывать на «левиафане» мне нравится: раньше я проводил на этих гигантских кораблях много времени. А вот полет над Океаном едва ли доставит мне удовольствие. Прежде, во всяком случае, это всегда становилось испытанием. Вероятно, дело в ассоциациях со смертью отца. Я не могу долго смотреть на водную гладь: через некоторое время возникает ощущение, будто волны пытаются загипнотизировать и утянуть в пучину.

Первое судно появляется в зоне видимости уже спустя полчаса - как только мы добираемся до воды. Это многоэтажный плавучий остров с полностью развитой инфраструктурой. Под нами мелькает полоска пляжа. Мы летим над Океаном. Стараюсь не смотреть в иллюминатор слишком часто и подолгу.

Корабль, который ищёт пилот, называется «Крон». Об этом сообщает Голем.

- Я выбрал его из-за символичности имени, - говорит он, глядя на меня. - Ты веришь в гибель богов?

- В то, что эпохи сменяют друг друга?

- Нет. В то, что смена эпох - результат войны. Переход через рубеж не обходится без жертв. Крон оскопил отца, Урана, чтобы занять его место.

- Я больше верю в искупление, - отвечаю я.

- Неужели? Христианин? А, нет! Я помню: масон.

- Не совсем.

- Допускаешь существование всесильного творца.

- Что-то в этом роде.

- Я тоже верю в искупление. В то, что один способен спасти миллионы.

Должно быть, Голем имеет в виду себя. Метит в мессии, значит.

- Может ли один судить миллионы? - спрашиваю я.

- Я верю в то, что каждый член определённого вида является его представителем. И по нему можно судить обо всех особях. Это налагает большую ответственность на индивидов, но показывает сообщество со всеми его достоинствами и недостатками.

- Позвольте с вами не согласиться, - встревает Глеб. - Люди слишком разные, чтобы составлять мнение о целом…

- Разумеется, вы можете не соглашаться, - Голем награждает собеседника равнодушной улыбкой. - Но я останусь при своём мнении.

- Тогда спорить бессмысленно, - пожимает плечами Глеб.

- Значит, не будем. Если вы хотите изучить муравьёв, вы берёте любого из них и препарируете. Не выясняете, кто из них лучше, а кто хуже, не составляете статистику. Полученные при изучении одной особи знания вы имплицируете на весь вид.

- Люди не муравьи, - говорю я.

- Верно, - Голем награждает меня чуть заметной улыбкой, холодной, как лёд. - Но научные принципы для всех едины. И потом, представьте, что вы - не человек. Некое другое разумное существо. Станете вы делать разницу между людьми и, допустим, теми же муравьями? Не думаю.

Повисает непродолжительная пауза. Глеб с Олегом переглядываются. Они в недоумении.

- Есть теория, что наша жизнь на самом деле - смерть, - неожиданно замечает Марна. Должно быть, она решила сменить тему. - Мне рассказывал отец. Только я не помню, кто автор учения.

- Правда? - Голем приподнимает брови. - Как это возможно? Жизнь есть жизнь, разве нет? Её нельзя перепутать с небытием.

- Идея в том, что нам кажется, будто мы живём, а потом, умирая, оказываемся в аду или раю. А на самом деле всё наоборот. Живём мы там, - Марна указывает пальцем вверх, - а то, что считается жизнью, и есть загробный мир.

- То есть сейчас мы в раю? - уточняет Олег. - Ну, или в аду?

- Именно так. Мы ведь не помним ничего, что было до нашего рождения. Память о предыдущем существовании стирается.

- Некоторые утверждают, что помнят, - говорю я.

- И есть ещё сны, - замечает Глеб. - И чувство дежавю.

- Это просто теория, - произносит Голем. - А факт заключается в том, что взрыв Бетельгейзе ознаменовал конец эпохи. Люди ещё упираются, не желая это признавать - сопротивляются Природе, строят башни, ищут средства борьбы с неизбежным. Сколько они продержаться? Пятьдесят, сто лет? Любой срок - мгновение. Старый мир рухнул и погребён под мутировавшей экосистемой. Города-островки рано или поздно падут. И что останется тогда? Только виртуальность. Людям придётся переселиться в неё.

- А тела? - спрашивает Глеб. - Что делать с ними?

- Думаю, пора искать способы копировать сознание, чтобы перестать зависеть от физической оболочки.

- Это миф, - говорит Олег. - Подобное невозможно. Да и не решит проблему.

- Почему же?

- Копия оригинал не заменит.

Голем слегка театрально разводит руками.

- Но выхода нет.

- Думаю, мы ещё поборемся, - упрямо говорит Олег.

- Вы забываете о душе, - замечает Глеб. - Её нельзя оцифровать.

- А есть ли она? - спрашивает Голем.

- Не знаю. А вдруг?

- Искусственные разумы обходятся без неё, а их признали равными с…

- Равноправными, - поправляет Голема Олег. - Не равными. Не равноценными. Речь идёт о юридическом статусе, и не более того.

- Это верно. Вопрос о разнице между людьми и искусственными интеллектами не решён окончательно.

Голем указывает в иллюминатор.

- Это «Крон». Два километра в длину и восемьсот метров в ширину. Высота главной мачты - четыреста шестьдесят метров.

Мультикоптер начинает снижаться. Мы наблюдаем за приближением верхней палубы «левиафана». Корабль поражает размерами. Из-за перспективы кажется, будто он простирается до самого горизонта. «Крон» дрейфует в Океане вместе с другими гигантскими судами. Вместе они походят на стаю невообразимых, монструозных механических китов, держащихся на поверхности.

Садимся на специальную площадку, и пилот открывает люк. В салон врывается солёный морской воздух. Выходим, чуть пригнувшись, и спешим к лифту, который должен спустить нас на верхнюю палубу.

- Ипподром примерно в полукилометре отсюда, - сообщает Голем спустя две минуты, когда мы шагаем по поверхности из крытой пластиком металлоконструкции. - Я заказал лимузин.

Он подводит нас к обочине, где дожидается белый автомобиль марки «Солар». Хромированные части горят на солнце, тонированные стёкла, напротив, полностью поглощают свет.

Дверь открывается, и мы по очереди забираемся в салон. Пахнет кожей.

- Доберёмся быстро, - говорит Голем.

Лимузин трогается. Мы можем любоваться видами через окна и панорамную крышу. Собственно, здесь такие же здания, как и в Киберграде - только отсутствуют небоскрёбы. Справа проходит монорельсовая дорога. Мимо нас проносятся автомобили. Если б мы не знали, что находимся на корабле, то решили бы, что едем по обычному городу.

Спустя несколько минут «Солар» высаживает нас у ворот ипподрома. Сквозь стеклянную ограду видны гарцующие лошади, конюхи, тренеры и жокеи. Сейчас они не в цветах владельцев скакунов, а в обычной одежде, удобной для работы.

Голем проводит нас на территорию и просит подождать, пока он переговорит с инструктором.

- Замёрзла? - спрашиваю я Марну. - Здесь сильный ветер.

Девушка ещё дома надела костюм для верховой езды, который купила утром, для чего встала в половине восьмого. Выглядит она в нём чудесно, вот только время от времени зябко поёживается.