- Привет. Что стряслось?
Вкратце объясняю ему проблему.
- Понятия не имею, где их взять, - признаётся, выслушав меня, Олег. Затем, помолчав, добавляет: - А помнишь, что ты говорил мне о тяжёлых временах?
Разумеется, он имеет в виду чёрный рынок. Но пока связей нет, а образцы нужны через три дня. Я говорю об этом Олегу.
- Откажись от заказа, - советует он.
- Нельзя остаться на плаву, не удовлетворяя требования клиентов. Если мы откажемся, об этом тут же станет известно, и конкуренты отожмут наших покупателей.
- А у них что, положение лучше нашего?
- Я не хочу давать им даже шанса.
- Извини, но ничем не могу помочь, - сочувственно говорит Олег. - Ты же знаешь, я и раньше понятия не имел, откуда ты берёшь всех этих мертвецов. Моё дело - охранные системы.
Мы прощаемся. Конечно, я особо и не рассчитывал на Олега. Этот звонок был жестом отчаяния. Теперь мне за него стыдно.
Я чувствую себя растерянным и беспомощным. Это длится почти минуту. Затем я отчётливо осознаю необходимость реальных действий на поприще теневой экономики. Думаю, Олег тоже понял, что тянуть дольше нельзя - мы на грани.
Время поставило нашу фирму перед жёсткой необходимостью, не оставив ни одной лазейки. Остаться на легальном рынке мы можем только с заводом животных, но это совершенно несерьёзно - не после того успеха, который сопутствовал нам все эти годы. Мы создали этот бизнес, и должны удержаться в нём любой ценой.
Чёрный рынок…
По правде говоря, никаких непосредственных связей с миром контрабандистов я не имею, и поэтому рассчитываю, в первую очередь, на помощь заинтересованных лиц - наших же клиентов, некоторые из которых занимают весьма высокие посты в правительствах тех стран, доступ на рынок которых теперь закрыт. Собственно, я даже не просто рассчитываю на них, а практически уповаю, ибо другой возможности наладить дело не вижу.
Однако нельзя просто взять и попросить: бизнесмен не должен выглядеть зависимым, это делает его беспомощным. Нужно, чтобы они сами захотели помочь, чтобы уговаривали меня пренебречь моралью и законопослушностью. О, я бы дорого взял за своё падение. Впрочем, вряд ли наши клиенты сильно заблуждаются насчёт моих нравственных устоев. Тем не менее, спектакль должен свершиться.
Я понимаю, что ошибался, опасаясь отказать покупателям. Эта мысль приходит ко мне в виде озарения. Не нужно пытаться угождать - напротив, надо лишить клиентов вожделенных уродцев. Тогда они будут гореть нетерпением, и это заставит их обратиться в более мелкие фирмы, но те, конечно, либо давно прогорели (Олег прав: они не могут остаться на плаву, если мы тонем), либо быстро расточат свои запасы.
И тогда люди будут вынуждены снова прийти ко мне. И я приму их (разумеется, как же иначе) и буду сочувствовать им и с печалью говорить о трудностях и препятствиях, которые роковым и непредвиденным образом мешают мне служить удовлетворению прихотей человечества и не позволяют доставлять людям радость. И вместе мы проклянём ханжеские правительства и бюрократию, святош, морализаторов и поборников социальных движений. И, дав выход возмущению, вернёмся к насущному и задумаемся о будущем. И, возможно, в чью-то наиболее нетерпеливую и страстную голову придёт шальная мысль, и тогда прозвучит вопрос:
- А нельзя ли как-нибудь это исправить? - слова будут произнесены нерешительно и с сомнением, но их смысл, безусловно, дойдёт до всех присутствующих, и они воззрятся на меня с невысказанной надеждой и немой мольбой.
Но я лишь печально вздохну и сокрушённо покачаю головой.
- Единственный для нас выход - это обойти закон, - скажу я и этим «нас» возьму собеседников в соучастники, и они задумаются над моими словами.
Конечно, я дам понять, что подобный вариант неприемлем, но не слишком категорично. Это раззадорит коллекционеров и им захочется меня переубедить. Сначала они, конечно, ничего не скажут. Мы поболтаем ещё немного - о политической ситуации в виртуальности, бизнесе и прочем - а потом они уйдут. Но спустя некоторое время посовещаются и что-нибудь придумают. А я буду ждать.
Размышляя таким образом, невольно мысленно возвращаюсь к Этелю. Возможно, он входит в уравнение, которое я пытаюсь решить. Француз вызывает подозрение. Я помню, как он рассуждал об иллюзорности действительности, повторяя своими словами мысль Зои, высказанную ею на нашем свидании. «Матрёшка» - вот какую метафору он употребил. Я, конечно, допускаю существование единых информационных полей, но подобные совпадения настораживают. Агент ли он Голема? Всё возможно. Кажется, ренегат оплёл меня плотной невидимой паутиной. Кто знает - вдруг и санкции против торговли мёртвыми детьми - его рук дело. Хотя не представляю, как он мог это провернуть.
Тем не менее Этель представляется вполне подходящим кандидатом на роль подельника. Главное, чтобы его хобби было настоящей страстью, а презрение к законам - достаточно велико. Когда он позвонит, я скажу, что не могу ничего ему предложить, а затем предоставлю сцену ему.
Посидев ещё немного в офисе, строя планы и прикидывая, как лучше себя вести, надеваю пиджак и отправляюсь в больницу навестить Еву. В последнее время Киберград подбрасывает слишком много сюрпризов - и кома моей дочери входит в их число. Все эти нарушения «естественного» существования виртуальности - скорее всего, такие же символы апокалипсиса, как мухи и крысы. Мысль, что Голем имеет отношение к состоянию Евы, не даёт мне покоя.
На улице стало холодновато. Резкий ветер развевает полы пальто и вынуждает поднимать воротник. Не понимаю, почему программисты Киберграда не желают сделать в виртуальности перманентно хорошую погоду. Думаю, в данном случае, поступись они реалистичностью, никто не стал бы возражать.
Сажусь в машину и еду через мегаполис. Город раскинулся раковой опухолью, неумолимо растущей вверх и вширь, занимающей всё больше пространства, требующей новых серверов, залитых кремниевыми накопителями данных. По сути, мы существуем в огромной голове, только «мозг» не един - он состоит из множества частей, объединённых Сетью. Если бы эти фрагменты объединились, на свет родилось бы новое существо, держащее в своём сознании виртуальный мир. Интересно, что бы оно сделало.
Автомобиль скользит по улицам, маневрирует в транспортном потоке, объезжает дома, площади, скверы и парки, засаженные давно не существующими растениями. Наши города - что настоящие, что цифровые - кунсткамеры прошлого, заполненные причудливыми, но, в основном, мёртвыми образцами. Да и мы, люди - чудом уцелевшие реликты, запершиеся в крепостях и противостоящие Природе.
Думаю о Еве и её сыне - маленьких якорях, держащих меня в выдуманном мире. Если фабрики не станет, хватит ли мне их и Виктора (рано или поздно он должен вернуться), чтобы остаться здесь и быть счастливым? Сейчас трудно ответить на этот вопрос, но мне хочется верить, что да.
Все они составляют часть моего мира. Если я лишусь фирмы, детей и внука, который может умереть в любой момент, не останется ничего, кроме счёта в виртуальном банке, особняка и небольшой коллекции автомобилей. А я не ради этого переселился в Киберград.
Проезжаем мимо огромного баннера, гласящего: «Остановим маньяков, торгующих человечиной! Скажем «нет» продаже детей!». Я догадываюсь, какие организации скинулись, чтобы оплатить этот плакат - очередные поборники морали, которые даже в виртуальности не в силах расстаться со своими комплексами.
В каком-то смысле я понимаю таких людей. Им кажется, что Киберград должен стать светлой альтернативой тому дерьму, в котором они живут, и вот эти неудачники являются сюда и обнаруживают, что нет никакого идеального мира, никакого рая. Конечно, у них свербит в задницах: им хочется найти виноватых и «очистить виртуальность». Почему они думают, что могут добиться здесь того, на что не способны в реальности? Об этом надо спросить их тухлые мозги.
Да, младенцы, дети, подрастающее поколение - все эти понятия до сих пор вызывают у большинства радостные эмоции и страх за будущее. Моралисты не набрасываются на тех, кто торгует органами или трупами - до них никому нет дела. Но торговля цветами жизни действует на ханжей, как красная тряпка на быка.
