Офонас бредёт в огромной толпе паломников... Жители окрестных деревень выходят на дорогу, машут руками приветственно...

Все поют славословия богам. Солнце выходит из-за облаков. Солнечные лучи обжигают лица, шеи. Офонасу привычно солнце Индийской страны... Атман — Брахман... Брахман — Атман... От кого слыхал эти слова? От Мубарака?.. В рассказах Микаила?.. Атман — Брахман... Брахман — Атман... Песнопения льются... Босые ноги переступают, легко топочут... Сума плечи не натрёт — Офонас привычный к дорогам, к путям дальним...

Людей всё больше. Ищут колодцы, ищут ручьи. Далеко ушли от большой реки. Подле грязного ручья на окраине деревни мочатся деревенские мальчишки. Ручьи и речки унесут всё в большую святую реку.

Офонас повязал лицо платком — от пыли. Паломники должны жить подаяниями. Офонасу подали воду в кувшине, заткнутом листьями, горсть орешков и бананы. Отовсюду несут паломникам бананы, манго, кокосы. Паломники движутся медленно и поют, поют. Ночами спят в малых храмах или просто у дороги. Офонас сидит, ноги поджав под себя, и ест бананы. Растягивается, подложив суму под голову. Часто бродил он с малым имуществом своим. Но теперь он испытывает спокойное чувство свободы, потому что идёт куда-то в неведомое вместе с многими людьми, свободный от имущества, от мыслей о деньгах, о крыше над головой. Ночью воздух влажен, душно и жарко, воздух густо заполнен человеческими запахами, духом человеческих тел, рук и ног...

Люди хрипят во сне, стонут, бормочут...

Утром снова в путь. В придорожном храме совершают «пуджу» — богослужение. Но туда не пробиться. Впрочем, не пробились и Офонасовы спутники. Офонас пытает их, спрашивает. Джай рассказывает, как подходят к изваянию божества и подносят бананы, кокосы, сладости, гирлянды цветочные. Омывают изваяние в пяти сладостных жидкостях — в молоке, в мёде, в сахарной воде, в молоке квашеном и в масле топлёном. Все отпивают по глотку. Моют идола в чистой воде, вытирают насухо, окутывают красивыми тканями, украшают цветами. Все поют славословие богу. А для каждого бога — свои цветы и свои кушанья.

   — Но может ли статуя, сделанная человеческими руками, быть богом? — спрашивает Офонас, желая понять.

   — А разве в твоей стране холодной не поклоняются изображениям богов?

   — Да, поклоняются, это изображение называется «иконой»...

   — И оно для вас бог?

   — Нет, нет, всего лишь изображение...

   — Но вы молитесь перед ним?

   — Да... Но это нужно, чтобы сделалось молитвенное такое сосредоточение, чтобы думать о Боге небесном...

   — Ты думаешь, и мы не знаем, что изваяние каменное — не есть бог?

   — Стало быть, и для вас изваяние, как для меня была бы икона!

   — Все делается для молитвенного сосредоточения, для усиливания духа в стремлении к божеству!..

Офонас купил в деревенской лавке лёгкое покрывало и циновку. Идти ещё очень далеко, и не все же ночи проводить на придорожных камнях или на голой земле...

Одиннадцатый день лунного месяца — любимый день Вишну. В этот день положено поститься. Многие вокруг Офонаса не брали в рот ни крошки хлеба, ни капли воды. Офонас, захваченный общим настроением, также не ел и не пил. Но ему отчего-то чудилось, будто он постится постом христианским. Странное состояние овладевало его душой: хотелось вершить ревностно все положенные обряды индеянские, и в то же время душа всё более переполнялась тоской о молении русском православном, о церковном стоянии, о киоте домовом с иконами...

Загремели раковины, затрубили. Знак для остановки, для еды и краткого отдыха. Офонас хватает за руку одного из своих спутников, Намдева. Сегодня уже разрешена еда. Едят кхичри, пьют воду.

Солнце жжёт нещадно. Дорога пошла вверх. Прежде не доводилось Офонасу идти так долго. Лицо в поту, ноги тяжелеют. Вдруг раздаётся женский звонкий вопль с провизгом:

   — Парвати!

Многие голоса подхватили, повторили:

   — Парвати!

   — Парвати!

   — Парвати!..

Офонас также кричит невольно и во всё горло:

   — Парвати! Парвати!

Кричит вместе со всеми, кричит, кричит, кричит...

Вот ему и полегчало, пот присох на лбу. А кто-то падает без памяти, и оттаскивают беднягу на обочину, поливают водой.

   — Жара лучше, чем дождь, — произносит близко от Офонаса тихий голос женщины, — в дождь дорога скользкая...

Снова остановка. Все поют песнопение, стучат в медные блюдца, приплясывают. Затем женщины устраиваются на ночлег поодаль от мужчин. Чья очередь готовить кхичри? Намдева? Джая? Чангдева? Офонас помогает Джаю. Дождь накрапывает. Все укладываются спать под открытым небом. Редкие капли дождя падают на лицо, редкие звёзды глядят из облаков ночных. Болят усталые ноги. Тысячи людей спят в долине, и Офонас среди них.

Дорога повела людей дальше.

Спутники Офонаса приободряют его:

   — Веселее, друг, веселее! Во рту — имя бога, в руках — бубенцы звенящие, в ногах — пляска! Веселее, друг, веселее!..

Хлопают в ладоши, гремят медными блюдцами, выкрикивают-выпевают:

   — Рама Кришна Хари! Рама Кришна Хари!

Офонас кричит вместе со всеми, а ноги сами двигаются в танце. И нисходит на людей «ананд» — благодать.

В эти дни говорят Офонасу многие слова, но это не слова рассказов длинных, а слова пояснений.

   — Надобно освободиться от «мокши», от цепочки всё новых и новых рождений-перерождений. А паломничество нужно для того, чтобы достигнуть «ананда»...

Всё путается в уме, в памяти Офонаса. Что-то говорят ему, и он тотчас забывает. Пытается повторить в уме, и выходит уже другое, иное, другие слова...

У многих паломников ноги стёрты в кровь, других слабит от плохой воды. По утрам положено совершать омовение. А воды мало. Женщины моются у колодца, прикрываясь одеждой, подхватывают край ткани зубами, подсовывают сухое платье под мокрое и переодеваются. Мужчинам проще. Офонас давно уже не стыдится оголённой груди. Это на Руси грех мужику показывать голую свою грудь. И давно уже Офонас принудил, заставил себя не печалиться об утрате нательного креста. Давно, давно потерял нательный крест... А на обед — «чапати» — толстые пшеничные лепёшки, да рис варёный с бобовой горячей приправой...

С самого раннего утра — новый путь. Остановились на берегу мутной речки. Вода свежая, охряного цвета. А речка мелкая. Тут же, в мелкой тёмной воде, стадо буйволиц спасается от мух. Все люди входят в воду. И Офонас — со всеми.

Трубят в раковину. Пора идти вновь. Раздаётся голос запевалы, и все подхватывают песнопение.

Впереди — храм Кхандобы. Кхандоба — воплощение Шивы, Шива-целитель, Шива — покровитель домашнего скота... Храм на горе. Спутники Офонаса поднимаются, и он — следом. Какой-то человек, исхудалый, измученный, ложится ничком, встаёт, делает несколько шагов и снова ложится. Так он будет идти всю дорогу. Чего он просит у божеств? Никто из паломников не знает и не расспрашивает. Ночуют Офонас и спутники Офонаса в храмовой галерее.

Толки, россказни. Кого-то обокрали.

   — Это «гауше», это «гауше» — воры!

   — «Гауше» тащат всё, что попадает им под руку; готовы обокрасть самых бедных паломников!..

Офонасу рассказывают:

   — Жил некогда разбойник Вальмики. Он был брахман, но убивал других брахманов. Однажды он хотел убить одного брахмана, но тот попросил разбойника об одной лишь милости — попросил, чтобы Вальмики семь раз произнёс слово «мара» — «убейте». Вальмики начал говорить: «Мара, мара...» И вдруг понял, что повторяет имя бога: «Рама, Рама, Рама...» Так изумился Вальмики, что замер на многие тысячи лет. Приползли муравьи, и он сделался муравейником. Прошло много тысяч лет, и мудрец, которого хотел убить Вальмики, снова шёл по той дороге. Он решил, что грехи Вальмики искуплены, и освободил его. Вальмики возродился к новой жизни и создал Рамаяну — повествование о жизни и подвигах Рамы, который есть одно из земных воплощений бога Вишну.