Офонас решил, что прежние рассказы, которые доверялись его ушам, оказывались куда более необычайными.
— Если твоё имя Хусейн Али, отчего же ты зовёшься Мубараком? Я этого не понял, господин мой.
— Я принял имя одного убитого друга...
Офонас почувствовал уныние в своей душе. Простота рассказа Мубарака напомнила тоскливую жизнь в Твери, где всегда могло произойти дурное или страшное и никогда — таинственное, чудное...
— Теперь мой черёд рассказывать, — начала Дария-биби. — В день убийства моего отца я сидела в саду нашего дома, наигрывая на тамбуре. Моего отца не было дома. Когда я оставалась одна, я часто задумывалась о Хусейне Али. Думает ли он обо мне? Я надеялась уговорить отца выдать меня замуж за Хусейна Али. Служанка позвала меня в дом. Дилавар Бахш ожидал меня. Я знала, что у него дела с моим отцом. Даже догадывалась, какие это дела. Я никогда не одобряла торговых дел моего отца. Когда я была совсем маленькой, я не понимала, в чём они состоят, но теперь я выросла и страдала душой, сознавая, каким дурным делом занимается мой отец. Он очень любил меня; но он мог быть и злым, и жестоким. Он разочаровался в людях после страшной смерти своей матери. Дилавара Бахша я, конечно же, ненавидела, но я не боялась его. Дилавар сказал, что мой отец у него в доме и хочет, чтобы я пришла. На этот раз я испугалась. Ведь этот Дилавар Бахш имел сына и уже говорил моему отцу, что надо бы выдать меня замуж за Файза, так звали сына Дилавара Бахша. Но сейчас я поверила, что отец и вправду зовёт меня.
Дилавар Бахш вывел меня на улицу и нанял паланкин. Я уселась и задёрнула занавеску. Дилавар Бахш пошёл пешком. Носильщики остановились у его дома, он встретил их у ворот и заплатил им. Затем провёл меня в комнату. Я спросила, где отец. Но Дилавар Бахш ничего не ответил мне, а бросился к двери и задвинул засов. Я было закричала, но он заткнул мне рот тряпкой и связал руки платком. Другим платком он завязал мне глаза. Охваченная ужасом, я молчала, даже не пыталась кричать. Я слышала звуки шагов. В комнату вошёл ещё человек. Кто-то из них схватил меня грубо на руки и понёс. В детстве я уже испытала участь пленницы. И теперь, как и тогда, я более всего боялась, что меня изнасилуют. Женщины, присматривавшие за мной, объяснили мне, что это такое, когда я была ещё совсем маленькой. Отец одобрил эти объяснения, потому что брал меня с собой в дальние поездки, где меня могли подстерегать разные опасности...
Я поняла, что меня вынесли наружу и положили на повозку. Должно быть, повозка была запряжена быками и двигалась очень быстро. Я невольно задрожала, и тотчас мои ноги принялись опутывать грубой верёвкой. Теперь я была связана по рукам и ногам.
Я почувствовала, что наступил вечер, потому что сделалось холодно. И ветер задувал порывистый. Я молилась про себя, выговаривая в уме слова молитв. Дилавар Бахш и его помощник говорили между собой. Слыша подобную беседу, любая девственница решилась бы умереть. Но я хотела жить и думала о своём спасении.
Помощник Дилавара Бахша хотел изнасиловать меня, но Дилавар Бахш не позволял ему.
— Я хотел взять её за своего сына, — сказал Дилавар Бахш, — но теперь, когда я прикончил её отца, зачем она мне! В её лице нет никакой красоты...
Так я узнала о гибели моего отца. Но я не смела плакать, боясь привлечь к себе излишнее внимание злодеев.
Повозка ехала долго. Стало очень холодно. Меня прикрыли попоной бычьей, я по-прежнему боялась заплакать. Но вот повозка остановилась. Дилавар Бахш сказал мне, что сейчас развяжет мне рот, но если я закричу, тотчас же убьёт меня. Я не могла отвечать ему. Он развязал узел платка. Я не кричала. Глаза мои по-прежнему оставались завязаны, и я ничего не видела. В рот мне впихнули горсть поджаренного гороха, затем дали попить воды из медной чашки. Слух мой изострился, и я услышала потрескивание костра. Значит, они решили сделать привал. И место, конечно же, выбрали пустынное. Я могла расслышать, как они переговариваются, сидя у костра поодаль от повозки. Они, кажется, поссорились, потому что голоса их зазвучали громко и злобно. Затем их голоса вновь обрели обычное звучание. Скоро меня положили на повозку, завязали рот и повезли дальше.
Везли меня, должно быть, дней десять. Злодеи выбрали кружной путь. Наконец меня вытащили из повозки и внесли куда-то под крышу. Мужские шаги ушли, и я заслышала женские шаги босых ног. Женские руки освободили меня. Мои руки и ноги затекли, в ушах шумело. Мне показалось, будто я ослепла, так темно было вокруг. Но глаза мои скоро привыкли к темноте, и я смутно различила женщину. Она протягивала мне тарелку. Я взяла тарелку, там оказался всё тот же горох, каким я питалась уже десять или более дней. Затем женщина дала мне пить. Я спросила её, где я, но она не ответила.
Мне показалось на этот раз, что миновало дня три. Я сидела взаперти, кормили меня скверно. С горечью припомнила я, как была пленницей в далёкой земле. Я позабыла те дни, потому что хотела позабыть, а теперь вот вспомнила!
Наконец явился Дилавар Бахш и повёл меня с собой.
— Если ты побежишь или закричишь, я убью тебя! Ты уйдёшь от меня только тогда, когда я сам этого пожелаю!
Его пальцы сжимали мой локоть, словно железными щипцами, клещами.
Светила луна. Мы пересекли какой-то пустырь, миновали базар, потом вышли на мост. Река волновалась, дул холодный ветер. Меня била дрожь. За мостом был другой базар. Это зрелище пустых каменных прилавков наводит страшную тоску. Мы свернули в узкий переулок и шли по нему так долго, что я едва удерживалась на ногах. Затем мы снова вышли на улицу. Прошли ещё и остановились у дверей какого-то дома, на вид большого и крепкого.
Мы поднялись по лестнице и вошли в большую комнату, красиво убранную. На ковре сидела важная полнотелая женщина. Дилавар Бахш толкнул меня вперёд. Я не удержалась на ногах и упала на ковёр. Но, конечно, тотчас же встала. Женщина смотрела на меня пристально.
— Да она неуклюжая и нехороша собой, — сказала женщина.
— Она девственница, хорошо поёт, танцует, играет на тамбуре и умеет вышивать, — возразил мой похититель.
Они начали разговор о цене за меня. Некоторое время они спорили, затем сговорились, и женщина вынула деньги из маленького сундучка и отдала Дилавару Бахшу.
Меня поместили в одно помещение вместе с ещё двумя девочками, много моложе меня. Девочки эти также были похищены и проданы. Испуганные, они не понимали, куда их привезли. Я подумала о моём отце; как мог он заниматься бесчестной торговлей, имея сам дочь, которая пережила участь пленницы! Жизнь человека странная.
Наутро нам принесли поесть. Затем мне дали новую одежду. Я переоделась, и женщина, принёсшая мне одежду, отвела меня к хозяйке, которую я уже видела.
Хозяйка снова сидела на ковре и жевала бетель. Когда я вошла, она выплюнула бетель в плевательницу, осмотрела меня с ног до головы и велела мне петь и танцевать...
Я колебалась, не зная, как мне поступить. Это дом разврата. Но я не дамся. Я не хочу, чтобы торговали моим телом! Будь что будет!..
— Нет, — сказала я, — я не стану ни петь, ни танцевать.
— Ты не знаешь, куда ты попала? — спросила женщина спокойно.
— Я знаю. Потому и не хочу ни петь, ни танцевать.
— Я купила тебя. Ты — моя рабыня; я могу сделать с тобой всё, что захочу!
— Делайте что хотите!
Она громко хлопнула в ладони. Вошли две рослые прислужницы и схватили меня за руки.
— Посадите её под замок, пусть посидит взаперти! — приказала хозяйка.
Меня поволокли по лестнице, втолкнули в комнату с низким потолком и очень тёмную и заперли.
Я просидела, должно быть, несколько часов на жёсткой подстилке. Потом мне принесли поесть — похлёбку и две лепёшки. Я провела в этой темнице два дня. За это время кормили меня всего два раза. Утром третьего дня вновь повели к хозяйке.
— Ты одумалась? — спросила меня хозяйка. Она по-прежнему сидела на ковре и курила хукку.
