Она мило и загадочно улыбнулась и, как мне показалось, хотя я не был уверен в этом до конца, одновременно наступила под столом на ногу О'Рурку. О'Рурк тут же ее понял, и мне не удалось больше ничего из него выудить. В конце концов я отказался от роли наблюдателя и пошел в бар.

Там почти никого не было. Теперь уже никому не нужный телевизор убрали с обычного места, водрузив туда старенький радиоприемник, который явно отыскали где–то в кладовой. Я узнал бодрый голос профессора Кортеса, который временно руководил специальной службой радиовещания.

Прислушавшись к его выступлению, я понял, что это пустая болтовня. Кортес снова обрушился на Мигеля Домингеса, выразил сомнения относительно нападок на Колдуэлла и на министерство здравоохранения; затем последовали дифирамбы в адрес президента и господа бога, благодаря которым удастся преодолеть все трудности.

Майор действительно был большой потерей для режима, и дело не только в том, что не стало самого телецентра. Кортес по сравнению с ним был просто демагогом.

Заткнув уши, я спросил Мануэля, протиравшего за стойкой бокалы:

— Сеньора Посадор часто здесь бывает?

Мануэль бросил на меня пронзительный взгляд.

— Она жила в этом отеле, когда вернулась из изгнания, сеньор, — ответил он. — Мне говорили, ей тут очень нравится.

— Да, наверное. Но что удивительно, ведь она не в чести у властей, а влиятельных друзей у нее, видно, немало.

— Многие из них дружили с ее мужем, сеньор.

— Ах, вот оно что. И шеф полиции был в их числе?

— Возможно, сеньор, раз она пригласила его сюда сегодня на ужин. Вы их, должно быть, видели?

— Да, видел. Вы прекрасный источник информации, Мануэль. Может быть, вы скажете мне, удалось ли узнать, кто поджег телецентр? Я вспомнил об этом, увидев этот старенький приемник.

Он глянул на приемник, продолжая все так же тщательно протирать фужер.

— Говорят, что еще нет. И многих это начинает беспокоить. Правда, по разным причинам. Тот, кто лишил нас телевидения, нажил себе немало врагов. К тому же, как вы знаете, начался шахматный чемпионат, а его всегда передавали по телевидению. Ведь из радиопередач трудно понять, что там происходит.

Я отпил из бокала.

— Видимо, многие хотели бы знать, почему полиция до сих пор не выставила на показ голову виновного.

— Вот это точно, сеньор. И я как раз в их числе, сеньор. В этом году мой сын выступает среди юниоров, и мне очень хотелось увидеть его по телевизору. Но… — И он выразительно пожал плечами, прежде чем поставить на полку сверкающий бокал.

Я задумался над тем, что только что услышал. Значит, О'Рурк в долгу перед общественностью. Интересно, почему же он до сих пор не нашел какого–нибудь козла отпущения, чтобы отвлечь внимание… А может быть, и нашел. Возможно, они с сеньорой Посадор как раз сегодня это и обсуждали. Я вышел в холл посмотреть, там ли они еще, но их уже не было.

Очевидно, они все же о чем–то договорились. На следующее утро «Либертад» писала о том, что полиция занялась городским отделом здравоохранения, действуя, как предполагала газета, скорее всего по указанию Диаса. Полицейские подробно допросили Колдуэлла о положении в трущобах. Цитировались слова О'Рурка о том, что Колдуэлл не имел никакого права делать необоснованные заявления о том, что они являются рассадниками преступности. Полиции об этом ничего не известно, так что подобные выступления лишь незаслуженно подрывают ее авторитет.

Другими словами, не суйте нос не в свои дела!

Это звучало хорошим предостережением и мне самому. Вадос утвердил мой проект монорельсовой развязки и распорядился сразу же предать его огласке. У меня сложилось впечатление, что он очень нуждался в подобной рекламе, поскольку, естественно, в глазах общественности имя президента было тесно связано со всем, что касалось города. А последние события серьезно подорвали его авторитет.

В комментарии к проекту говорилось о моем мастерстве и талантливости. Попадись эта статья на глаза моим будущим работодателям, и мне как специалисту будет нанесен непоправимый ущерб.

Что за чертовщина!

Я отправился в финансовое управление, чтобы переговорить с Сейксасом о смете. Он встретил меня, расплывшись в улыбке:

— Сеньор Хаклют! Подходите! Садитесь! Виски? Сигару?

Сегодня на нем был коричневого цвета костюм и галстук с пальмами. Сейксас был явно в прекрасном расположении духа и предложил мне громадную сигару.

— Вы сделали мне столько добра, Хаклют, — проговорил он, усаживаясь. — Вы же знаете, как меня обливали грязью, потому что я имею акции какой–то строительной фирмы. Вы, наверное, читали об этом в «Тьемпо».

Я кивнул в знак согласия.

— Я считал, что буду избавлен от подобных вещей, когда прирезали Фелипе Мендосу, а его брата упрятали в тюрьму. Но не тут–то было! Появляется этот адвокат Домингес, и все начинается снова. Теперь, когда готов ваш план, никто уже не посмеет сказать, что моя компания на нем наживется. Ведь она строит большие автомагистрали, эстакады и тому подобное. И тогда я позвонил Домингесу и предложил ему либо доказать, что мне перепадет от этого проекта, либо немедленно замолчать. И вот что я получаю в ответ.

Он выдвинул ящик стола и протянул мне письмо. Оно было напечатано на бланке адвокатской конторы Домингеса. Там говорилось следующее:

«Сеньор Домингес желает проинформировать сеньора Сейксаса о том, что он принял к сведению вчерашний телефонный разговор и полностью признает справедливость указанных фактов. Он также заверяет сеньора Сейксаса, что не имеет и не будет иметь отношения к заявлениям, противоречащим упомянутым фактам».

— Что вы на это скажете, а? — сказал Сейксас и налил себе очередную порцию своего жуткого коктейля.

Я воспринял текст письма как обычный адвокатский трюк, когда все сказано достаточно ясно и в то же время не сказано ничего. Сейксас же был в восторге, и я что–то одобрительно пробормотал.

— Этот негодяй будет знать, как иметь со мной дело! — заявил он, убирая письмо в стол.

В конце концов мне все же удалось заставить его заняться делом и утвердить предварительную смету. Теперь я не особенно беспокоился о том, что произойдет с проектом, рассчитанным лишь на временное использование. Сейксаса он тоже мало волновал, вероятно, потому, что его фирма действительно не могла на нем нажиться. Поэтому все было решено довольно быстро.

На следующий день я встретил Домингеса. Он обедал в одиночестве в ресторане неподалеку от здания суда. Я заметил, с каким недовольным видом он изучал мой проект монорельсовой станции, напечатанный в «Либертад».

Все столики были заняты, и я попросил метрдотеля посадить меня к Домингесу. Он холодно кивнул мне в знак приветствия и продолжал просматривать газету.

— Вы совершенно правы, сеньор Домингес. Чепуха, не правда ли? — сказал я после затянувшегося молчания.

Он отложил газету в сторону и сердито проговорил:

— Тогда почему вы допустили это, сеньор Хаклют?

— Я работаю по найму, — ответил я. — Вадос с категорической форме предложил учесть его требования и забыть о моем собственном мнении. Вот так. Но я делал все, что было в моих силах: я старался убедить Вадоса, я убеждал Диаса, Энжерса, я объяснял это всем, кому только мог. Я говорил, что если выкинуть бездомных людей просто на улицу, то возникнет крайне нездоровая ситуация, которая вполне может закончиться переворотом. Я направил меморандум Диасу, где изложил свое мнение. Мне сказали, что этот документ даже обсуждался на заседании кабинета министров, но Вадос наложил на него вето. Что мне оставалось делать?

Адвокат почувствовал, что я действительно удручен, и немного смягчился.

— Очень интересно, сеньор. Я не знал об этом. А вы слышали, что у вас есть влиятельный союзник?

— Очевидно, моим самым влиятельным союзником является Сигейрас, — с горечью заметил я. — Но так или иначе, он, я полагаю, все еще скрывается.

— Ну да, в определенном смысле. Конечно, если бы потребовалось, его можно было бы разыскать, — спокойно проговорил Домингес. — Но вы, вероятно, задавали себе вопрос, почему до сих пор ничего не предпринималось, чтобы снести эти лачуги под монорельсовой станцией. В конечном итоге ведь именно там укрывали сеньора Брауна, разыскиваемого полицией.