— Полагаю, что сейчас уже что–то предпринято? — спросил я.

— Пока что нет. А почему, спросите вы? Потому что для этого потребуются войска. Но наш главнокомандующий, генерал Молинас, заявил, что не может доверять своим войскам. Многие из солдат — такие же крестьяне, как и обитатели трущоб, которым не оставалось ничего другого, как пойти служить в нашу игрушечную армию. А офицеры — большей частью выходцы из высших слоев общества, их симпатии скорее на стороне правительственных мошенников. Кроме того, нельзя не учитывать и расовые предрассудки. Как вы, вероятно, знаете, в некоторых странах Латинской Америки существует некая расовая иерархия, основанная на процентном содержании у граждан европейской крови, что как раз весьма характерно для нашей армии. У нас практически невозможно, чтобы продвижения по службе мог добиться негр или индеец.

— Любопытно, — задумчиво произнес я. — Спасибо, что рассказали.

— Не стоит меня благодарить, сеньор Хаклют. Я желаю только одного, чтобы мы встретились при других обстоятельствах, поскольку в нынешней ситуации я, как и те, кто думает так же, как я, вынужден рассматривать вас как врага. Вы служите интересам наших противников, помогаете им реализовать их весьма опасные планы. Говорю вам откровенно, сеньор, мне кажется, вам следует воспринять это как совет, а не как обиду.

— Постараюсь, — ответил я.

— Итак, — он сложил газету, — давайте поговорим о чем–нибудь другом!

— Я бы предпочел задать вам еще один вопрос на ту же тему, если вы не возражаете, — сказал я. — Вчера я разговаривал с Сейксасом.

Домингес рассердился.

— Я знаю заранее, что вы скажете. Сейксас — хитрец, но не более.

— Мне интересно, почему вы… вы отступили перед ним. Я не могу разобраться, заслуживает ли он полного осуждения или достаточно его время от времени покритиковать.

— Да, о нем идет дурная слава. Но нам следует обращать внимание на более важные вещи. Рано или поздно отъявленные мошенники сами покончат с собой. Нам же надо разоблачать более серьезные формы коррупции.

Затем, пока не настало время уходить, мы говорили на ничего не значащие темы.

Меня просил встретиться Колдуэлл, не объяснив, правда, зачем.

Я нашел его в ужасном состоянии. Он выглядел очень уставшим и заикался больше обычного. Колдуэлл нервно кивнул мне на кресло, предложил закурить и взял сигарету сам, забыв, что в пепельнице дымится только что зажженная им сигарета.

— В-виноват, — он нервно засмеялся. — Мне н-не по себе с тех п-пор, как этот н-негодяй О'Рурк н-набросился н-на меня. Вы слышали?

Я кивнул.

— Б-безобразие, — возмущенно продолжал Колдуэлл. — Я у-уверен, что О'Рурк преследует к–какие–то интересы, скрывая п-правду. Если бы не эти ж-жалкие трущобы, он б-бы остался б-без работы.

— Это напоминает мне старую шутку о врачах, которые заинтересованы в том, чтобы не исчезали болезни, — вставил я, придя в себя от неожиданности.

— Нет же, вы н-не поняли! — раздраженно возразил Колдуэлл. — Я г-говорю о том, что к–кто–то платит ему, к‑как это н-называется… от–от…

— Откупные? — подсказал я удивленно. — Но зачем?

— В-вот именно? З-зачем? Чтобы они, естественно, молчали о т-том, что т-там т-творится.

Он провел руками по взъерошенным волосам и вызывающе посмотрел на меня сквозь очки.

— Послушайте, Колдуэлл, — произнес я, — вы явно переутомились за последнее время. Я сам был во всех этих трущобах. Все обстоит там не совсем так. Во всяком случае, телевизионные передачи многое преувеличивают.

— Это вы б-были там д-днем! — воскликнул Колдуэлл. — С-сегодня утром я все рассказал ж-журналисту, к-когда б-беседовал с ним. Я рассказал ему все к‑как есть.

— Вы имеете в виду «Либертад»? Вы сказали, что О'Рурк что–то скрывает?

— Я с-сказал п-правду, — с достоинством ответил Колдуэлл. — И т-теперь я с-собираюсь доказать это. Вы приезжий, Хаклют, п-поэтому вы можете б-быть б-беспристрастным с-свидетелем. Я х-хочу, чтобы вы сегодня п-поехали т-туда и увидели все с-сами.

Я чуть было не сказал: «Вы, должно быть, не в своем уме», но потом сдержался. Глядя на дикое выражение его лица, я подумал, что он, видно, на самом деле потерял рассудок. Вместо этого я спросил:

— Что же, по–вашему, там все же происходит?

— Т-там п-процветает разврат, Х-хаклют! Я с-сам все видел. И если вы с-сегодня п-поедете со мной, я в-вам все п-покажу.

Я поежился и промолчал. Естественно, в трущобах можно встретить проституток. Но виной тому — нищета. Не обвинять же на этом основании шефа полиции во взяточничестве, а местных полицейских в попустительстве, что само по себе вполне возможно.

— Т-так вы п-поедете со мной? — настаивал он.

Я тяжело вздохнул, и он поднялся и пожал мне руку.

— Вы с-сами убедитесь! — заявил он.

Недовольный, я отправился в транспортное управление, договорившись встретиться с Колдуэллом в районе трущоб в восемь вечера. Я зашел к Энжерсу, чтобы посоветоваться. Он встретил меня довольно тепло.

— Мы приступаем к разработке вашего проекта, — заявил он. — Отличный проект!

Я ухмыльнулся. Его энтузиазм по поводу плана, который я сам считал никчемным, только раздражал меня.

— А что думает о нем Диас? — спросил я.

— Он, конечно, потерпел фиаско. Ему можно посочувствовать. Я тоже оказался в незавидном положении — формально Диас мой начальник, но Вадос — мэр города, и его слово решающее. Однако должен отметить, спор был весьма интересным, жаль, что вы не являетесь гражданином города, поскольку был затронут один очень важный аспект.

— Меня удивляет, почему этот злосчастный город не получил самоуправления, а зависит от правительства всей страны.

Энжерс громко рассмеялся.

— Они здесь, в Латинской Америке, обожают всякую путаницу, Хаклют. Вас бы отправить в Бразилию для сравнения.

— С меня хватит и Агуасуля. Энжерс, что вы можете сказать о поведении Колдуэлла в последнее время?

— Что вы имеете в виду?

— Дело в том, что он пригласил меня к себе, и я только что оттуда. Он одержим какими–то навязчивыми идеями, будто О'Рурк подкуплен и с его помощью укрываются притоны. Чтобы убедиться в этом, я должен совершить с ним сегодня вечером поездку в трущобы. Как вы думаете, есть ли для всех этих разговоров какие–нибудь основания? Или это плоды слишком богатого воображения?

— О боже! — воскликнул Энжерс, заморгав. — Конечно, общеизвестно, что О'Рурк не блещет воспитанием, однако я всегда считал его вполне порядочным человеком — в противном случае Вадос не стал бы его терпеть. И кто же дает ему взятки? Известно конкретно кто?

— Спросите что–нибудь полегче. Честно говоря, мне кажется, что Колдуэлл может свихнуться. Кто его шеф? Руис? Кому–то надо за ним присмотреть. Я хочу сказать, что на О'Рурка вылито уже достаточно грязи; конечно, что–то к нему и прилипнет, но такое обвинение — полная чушь, насколько я могу судить.

— Откровенно говоря, не знаю. Колдуэлл молод и усерден; но он всегда какой–то нервный, к тому же он — заика. Возможно, конечно, в его словах есть какая–то доля правды. С другой стороны, О'Рурк все отрицает, не так ли?

Он записал что–то в свой блокнот.

— Я переговорю с Руисом, если хотите. Может быть, Колдуэллу стоит отдохнуть.

Когда вечером я встретился с Колдуэллом, он показался мне более спокойным. Он был не один, его сопровождали двое полицейских и фотограф. Интересно, известно ли было О'Рурку о них. Думаю, он не пришел бы в восторг, узнав, что они помогают Колдуэллу собирать данные против него.

Было облачно, но тепло. Скопище лачуг походило на съемочную площадку какого–то неореалистического фильма. Нас встретила атмосфера молчаливой враждебности. Если бы мы шли поодиночке, нас бы наверняка забросали гнилыми фруктами.

Колдуэлл по–хозяйски нес впереди фонарь. Мы проходили мимо участка взрыхленной земли, где, очевидно, можно было что–то выращивать. Он направил луч света вниз.

— Взгляните!

Я увидел какое–то растение.