Окна на все стены пропускают внутрь дневной свет, который словно издевается, доказывает омеге, что там, за этими окнами, есть жизнь. Юнги не успел, он не вырвался. Поэтому он останется здесь, в этом пахнущем свежей краской и чем-то еще, пока непонятом, недружелюбном зале. Альфа тащит его вглубь комнаты и швыряет на бетонный пол. В помещении еще человек десять. Трое из них сидят на коленях со связанными позади руками. Юнги замечает запекшуюся на лицах альф кровь и понимает, что он сегодня не единственный наказуемый. Кровь. Так вот что за запах был вторым.

Юнги сидит на холодном бетоне и дрожит. Обхватывает себя руками, будто бы так он не рассыпется, будто сможет удержать себя чем-то целым. Дрожь не отступает, наоборот, все больше усиливается, и Юнги приходится попробовать глубже вдохнуть, лишь бы картинка перед глазами перестала скакать, и напряжение хоть немного, но отпустило. Страх перед неизвестностью расползается внутри, дотягивается своими ледяными щупальцами до горла и душит. Разрастается с каждым мгновением, доводит чуть ли не до истерики. Только ее сейчас не хватало. Юнги, решив отвлечься от внутренней борьбы, начинает осматриваться по сторонам. На одном из столов разложено оружие, и кажется, инструменты пыток, поблескивающие под пробивающимися в комнату солнечными лучами. Чонгук на омегу внимания не обращает, ходит от стола к столу, о чем-то разговаривает со стоящими по углам альфами. Будто Юнги здесь и нет. Хотя может, Чонгук так и решил — Юнги больше нет. Во всяком случае Мин даже себе больше себя не напоминает. Все, что держало Юнги чем-то целым еще в лифте, порвалось и разлетелось, сейчас он просто груда оголенной плоти, прошибаемой болью, и только эта боль напоминает ему, что он все еще жив.

— Омега-то течный, — Риз подходит к боссу и останавливается рядом.

— Тебя это беспокоит? — вскинув бровь, спрашивает Чонгук. Риз знает, что вопрос с подвохом, оказываться пятым наказуемым ему не хочется, пусть паренька и жаль.

— Нет, босс, просто тут одни альфы, а омега течет.

Чонгук хмыкает и, не удостоив Риза ответом, идет к провинившимся.

— Ну что, доблестные подчиненные, закончились ваши чудесные деньки? — Чонгук с размаха бьет кулаком в челюсть того, кто по центру, и протягивает ладонь, в которую Риз молча кладет бейсбольную биту.

— Вы меня сильно расстроили, — продолжает альфа. — Я искал виновных на стороне, а вы оказывается у меня под носом, ели мой хлеб и строили козни. Не переношу неблагодарность. Мерзкая черта. Но ее не отмыть: она у таких, как вы, в крови, так вот я вам ее пущу. Очищу вас, избавлю. Можете начинать благодарить, — Чонгук бьет битой прямо по печени, и мужчина сгибается, лбом касаясь пола.

Юнги жмурится. Он сидит прямо напротив, и не смотреть можно только, если закрыть глаза. Мин прикрывает веки и начинает обратный отсчет от ста. Это должно отвлечь, должно помочь, иначе у него помутнеет рассудок. Долго держать веки прикрытыми не получается. Неизвестность пугает больше. Один из мужчин все время молится. Мин видит, как в немой молитве шевелятся его губы, и почему-то именно эта сцена срывает все тормоза, и Юнги пробивает. Он вновь прикрывает веки и молча слизывает с губ потоком текущие слезы. Это невыносимо. Что бы ни сделали эти люди, Чонгук не должен их так мучить. Юнги знает, что не в сказке живет, и жизнь вообще жестока, но больно все равно. Он будто физически чувствует чужую боль и проклинает себя за беспомощность, за то, что не имеет никакого влияния на этого альфу. Одно успокаивает, скоро все закончится, и для Юнги тоже.

Тот, кто по центру, видимо, главный, потому что на других Чон не реагирует. Мужчина истошно кричит, пока альфа битой же ломает его руки, крошит кости, а Юнги уже рыдает навзрыд, все равно его никто не услышит от криков того несчастного. Мину кажется, этот голос будет ему сниться до конца жизни, будет преследовать вечно. И хорошо, если жизнь омеги скоро оборвется, потому что проносить через всю жизнь эти ужасные воспоминания никакой силы не хватит.

Страдания несчастного заканчиваются после выстрела. Юнги вздрагивает и медленно поднимает веки. Изуродованный мужчина лежит на полу с широко раскрытыми глазами, и омега, как завороженный, наблюдает за увеличивающейся лужей крови под его головой. Чонгук сам забрызган кровью, он стоит, прислонившись к столу, и курит. Будто взял перерыв. Будто позволяет несчастным надышаться. Хотя это скорее делается, чтобы довести до предела оставшихся пока в живых. Продлить их мучительное ожидание, и Мина от этого рвет на части. Этот монстр — искусный палач. Он чудовище, питающееся чужой болью. Он расслаблено курит сигарету, осматривает свою же работу и всем своим видом показывает, насколько ему плевать. На все. Стоит Чонгуку отбросить окурок и подойти к двум оставшимся альфам, Юнги снова закрывает глаза. Омега не реагирует на крики, диалоги, ни на что. Продолжает считать, теперь начиная с тысячи. Вздрагивает от тупых ударов, криков, мольбы, но держится — глаз не открывает. Он поднимает веки только, когда наступает тишина. Вымораживающая, пугающая абсолютная тишина. От нее волосы встают дыбом.

Оба еще несколько минут назад живых альф лежат на полу. У одного глубоко порезано горло, а что со вторым Юнги не разобрать. Чонгук ходит между трупами с руками по локоть в крови и брезгливо морщится на свою рубашку. Наверное, так выглядит Ад. Юнги его увидел на земле. Крови так много, что омега не выдерживает и, обхватив руками живот, сгибается пополам. Вот только он не ел ничего со вчерашнего обеда, и блевать нечем. Рвотные позывы не отпускают. Мин заливается холодным потом и, опустив голову к полу, смахивает застывшие на ресницах слезы. А потом он слышит шаги. Чонгук идет к нему. Юнги последний из тех, кого альфа еще не наказал. Каждое биение сердца Мина совпадает с шагом, который делает Чонгук. Юнги кажется, что все его органы сейчас вывалятся наружу, может, тогда эти вопли внутри прекратятся. Мучительного нервного напряжения омега не выдерживает, отключается. Но не надолго. Он приходит в себя от ощутимой пощечины и, раскрыв глаза, сразу отползает назад. Щека горит, и Мин, приложив к ней ладонь, испуганно смотрит на вставшего на ноги, но не делающего ни шага к нему альфы.

У Чонгука во взгляде оголенное лезвие, он проводит им от щиколоток омеги до кончика волос, оставляет после себя глубокие кровоточащие порезы.

У Чонгука во взгляде осколочные снаряды, он зарывает их под кожу Мина, и они взрываются, разнося его плоть по округе.

Чонгук убивает Мина одним взглядом и только усмехается на жалкие попытки омеги уползти.

Юнги продолжает отползать, и, видя, что Чонгук не реагирует, поднимается на ноги и срывается к двери. Замирает, увидев охрану, и бежит обратно к столам, потом к окну и, поскользнувшись на размазанной по полу крови, падает на пятую точку и больше попыток встать не предпринимает. Ладони омеги в крови, он усиленно трет их о брюки, словно боясь, что она в кожу вьется. Двое альф рядом, как ни в чем не бывало, заворачивают в рулоны тела, и Юнги уверен, они даже напевают про себя. Чонгук тем временем снова идет к омеге.

— Твоя очередь, лисенок, — усмехается альфа и останавливается рядом. — Набегался? — Чонгук смотрит сверху вниз на измазанного в чужой крови парня.

— Что мне с тобой сделать? Могу учесть твои пожелания, — тянет альфа. — Может, сперва тебе ноги сломаем, на которых ты сбежать собирался, или руки, которыми ты моего человека пристрелил? Что выбираешь? — приподняв бровь, спрашивает Чон, словно интересуется, что бы выпил Юнги: чай или кофе.

Омега молчит, смотрит в вспарывающие его кожу взглядом глаза и молчит.

— Хорошо, значит сам решу, — Чонгук приподнимает парня за ворот блузки и волочит к столу, заваленному инструментами. У Юнги, видно, наконец-то, включается инстинкт самосохранения. Он начинает вырываться, кусаться и биться. Но Чонгук легко заваливает его на стол прямо на разбросанные инструменты и до хруста выворачивает руки. Мин приподнимается, что есть силы бьет лбом по подбородку альфы, но больно кажется только самому омеге. Чонгук разворачивает его спиной к себе и лбом прикладывает о стол. У Юнги перед глазами искры взрываются, он до крови прикусывает нижнюю губу и затихает.