— Спасибо тебе, — тихо говорит Тэхён брату.

— Мне не за что. Ты главное продержись, не пожалей, что с этим, — Чонгук кивает на Пака, — связался. Если пожалеешь, то я встревал впустую и защищал тебя тоже впустую.

— В этом можешь не сомневаться, — улыбается младший и, послав папе воздушный поцелуй, идёт на выход.

— Мне надо побыть с мужем, которому вы нервы потрепали, — мягко говорит Мун и, поставив перед Чоном чашку кофе, тоже выходит из кухни, оставляя Чонгука наедине со своими мыслями и со своей болью.

***

После трёх недель тщательных поисков и ещё двенадцати погибших оборотней, Чонгуку удаётся выяснить, что небольшая группа людей в Сохо, взбунтовавшись против оборотней, завезли определённую дозу яда в Сохо. Эти люди, которые работали обслуживающим персоналом как в домах, так и в местах развлечения оборотней, подмешивали яд в напитки и еду, а так как действовать яд начинал в течение двух часов, то никто ничего и не подозревал сразу. Люди Чонов находят ослушавшихся и наказывают.

Чонгук приказывает взять всех людей под подозрение и временно не допускать к исполнению их обязанностей. С утра альфа решает поехать на границу и лично переговорить с пограничниками, а потом поехать в лабораторию. Чонгук каждое утро говорит себе, что поедет в Итон, и ему и вправду надо туда, есть пара планов, которые надо обсудить с Намджуном, но смелости не хватает. Чонгук знает, что поедет, знает, что так это всё не оставит, ему надо поговорить с Юнги, и пусть, он сам не знает о чём, и нужен ли Юнги этот разговор, но Чонгуку он нужен. Альфа не может смириться с тем, что потерял Юнги, что тот нашёл другого. Обещает себе, что так просто своего омегу не отдаст, пусть он и опоздал немного.

***

Чонгук просыпается в пять утра от ощущения, что его душат. Альфа резко садится на кровати, обхватывает руками горло, пытаясь содрать невидимый галстук, воротник, верёвку, но обнаруживает, что он спит голым. Чонгук кое-как нормализует дыхание, вновь откидывается на подушки, но заснуть больше не получается. За грудиной противно скребётся, будто рёбра оплетают покрытые шипами стебли, и каждый вдох — это острая боль. Чонгук зарывается головой под подушкой, пытается успокоить вдруг резко бьющееся сердце, валит всё на переутомление, учитывая, что эти три недели он не спит почти и ждёт утра.

Уже полдень, Чонгук переделал кучу дел, встретился со своими людьми, даже был в офисе у отца, но пришедший ночью и поселившийся в груди страх, так и не ушёл, более того, растёт с каждым часом и даже настежь открытые в машине окна не помогают. Чонгук не может надышаться, а волк, который до этого просто болезненно поскуливал, уже полчаса, как истошно воет. Чонгуку ад в своей голове надоедает, поэтому, притормозив у парка, он выходит из машины и выпускает зверя. Альфа надеется, что прогулка успокоит волка, приведёт в порядок чувства и нервы. Час пробежки по парку легче не делает. Чонгук возвращается в машину теперь ещё и злым, волк сходит с ума, не даёт собрать мысли в кучу и ни на секунду не затыкается. Альфа сидит в выключенном автомобиле несколько минут, а потом тянется к мобильному и набирает Джина.

— Надо же, его величество соизволило вспомнить о простых смертных, — смеётся с того конца трубки омега. — Тебе вообще нельзя мне звонить, у меня альфа ревнивый.

— Послушай, — устало говорит Чон. — Я хочу насчёт Юнги поговорить и прошу, отвечай честно.

— Почему бы тебе с самим Юнги не поговорить? — злится Джин.

Волк, до этого разрывающий нутро, вмиг затыкается, и Чонгук во второй раз в своей жизни понимает, что зверь среагировал на его имя. Альфа задумывается над своим новым открытием пару секунд и продолжает:

— Кто отец ребёнка?

— Этот вопрос не ко мне.

— Джин, пожалуйста, обещаю, я не буду скандалить и морды бить, хотя тому сукиному сыну бы я её набил.

— О, поверь мне, я бы тоже, — смеётся Джин. — Если бы его знал, конечно, — исправляется Джин.

— Не понял, — ошарашенно переспрашивает альфа. — Он бросил его? Он отказался от ребёнка?

— Угу, — Джин что-то грызёт на том конце трубки.

— Но… — Чонгук осекается, пропускает через себя всю горечь, вызванную словами Джина. У Чонгука в уме не укладывается, как так можно было бы поступить с этим ребёнком. Это неправильно. Такого не может быть с Юнги.

— Тогда я убью его, убью сукиного сына, который смог бросить омегу с ребёнком! — рычит Чон.

— Да успокойся ты, — с трудом сдерживает смех омега.

— Джин, я приеду к Намджуну, и я хочу поговорить с Юнги. Помоги мне с ним поговорить. Прошу тебя.

— С чего это? — хмыкает омега. — И что ты ему скажешь? Опять оскорблять будешь? Не позволю! Ему рожать скоро, а после твоего последнего визита ему было очень плохо. Так что, нет.

Чонгук прикрывает веки, упивается ненавистью к себе, проклинает свою вспыльчивость и тянется к пачке сигарет.

— Я хочу его забрать, я хочу сказать ему, что приму его даже с ребёнком, что моей любви его ребёнок не уменьшает. Я хочу, — Чонгук делает глубокую затяжку, злится, что Джин на том конце не помогает, выжидает. — Я заберу его в Сохо, мне бы только уговорить его. Он не должен работать, особенно в таком положении. Завтра, когда малыш родится, как он будет смотреть за ребёнком, если сам ещё ребёнок? Я знаю, что ты ему помогаешь, но я могу дать ему большее.

— Деньги? Дом? Машину? Это твоя помощь? — цинично усмехается омега.

— Заботу, — тихо говорит Чонгук. — Я люблю его и дам ему тепло, заботу и всю эту любовь, потому что она и так его.

— Долго же ты думал, — грустно говорит Джин.

— Долго.

— Приезжай.

— Буду через полчаса, а пока просьба, — Чонгук вытягивает ремень и, прижимая щекой к плечу трубку, натягивает его на себя. — Побудь с ним, я не знаю, что с ним, и как, но когда-то мне, то есть моему зверю было плохо, и оказалось, что плохо было и Юнги. У меня с ночи почти такое же состояние, я беспокоюсь.

— Суеверный ты какой-то, развёл байки про истинных, — смеётся омега. — Но я и так собираюсь к нему в кофейню, так что прослежу.

Чонгук сбрасывает звонок и заводит автомобиль. Перед глазами мрак расползается, альфа до побеления костяшек сжимает в руках руль, всё так же через раз дышит, слушает, как биение собственного сердца в голове набатом отдаёт. Чем ближе Чонгук к Итону подъезжает, тем хуже ему становится — альфе кажется, что его сердце внутри разрастается, что будто сейчас рёбра треснут, и оно, не уместившись, лопнет. Чонгук отчаянно давит на газ, буквально кричит на своего волка, приказывает заткнуться, но тот всё больше подгоняет, так отчаянно скулит, что будто это вопрос жизни и смерти, будто Чонгук не успевает, будто самое главное теряет. Спидометр показывает 220 км/час, а Чонгуку кажется, он ползёт. Чон сильнее давит на педаль газа, не тормозит на светофорах, не следует правилам, требует открыть ворота, не доезжая, влетает на территорию Итона и сразу задыхается. У Чонгука словно лёгкие к горлу поднялись, альфа их чуть ли не выплёвывает, одной рукой руль держит, второй рывком пару пуговиц на рубашке срывает, но не помогает. Ничего не помогает, ему всё хуже и хуже. Чонгук пробует последний метод, продолжает гнать и шепчет «Юнги», повторяет без остановки его имя, успокаивает волка, объясняет, что едет к нему, что совсем скоро тот его увидит. Но безрезультатно. Зверь вслушивается пару секунд, а потом по новой заходится. Чонгук чувствует, как он себе морду раздирает, когтями в глазницы лезет, сам себе лапы насквозь прокусывает. А потом резко издаёт истошный, пропитанный болью вой и затыкается. Чонгук даже скорость сбрасывает, прислушивается, но волк молчит, будто его и нет.

— Ну же, — сперва шепчет альфа. — Говори со мной, — требует он. — Проснись, давай, проснись.

Но зверь не реагирует, Чонгук будто вмиг один остаётся — эта пустота внутри пугает, сводит судорогой конечности.

— Говори со мной! — кричит альфа, но зверь продолжает молчать. — Умоляю, — одними губами просит он.

Чонгук чувствует, как страх чёрной змеёй вокруг сердца обвивается, чувствует, как от него леденеют кончики пальцев, как эта стужа поднимается выше, замораживает всю поверхность кожи, пробирается под неё, вымораживает нутро. Альфа сбрасывает оцепенение и тянется к телефону.