— Красивая, соблазнительная, лучшая в этом долбаном городе, можешь не сомневаться.

— Ты мне омерзителен, — Чонгук на куски словами режет, Юнги аж подбирается весь, потому что видит, как сгущается сумрак в глазах напротив, жажду своей крови в этой бездне ловит.

— Поэтому ты меня глазами весь вечер трахал, — не сдаётся омега. Не в этот раз. Юнги больше в пол смотреть и дрожать не будет. — Не твоя бы белобрысая сучка, ты бы меня там прям на столе разложил. Настолько я тебе омерзителен?

— Что мне мешает это сейчас сделать, уборные самое то для таких, как ты, — ядовито улыбается Чонгук и грубо поворачивает парня лицом к стене, вжимает в холодный кафель и сразу запускает руку ему в брюки.

— Чонгук, — у Шуги голос моментально меняется, будто дрожит даже.

— Что? — Чонгук обхватывает половинку и сильно сжимает. — Больше не такой смелый или боишься, твой ебарь мои следы на тебе увидит? — шепчет ему в ухо альфа и больно кусает мочку. Юнги ломает ногти о кафель, дёргается, пытается вырваться, но ему с альфой не совладать. Чонгук проводит пальцами между половинок, давит на колечко мышц, Юнги внутри плачет, бьётся, просит эту пытку остановить, не позволить ранам вновь раскрыться. Чонгук своей властью упивается, как бы этот новый Шуга ни хорохорился, в руках альфы старый Юнги — такое же вкусно пахнущее дрожащее хрупкое тело, каждый сантиметр которого Чонгук знает наизусть, которое он на ощупь из миллиона узнает, которое ему по ночам снится. Чонгук по этому телу, по этому запаху, по этим губам с ума сходит, дрожит от нетерпения, хочет его ближе, хочет в него глубже, вкус его плоти и крови на губах.

— Сколько? — продолжает мять, гладить, кусает шею, шарит по телу — до всего бы дотянуться, везде бы коснуться.

— Что? — хрипит Шуга и всё выскользнуть пытается.

— Цена.

— У тебя денег не хватит.

Чонгук резко разворачивает парня лицом к себе, щурит глаза, несколько секунд взглядом изучает.

— Тебе не идёт быть сучкой.

— А тебе не идёт выражать сочувствие или сожаление, — выплёвывает слова ему в лицо омега. — Если ты сейчас меня не отпустишь, я вернусь на ужин и скажу всем, что ты трахал меня в уборной!

— Думаешь, меня это напугает? — усмехается Чонгук. — Ты проститутка, а кто поверит словам шлюхи? Никто. Рен — не дурак, он знает, что таким, как ты, прыгать из постели одного богатого альфы в другую норма, так что ты сам мне задницу подставил, а Рон… ему, я думаю, похуй. Ты же блядь, тебя любой, у кого деньги есть, купить может. Слово такого, как ты, ничего не значит.

— И не значило никогда, даже когда я ещё этим не занимался, — треснуто говорит Мин. — А теперь выбираю я, и ты абсолютно прав — я готов продаться любому, пусть только хорошо заплатит, но не тебе. И это тебя и бесит, это и заставляет сейчас всю свою агрессию, оставляя синяки на моем теле, выражать. Потому что ты, Чон Чонгук, меня хочешь.

— Не зарекайся.

— Иди нахуй.

— Это больше по твоей части.

— Урод, — Юнги сильно толкает альфу в грудь и идёт на выход.

Когда Мин возвращается за стол, то находит там только Рона. Шуга просит альфу отказаться от десерта и поехать домой, «потому что горю, хочу тебя в себе». Рон дожидается Чонгука, и парни, попрощавшись, покидают ресторан.

Всю дорогу до квартиры Рона Шуга пытается успокоить Юнги, обещает ему, что не позволит ранам вскрыться, не даст альфе вновь втаптывать его в грязь и больно делать. Юнги не слушает, так же забившись в угол, плачет внутри. Столько месяцев Шуга бронёй обрастал, толстые стены возводил, все чувства внутри замораживал, а тут один взгляд Чонгука, и Шуга трещинами одна за другой покрывается, почву под ногами не чувствует. Омега сам к Рону льнёт, несмотря на то, что в салоне бмв тепло — мёрзнет, дрожит. Шуга в Роне тепло ищет, на забытье рассчитывает. Провоцирует альфу, соблазняет, сам на руки просится, заставляет Рона до квартиры за десять минут вместо двадцати доехать. Альфа его в простыни вжимает, поцелуями покрывает, гладит, каждый сантиметр кожи вылизывает — Шуге всё равно холодно, не перестаёт дрожать, всё о тепле молит. Рон трахает его два раза, после второго вырубается рядом, Шуга, как котёнок, к нему жмётся и впервые за три последних месяца плачет. Тихо, утирая простынью горькие слёзы, тонет в своей боли, позволяет ей опустить себя на самое дно бездны, где есть только Юнги и Чонгук..

Всю дорогу до пентхауса Рен говорит о Юнги и окончательно портит настроение Чонгука, альфа валит всё на работу и бумаги, которые должен посмотреть на ночь, и в итоге отвозит Рена к нему домой и возвращается один. Чонгук не смыкает глаз до утра. Всю ночь борется со своим зверем, со своей злостью одновременно вспыхнувшим внутри диким желанием. Чонгук Шугу ненавидит. Альфа знает, что Юнги играет, и надо отдать должное, ему Оскар прямо сейчас вручать можно, но Чонгук всё равно не понимает — это как надо было опуститься, чтобы пойти в бляди и ещё этим гордиться. В конце концов, Юнги мог бы жить за счёт Чимина — Тэхён бы не отказал его кормить, но омега выбрал самый страшный вариант. Что бы там ни произошло, Чонгук Юнги просто так не оставит, он всё выяснит, а ещё он хочет его обратно, до затягивающихся в узлы внутренностей хочет его себе. Чонгук никогда никого настолько сильно не хотел, а после четырёх месяцев разлуки понял, что и не захочет. Это обтянутое дорогими тряпками тело идеально, оно создано для Чонгука. Образ ног омеги будоражит мозг, заставляет к своему паху потянуться. Чонгук перед ним себя чувствует подростком, которому гормоны в голову стукнули. Юнги слишком манящий, слишком сладкий и слишком красивый, чтобы принадлежать другому. И похуй, скольких он уже обслужил, попробовал - главное, что будет дальше. Если омега хочет войны, то Чонгук ему её устроит, и в конце концов Юнги всё равно будет раздвигать свои ахуенные ноги только перед ним и стонать он будет только под ним.

***

— Я сделаю этот приём самым незабываемым в Сохо, — Дживон сидит в кресле в своей гостиной и пьёт кофе с супругом. — Весь Бетельгейз будет о нём говорить.

— Я всё равно считаю, что ты делаешь ошибку, — бесцветным голосом говорит Мун. — Ты хотя бы должен его предупредить. Ты не имеешь права объявлять о помолвке, не предупредив самого Чонгука.

— Я его отец! — вскипает Дживон, но быстро берёт себя в руки. — Чонгук сам этого хочет, просто занят вечно с этим ядом, и мы давно уже говорим о свадьбе. Пора их обручить, может, после публичного заявления они тянуть не будут и свадьбу сыграют.

— Ему это не понравится, я знаю, что у них всё идёт к свадьбе, но всё равно ты поступаешь неправильно. Я понимаю, что ты рассчитываешь поставить его перед фактом, и он смирится, но не понимаю, к чему такая спешка.

— Я хочу, чтобы уже хоть что-то хорошее случилось в нашей семье, — устало говорит альфа. — Мой младший сын наплевал на меня, настолько обнаглел, что собирался человека на приём притащить, старший посвящает всё своё время решению проблем района, я хочу порядок в своей семье, хочу вновь собирать нас за столом, внука хочу, в конце концов.

— Твоё дело, я в это больше вмешиваться не буду. Я тебя уже предупреждал, — Мун кладёт чашку на столик и тянется к журналу.

========== 16. ==========

***

— Я об этом и говорю. Я и так всю жизнь торговал с Итоном, и Рон сейчас делает то же самое, так почему бы официально не объединить территории и не начать получать куда более большую выгоду и открытыми путями, — говорит Малон сидящему напротив в кожаном кресле Дживону.

Мужчины расположились в сигарном клубе на том же этаже, где находится ресторан, в котором проходит приём семьи Чон. Альфы отлучились от шумного фуршета, чтобы обсудить бизнес и насущные проблемы. Невдалеке от кресел у панорамных окон, откуда открывается отличный вид на ночной город, стоит Чонгук и медленно попивает виски. Если отец заперся здесь с Малоном поговорить, то Чонгук просто сбежал от суматохи, от назойливых знакомых, от приставучего Рена и осуждающего взгляда Муна. Альфа не хочет никого ни видеть, ни слышать, а тем более поддерживать светские беседы и грузится ещё чьими-то проблемами.