— Долбанный пылесборник, — злится альфа и отшвыривает игрушку обратно в кресло.

Чонгук по Юнги скучает, но никогда в этом не признается. Даже сейчас, сидя в кабинете отца, он думает об омеге, вспоминает его заливистый смех, Чонгук будто его и сейчас слышит. Юнги совсем рядом, пусть это и не так. Чонгук не понимает — говорят, время притупляет, стирает, отбрасывает на задворки сознания, но даже время перед Юнги бессильно. Омега будто именно с того вечера, как исчез из поля зрения, и зажил в Чонгуке. Словно с той квартиры, откуда его выгнал Чон, он переселился к нему внутрь. Юнги не спрашивал разрешения, не предупреждал, просто взял и засел где-то в сердце и с каждым днём всё больше обживается, всё остальное оттуда выталкивает, освобождает себе больше места. Особенно тяжело по ночам, тоска подкрадывается с темнотой, с каждым вдохом внутрь забивается, до боли хочется его смех услышать, его руку в своей подержать, просто хоть со стороны увидеть. Но Чонгук не признаётся, упорно всё на привычку валит, эксперименты над собой ставит, над своим полностью опустошённым сердцем. Чонгук к Рену почти не ездит и к себе не зовёт, валит всё на кучу работы из-за яда, на самом деле не хочет и не может. Чонгук больше омег не видит, запахов не чувствует, всё ждёт и надеется, что Юнги из сердца съедет, всё верит, что долго не задержится.

Надо бы снова поехать к Чимину, придумать легенду и попробовать узнать у него, где Юнги. Чонгук за эти месяцы ездил к брату чаще, чем за всю свою жизнь. Врёт, что им интересуется, что якобы просто заходит, а сам всё Чимина на разговор выводит, правда, пока безрезультатно. Чимин постоянно отнекивается, говорит, что сам ищет, но Чонгуку кажется, он врёт, может хоть сегодня он будет поразговорчивее. Чону Юнги в Сохо найти — раз плюнуть. Но это последний рубеж. Если Чонгук наймёт ищейку, если искать начнёт, то он проиграл, и проиграл омеге-человеку. Признал, что воздух в Бетельгейзе резко потяжелел, что ночи теперь холодные, да так, что в дрожь бросает, а утро радости не приносит, только желание вновь отключиться. У Чонгука без Юнги будто жизнь не жизнь, а вынужденная мера. Чонгук от воя своего же волка глохнет, несколько раз квартиру в щепки разнес, пробовал напиться, отключался, но каждый раз приходя в себя, понимает, что бесполезно. Юнги даже в любимом виски. Юнги везде и нигде. Он будто сквозь землю провалился, а Чонгуку бы только мельком его увидеть, голос услышать.

— По-твоему, я совсем идиот? — Чон с трудом себя из зыбучих песков воспоминаний вытягивает и обращается к Дживону. — Конечно, я подумал о воде и сразу трубы проверил. Что надо было, мы отсоединили, — альфа встаёт на ноги и тянется за пиджаком. — Я поеду к Тэхёну, посмотрю, что он нарыл, а ты перестань так загоняться. Всё тихо и спокойно, на границе никто не спит.

— Я не смогу нормально спать, пока мы его не уничтожим, пока не решим этот вопрос раз и навсегда, — устало вздыхает Дживон. — Что с Итоном?

— Я приказал выслать приглашение на приём. Жду теперь хода от Намджуна, — Чонгук натягивает пиджак и идёт к выходу.

***

— Осветляем только корни, — Шуга садится в кожаное кресло в лучшем салоне красоты города и откидывает голову назад, позволяя мастеру заняться его волосами. Омеге сразу приносят чашку его любимого карамельного каппучино и кладут на столик последний выпуск глянцевого журнала. Омега-колорист только начинает заворачивать белоснежные пряди в фольгу, как к нему подходит бета из ресепшена и шепчет что-то на ухо.

— Я не могу, у меня клиент, — тихо отвечает мастер. — Пусть подождёт двадцать минут.

Бета опять шепчет что-то на ухо парню, но тот его высылает обратно в приёмную и продолжает красить волосы Мина. Пока Шуга сидит в кресле, бета подходит ещё пару раз, Мина это уже начинает раздражать, но он молчит, терпеливо ждёт, пока мастер смывает краску с его волос и приступает к укладке. Мин вновь тянется к журналу, но так и замирает с ним в руке, увидев в зеркале вбежавшего в комнату Рена. Последний тоже застывает. Впивается взглядом медовых глаз в отражение в зеркале, и Юнги кажется, что зеркало сейчас трещинами покроется. В глазах Рена столько неприкрытой ненависти, что свободные работники сразу из комнаты выходят, чувствуют, что буря назревает. Юнги первым берёт себя в руки, мажет по омеге безразличным взглядом и начинает листать журнал.

— Ты! — шипит Рен и подлетает к мастеру Мина. — Ты заставил меня ждать из-за этой прошмандовки?

— Простите… — начинает говорить заикаясь мастер, но Рен отбирает фен из его рук и швыряет об стену.

— Ну всё, — Юнги захлопывает журнал, отодвигает кресло и, встав, толкает Рена в грудь. Омега отшатывается к соседнему столику и моментально выпускает клыки, Юнги не теряется, тянется к флакону с лаком для волос и бьёт им прямо по лбу Рена. Последний подлетает за мгновенье, валит Мина на пол и цепляется пальцами тому в горло.

— Ты, сука, — рычит Рен. — Таким, как ты, даже под козырьком этого салона не стоять, не то, чтобы тут волосы укладывать! Ты помойная крыса, спутал адреса? — омега сильнее сжимает горло, задыхающегося парня. — Помойка чуть дальше, надо было вперед пройти.

— Ты, я смотрю, адрес своего места рождения наизусть знаешь, — хрипит Юнги и, дотянувшись до валяющейся на полу железной банки с осветлителем, что есть силы бьёт Рена по голове. Воспользовавшись тем, что омеге требуется пара секунд, чтобы прийти в себя, Мин выбирается из-под него и, схватив портмоне, бежит на выход. Рен так и сидит на полу, схватившись за голову и всё пытается понять, каким образом Юнги оказался в этом салоне, почему на его запястье ролекс, и одет он во всё из последней коллекции любимого Реном дизайнера.

— Давно этот к вам ходит? — Рен стряхивает брюки и, нацепив на себя улыбочку, обращается к мастеру.

— Я его сделал платиновым блондином пару месяцев назад, с тех пор корни осветляю, — тихо говорит парень.

— А откуда у него деньги? Чем он занимается? Вы же только и делаете, что тут клиентов обсуждаете, что про этого знаете? — приподняв бровь, спрашивает омега.

— Я не знаю, не интересовался. Он всегда платит и щедрые чаевые оставляет.

— Когда в следующий раз он придёт, позвони мне. Ты меня и так сегодня расстроил тем, что ждать заставил. Расстроил так сильно, что мои пальцы против воли к телефону тянутся, думают твоего администратора набрать, — ядовито улыбается Рен. — Если хочешь, чтобы этого не произошло, сообщишь мне о его следующем визите. А теперь займись моими волосами, — омега хлопает парня по плечу и, как ни в чём не бывало, садится в кресло.

***

— Блять! Светильник! Я любил этот светильник! — визжит Джин, смотря на осколки, валяющиеся на полу, пока Намджун грубо трахает парня прямо на тумбочке в спальне. — Ким Намджун! — глухо стонет омега. — Я разорву тебя на куски сразу же, как ты вытащишь из меня свой член, обещаю.

— Заткнись, — шепчет ему в губы альфа и засасывает в грубый поцелуй — кусает, сминает, зубами оттягивает. — Я просил тебя не приходить на склад? Просил, — Намджун делает грубый толчок, нарочно двигается больнее. — Просил своей обтянутой долбаной кожей задницей перед моими работниками не крутить? Просил, — ещё толчок. — А что ты, волчара, делаешь? — Намджун подхватывает Джина под бёдра, до упора на себя натягивает и всё громкие стоны выбивает. — Правильно. Делаешь всё наоборот.

— Я готов сделать это снова, — рвано дышит омега и сам насаживается. — Лишь бы после ты меня вот так вот драл.

Джин, взмокший весь, капли пота по вискам стекают, всегда идеально уложенные волосы прилипли ко лбу, омега дышит через раз, еле за напором своего альфы успевает. Отдаётся ему полностью, без остатка, не просто тело в его руки вручает, а душу вкладывает, каждым жестом свою любовь, своё безумие показывает. Заставляет Намджуна с ним вместе в этом огне страсти гореть, вместе обугливаться, чтобы к утру вновь из пепла восстать и снова в объятия друг друга броситься. Намджун кончает с громким рыком, в сотый раз зубами в свою же метку на плече омеги цепляется, а Джин рад только. Его бы воля, он бы имя Кима на лбу носил, вот только альфе бы пришлось тогда именем Джина всё своё тело покрыть. Джин сам бы любовно его выводил, чтобы ни одна сучка на его мужчину не зарилась, слюни не пускала.