Намджун аккуратно кладёт обессиленного и обмякшего после оргазма омегу на кровать, вновь вдавливает его в неё своим телом и только тянется за поцелуем, чтобы приступить ко второму заходу, как в дверь спальни стучат.

— Что? — кричит Ким, продолжая ласкать своего парня.

— Вам приглашение, и надо ответ выслать. Это срочно, — так и не открыв дверь, выкрикивает с той её стороны работник.

— Ты совсем охренел меня из-за приглашения беспокоить? Пошёл вон, — Намджун вновь тянется за поцелуем.

— Это от Чон Чонгука.

— Что за хуйня?! — Джин приподнимается на локтях и машинально ищет до чего бы дотянуться, чтобы в дверь швырнуть.

— Тише, волчонок, — Ким вжимает парня в подушки и легонько целует в нос.

— Почему этот долбанный альфа напоминает о себе именно тогда, когда мы трахаемся? — не успокаивается Джин. — Всё время одно и то же.

— Чувствует, видимо. Ревнует, — усмехается Ким и, провожаемый взглядом полным обожания, как и есть голым, идёт к двери.

***

— Почему я не могу провести приём у себя в особняке? — Дживон нарезает мясо и отправляет себе в рот первый кусочек. Вся семья Чон, кроме Тэхёна, сидит за огромным прямоугольным столом и ужинает. — Не зря ведь я такой гигантский дом с огромным двором отстроил! — продолжает возмущаться старший Чон.

— Отец, — Чонгук откладывает вилку и тянется к бокалу. — Гостей слишком много. Мы собираем верхушку Сохо с их семьями и впервые с тех пор, как всплыл яд. Наша цель, чтобы оборотней наконец-то отпустило, чтобы они перестали жить в страхе и хоть немного расслабились. Мы выбрали лучший ресторан, с прекрасным видом на город. Перестань капризничать.

— Ладно, у меня всё равно вариантов, кроме как смириться, нет, — вздыхает альфа и поворачивается к супругу, — может хватит траур держать по своему глупому сынку.

— По нашему. Это наш сын, — Мун взгляда с тарелки не поднимает. На Дживона с каждым днём смотреть всё тяжелее. Мун мужа больше не понимает и понимать не хочет. Омега всё не может простить этим альфам того, что с Юнги случилось, а еще Мун Тэхёна почти не видит. Альфа из-за отца в особняке не появляется, и Мун сильно скучает.

— Дорогой, — тянет альфа. — Это я должен сейчас обижаться, злиться, потому что мой сынок ужину со своей семьёй, да и вообще, своей семье, предпочел какого-то человечишку.

— Дживон, не начинай, — Мун откладывает бокал с вином и промокает губы салфеткой. — Я слишком от всего этого устал, и от ваших планов по захвату мира, и замашек бога вдвойне. Извините, я сыт, — омега встаёт на ноги и идёт к лестницам наверх.

Дживон молча провожает супруга взглядом, а Чонгук даже не реагирует.

— Есть ответ от Намджуна? — обращается Дживон к сыну.

— Он дал согласие, — усмехается Чон. — И он придёт не один.

— С ума сойти, — брезгливо морщится Дживон. — Оборотень, который живёт с человеком. Как хорошо, что у тебя с ним ничего не вышло. Сейчас я понимаю, что тот омега сумасшедший.

— Не говори так про Джина, отец, — холодно говорит альфа и встаёт на ноги. — Завтра с утра я пройдусь по списку приглашенных, а пока хочу поспать хоть пару часов.

— Через неделю дадим приём, протестируем противоядие и начнём о вашей с Реном свадьбе думать. Пора вернуть в этот дом улыбки и счастье, да и внуков понянчить хочется уже, — мечтательно говорит Дживон.

— Мне сейчас не до этого, — отмахивается Чонгук и идёт к лестницам.

***

Чонгук поднимается в свою спальню и сразу стягивает чуть ли не слившуюся за тяжёлый день с кожей рубашку. Весь день альфа провёл на ногах, поел он впервые только пару минут назад, всё, чего хочется, — это душ и сон. Но оба желания отходят на второй план, стоит зацепиться взглядом за Куки. Чонгук подходит к креслу и берёт игрушку в руки.

— Ребёнок, — горько усмехается альфа. — Где же тебя носит? — спрашивает он у молчаливого собеседника и сильнее сжимает в пальцах мягкое брюшко.

Злится на себя и отбрасывает Куки на не разобранную постель. Чонгук достаёт из кармана брюк сигареты и, прикурив, подходит к окну. Альфа делает вторую затяжку и прислоняется к холодному стеклу лбом. Смотрит на горящие во дворе фонари — их светом мрак внутри себя рассеять пытается, но знает, что обречён на провал. Чонгуку бы Юнги на долю секунды — блеск его глаз поймать, улыбку увидеть, разок затянуться его запахом, а апогей — коснуться, снова бархат кожи под ладонями почувствовать. Пустота внутри только ширится, и пусть, Чонгук себе не признаётся, но настанет день, когда она его с головой поглотит, когда уже больше не выбраться. Стекло перед глазами рябью покрывается, Чонгук даже отшатывается, потому что на чёрной глади любимые глаза видит, но смотрят они так холодно, что у Чонгука кожа тонким льдом покрывается, этот холод чуть ли до сердца не доходит. Альфа обжигает пальцы догоревшим фильтром, прямо на пол окурок отбрасывает и давит туфлями сверху. Чонгук себя ненавидит. Настолько сильно, что сам себя наказать готов, вот только высшее наказание он уже получил — он того, кто в сердце засел, за порог выставил, в грязь втоптал. Сам собственными руками зарождающиеся внутри чувства душил, давил все порывы, а в результате не справился. Оказалось, Юнги тот цветок, который даже бетон пробьёт и ростки пустит. Сидит сейчас внутри, разрастается, а Чонгук собственными лёгкими давится. Смотрит на свои руки, которыми Юнги к обрыву подталкивал, и всё воющего внутри зверя заткнуть пытается. Обхватывает ладонями голову, всё сильнее сжимает, всё избавиться от этой тупой ноющей боли мечтает. Ему бы свой череп раскроить, вынуть оттуда всё, что Юнги касается, и сжечь. Вот только всё теперь в Чонгуке только Юнги и касается. После него ничего не осталось, а на ногах стоять, только его образ вспоминая, получается. Чон рычит и, не думая, кулаком прямо в стекло бьет, окно разбивается на сотни осколков, а альфа на руку, с которой густыми каплями кровь капает, смотрит. Вот только физическая боль душевную не унимает, Чонгуку хоть отрубить к чертям эту руку — Юнги всё равно не исчезнет. У него в голове ад, война с самим собой, а ему людей вести, на ноги Сохо ставить, полукровку убить… Как Чонгук с этим справится, если с собственным сердцем справиться не в силах.

— Что случилось? — Мун влетает в спальню, на ходу натягивая халат. — Чонгук… — омега смотрит на кровь на руке сына, на осколки на полу и идёт обратно к себе за аптечкой. Чонгук сидит на краю кровати, не разговаривает, не двигается, просто руку впереди себя держит, позволяет Муну раны обработать и перевязать. — Я бы сказал, что пройдёт, что тебе полегчает, что будет лучше, — тихо говорит омега, наматывая бинты. — Но не скажу. Потому что не пройдёт, не отпустит, не забудется. Ты знал это ещё тогда и сам сделал свой выбор. Вот и терпи сейчас. Собирай себя по крупицам, продолжай изображать перед отцом и Сохо сильного. Но не передо мной. Для меня ты проигравший, для меня ты слабый.

— Уходи, — впервые в жизни Чонгук просит, а не приказывает. — Мне плевать, что ты обо мне думаешь. Я сильный, — альфа одёргивает руку и встаёт на ноги. — Я самый сильный волк этого долбанного города и никто, а тем более ты, не смеет ставить мою силу под сомнение, — рычит Чонгук и его глаза вмиг окрашиваются в красный. Мун пятится назад и, так ничего и не ответив, выходит за дверь.

Альфа устало опускается на постель, треснуто улыбается валяющемуся рядом Куки, но с кровати не сбрасывает, укладывается рядом и веки прикрывает.

***

Шуга паркует мерседес у недавно открывшегося французского ресторана, куда его позвал пообедать Малон, и, бросив ключи парковщику, вальяжной походкой идёт ко входу. У ресторана было шумное открытие и отличная рекламная кампания, именно поэтому все столы заняты и внутри очень людно. Мин следует за администратором, который провожает его к столику Малона и, учтиво поклонившись, отходит. Шуга целует альфу в щёку и опускается на стул.

— Люблю, когда я ещё не пришёл, а моё любимое вино уже на столе, — очаровательно улыбается Мин и наслаждается обожанием в глазах альфы.