Поезд стучит «квадратурой» колёс об окоченевшие рельсы, вгоняя пассажиров в сон. К концу второго дня коньяк закончился. Лежу на нижней полке в купе и вяло размышляю: «Стоит ли рискнуть на остановке и взять чего-нибудь палёного?… Или ну её на фиг – экономию? Пойти выпить-закусить в вагон-ресторан?» И сразу же при этом вспомнилось, что в советское время рестораны были дешевле и в командировки летали в основном самолётом, а не тряслись по четверо суток через всю матушку-Россию.

Окно заледенело. Из печки воняет какой-то гарью. Под утро холодно и сквозит откуда-то из щели. Хорошо, куртка длинная. Повесил её в углу над головой. Теперь сквозит куда-то под подушку. Попутчики всё время меняются. Не успеешь к одним привыкнуть, как уже другие вселяются. Читать долго в тряску тяжело. Комп с собой таскать что-то поленился. В общем, тоска зелёная.

Опять тряхнуло и стоим. Прямо в тайге сплошной. До чего пейзажи тоскливые за окном! Где разруха, а где хоромы за пятиметровыми заборами…

Вот не люблю, когда вроде образованные люди начинают сленгом или архаизмами какими злоупотреблять. Это я к тому, что в коридоре очередной пассажир с проводником что-то выясняет. Особо не прислушиваюсь, но такая дремучая речь слышится, что ужас просто. Сначала казалось, что мужик просто прикалывается так, но нет.

Ну точно, ко мне вселяется. Мужичок совершенно затрапезного вида, даже солома в бороде. Боже мой! С мешком каким-то, а штаны на нём… Я такие последний раз видел у деда на даче в сарае. Там ими лаз в погреб зимой утепляли. И фуфайка того же стиля.

Думаю: «Сейчас он сапоги снимет – и я задохнусь».

– Доброго «здоровьечка»! – говорит.

И я ему с плохо скрываемым недовольством:

– Здрасьте!

А сам думаю:

– Тоже мне, ещё один народный целитель, блин.

Что-то мужичок засуетился: не знает, куда свой мешок приткнуть.

Говорю ему:

– Полку-то подними, там можно поставить.

Мужик, довольный, что наконец удалось пристроить свою поклажу, сел посредине полки, улыбается. Руки на колени положил, ноги поджал, ну прямо паинька. Я мельком взглянул на него. Лицо ничего: рябое слегка, но отвращения не вызывает. Взгляд открытый, ясный. Я расслабился. Вроде не грубиян и не хам. А дремучесть как-нибудь переживём. Лишь бы не вонял сильно.

– Меня Киром зовут, – первым решился на контакт мужичок. Ишь ты, думаю, с представления начал. Теперь представляться попутчикам и не принято как-то. Я привстал, протянул руку:

– Александр.

Поздоровались. Рука у него тёмная, жилистая и шершавая.

– Кир – это Кирилл, что ли? Или, как царя персидского, просто Кир?

Спросил, а сам пожалел. Думаю: «Ну вот что с этими персами выпендрился, видно же – мужик не в теме».

Кир почесал затылок:

– Можно и Кирилл, но лучше уж Кир, да и покороче будет.

Я думаю: «Ну Кир так Кир. Какая мне разница-то, собственно?»

Мужик привстал и полез под лавку к своему мешку. Достал какой-то свёрток и ещё что-то. Я не стал особо разглядывать. Подумал: «Может, перекусить хочет?»

Кир наконец угнездился поближе к окошку.

– Сань, слушай, а чего это у мужика там, в соседнем закутке, на пузе лежит? Вроде коробка какая-то открытая. И светится…

Я слегка приподнялся на локтях, пытаясь понять, что же имеет в виду мой сосед. Даже встал, прошёлся по коридору, невзначай заглянул в соседнее купе. Там толстяк увлечённо что-то смотрит на ноутбуке. Кино, видимо. Я вернулся, присел тоже к окну.

– Кир, – говорю, – ты что, компьютера никогда не видел?

Мужичок часто заморгал, ну совсем как ребёнок. Ему, видимо, даже неловко, что ли, стало своей неграмотности. Да и я пожалел, что так вот напрямую человека озадачил. Я же вот в его таёжных сельхоз делах ни бум-бум. Кроме, конечно, своих вымученных и в основном теоретических знаний по лесному хозяйству. Мечтал по молодости жить в лесу, беречь его, исследовать. Потом, пройдя небольшую практику «в поле», как-то прижился в городе.

– Ну это типа телевизор такой. Кино смотреть, книжки читать, по почте переписываться, – решил я немного просветить Кира.

Кир интенсивно зачесал голову, потом бородёнку начал дёргать. Чувствую, что-то до него плохо доходит. Теперь уже мне стало интересно. Думаю: «Неужели и телевизора у них нет?»

Попробовал немного прояснить ситуацию:

– Кир, ты же в деревне живёшь? Или совсем на выселках где-то?

– Посёлок у нас, Встелькино называется. Ему уж сколько лет, о-го-го! У нас там места вообще обжитые…

Я, конечно, пересказывая речь Кира, не воспроизвожу доподлинно все его витиеватые «токма», «ежели», «ако», «всяко тако» и тому подобное. Иначе придётся всё время писать рядом перевод. Не все ведь точно понимают всякие там архаизмы и старославянские речевые обороты. Сам я поначалу сильно напрягался, пытаясь уловить смысл высказываний, но постепенно приспособился. Видимо, всё же тлела где-то там, в глубине, некая родовая память. Теперь иногда буду оставлять некоторые кировы «залепухи» для колорита.

– А телевизоры у вас в деревне есть? – продолжил я разговор.

Кир повеселел, заёрзал.

– Ну что уж ты так, дядя, мы уж не какие-то там тёмные люди! Есть у нас два аппарата в селе, и электричество иногда в проводах пробивается. Да наскучило нам «енти телевизеры» смотреть. Там и показывают-то две программы всего.

– Как две программы? В смысле два канала?

– Да не, вроде какие-то программы. Так тётка «объявлят». Первые-то два года чуть ли не каждый день бегали всем кагалом смотреть. Потом осточертело хуже пареной редьки. Одна программа вроде называется «Двадцать седьмой съезд КПСС. Прямая трансляция из какого-то дворца».

Кир выговорил название, только забыл, какой дворец, и даже сам удивился.

– О! Гляди ж ты, и сейчас помню. Втора программа – музыкальна. Балет «Лебяжье озеро».

– Лебединое, – не удержавшись, поправил я.

– Дак я и говорю – лебяжье. А у вас, городских, что, ещё каки программы есть?

– Да есть, конечно.

Я не стал дальше развивать тему, потому что решил, что передо мной либо местный дурачок, либо деревенский гениальный прикольщик. Уж так естественно у него врать получалось.

Видать, поняв направление моих мыслей по кисляку на моём лице, Кир поторопился развернуть свой свёрток. Ну точно, то, чего я и ожидал. Пузатенькая бутылка с какой-то красноватой жижей, кусок сала, почему-то страусовое яйцо и луковица.

Мужичок замер слегка, как-то виновато-вопросительно посмотрел на меня и прямо спросил:

– Сомогонку пить будешь?

До этого момента я оканья за ним особенного не заметил, а тут вдруг именно «сомогонка». Прямо отчётливо так, через «о». Позже оказалось, что Кир то окает, то не окает. Я так и не понял, от чего это зависит.

Ну что ж, вопрос поставлен ребром. Надо на что-то решаться. К тому же запасы коньяка кончились. Единственное, что смущает, это вид жидкости.

– А что это у неё вид такой страшный? Настойка, что ли, какая? У меня на настойки аллергия вообще-то…

Кир бережно погладил бутылку и так убедительно сказал, что мне пришлось поверить ему:

– Да не переживай, Санёк, тебе понравится. Это наша, традиционная, священная, вроде как заговорённая. В заговоры-то веришь али нет?

В заговоры я не верил и не собирался верить. Но попробовать всё же решился. Хотел сказать ему, чтобы больше половины стакана не наливал, зная сельскую привычку пить стаканами. Но, вижу, Кир налил грамм пятьдесят себе и столько же мне.

– Санёк, ты это, вон у тебя молочко есть, молочком запей.

Я, честно говоря, ещё не слышал, чтобы самогон молоком запивали.

Говорю ему:

– От молока же пронесёт!

А он:

– Не, ничего, так лучше будет.