- Что там за слухи, за Аэропорт? - манит меня эта сгорающая звезда.
- Про Гиви с Мотором? Про то, что шлют под видеокамеры в атаку людей? Что "пиарщики", "мясники"... - стоит в синем оконном свете Японец, бледный, как призрак в кино. - Здесь же не первые, кто так говорит, Только всё это - дохлая лирика. А кто будет делать за них? Кто воевать будет? Туда любого назначь - все "мясники". Потому что это - Аэропорт! Там по-другому и быть не может. Они и пришли, Гиви с Мотором туда, самые отчаянные из остальных. И ведь бьют там "укропов", и выбьют однажды. А сколько было до них, сколько бодались там и "Восток", и "Пятнашка"? Меньше потерь, да толку в копейку. Я за Гиви не знаю, а Мотора видал еще по Славянску. Это - Чапай! И бойцы у него в "Спарте" - вот такие все мужики! - поднимает он палец. - Не могут от смерти спастись, так умирают со славой. Потому что Аэропорт - это Легенда!
...В комнате спит на кровати Ива, и сидит на своей, свесив ноги, Орда. В окно, как в палату больницы, льётся синий уличный свет, и Ива лежит мертвецом.
- Я третью ночь с пистолетом под подушкою спать ложусь. Все с ума здесь сошли, - тих и задумчив, сидит бездвижно старик.
Ванька пришел вечером на бровях, достал оружие, вставил ствол в рот, хотел застрелиться. Орда отобрал до утра автомат, скомандовал: спать.
- Да, - знаю я про этот дурдом. - Синий с Японцем уходят. Не будут служить, - говорю я последнюю новость.
...И снова под звездами стонет Донецк. И снова просыпается ночью Аэропорт. Где на гноище старого мира сошлись на смотрины все легенды Четырнадцатого года: "киборги", "Спарта" и "Сомали". Где, калеча железные танки, идут они, убивают друг друга. Русские убивают русских.
Когда-нибудь и мы будем стоять у развалин Донецка, как раньше стояли у могилы Грозного. После Украины мы больше не верим в СССР...
"ПЕРВЫЙ ТАЙМ МЫ УЖЕ ОТЫГРАЛИ..."
Я не хотел здесь этой главы, и просто не знал, о чем в ней писать. Это - пустые дни конца Четырнадцатого года. Дни, когда огромной толпой ополчения сидели мы на кроватях в казарме. Сидели на кроватях, как вороны на проводах, и лениво тек разговор обреченных. Когда мы не знали, что ждать впереди, и никому не хотелось этого Завтра. А под рукой гудела передовая и, перелетая через казарму, били в город украинские снаряды.
Мы знали, что не будем так вечно сидеть, но не хотелось куда-то идти. Но оно явилось за нами, Завтра, и всем, кто сидел в той казарме, свернуло нам шеи. Свернуло нам шеи, чтобы смогли оглянуться назад - на то счастливое прошлое. Где еще не было ледяных дней Дебальцевского котла, страшной промзоны Авдеевки, ненасытной Светлодарской дуги... Где не летели, как сон, 15-й, 16-й и 17-й год, столь многих из нас поставившие в шеренги мертвых. Потому что две Чеченских войны не убили у меня стольких друзей и людей, сколько их отняла Украина.
Я записал на камеру и в блокнот эти дни. Я хочу вернуть снова "Беркут", "Би-2" и Донецк, хочу вспомнить, как уходила от нас эта легенда - Четырнадцатый год.
...Футбольное поле за нашей казармой, где так давно отсвистели мячи. Белые волны инея на пластиковой зеленой траве. С надломленной кроной дерево со стороны футбольных ворот - падала мина, да лопнула на сучьях, не долетев до земли. Падала сучья мина! С визгом и свистом! Падала падаль с неба на землю, не из ароматных садов, а из преисподней.
На футбольном поле строятся оба отряда: шеренга "Беркута" под черным казачьим флагом, шеренга "Би-2" под сине-зеленым знаменем ВДВ. Вышли на мачт, разогнуть свои кости. В поле два командира, спорят, кто победит:
- Команды не сработанные - в этом вся прелесть, - руки в карманах, щурится Север.
- Лбами ворота сшибут, - стягивает Клуни бушлат. И сам за мячом.
Футбол был объявлен заранее, не больше, как дружеский мачт, но в это не все поверили в "Беркуте". В голодном отряде пополз слух про иной смысл игры:
- Игра на остатки еды. Кто выиграет, тот не умрет.
- А вдруг проиграем?
- Сдохнем до смерти!
На поле с полсотни бойцов, болельщиков с игроками - все знаменитые футболисты, кто хоть однажды брался за мяч: Крот, Слепень, Гоша и Кеша, Каток, Шайтан, Страж, ВодАлаз... Пока что разминка и, как на колесах, мелькает в поле один метеор.
- Товарищ Синий!.. Товарищ Синий!.. - бегут к нему за мячом.
- Мы их порвём! Мы их порвём! - заряжается тот перед дракой.
Перед воротами вся команда, целится для гола. Разогнался и бьет с поля Зем; улетело за штангу. Дальше Японец; просвистело уже над воротами. В воротах Шаман, оперся о штангу, рот до ушей, считает мячи.
- Да, вы по воротам бить будете, тля! - ходит кругами Родник.
У сетки ограды на снегу топчутся зрители - тоже в военном, как игроки. Жена Клуни Ёлка, рыжая, как огонь, расставляет на бетоне призы: фруктовый чай, сигареты, сгущенка. И бегает в своей команде, хромая на незажившую ногу, сам командир ...Идет двадцатая минута первого тайма. Стенка на стенку, возятся у ворот "Би-2" обе команды; груд в грудь со Слоном, и падает Зем. Но рушится оборона "Би-2".
- Маэстро! Маэстро! - пасуют кому-то.
- Ну, гол-то будет сегодня, иль нет?! - не в игре, но летит к общей свалке Родник.
Синий у самых ворот. Бьет в мяч, бьет в него берцем, и тот влетает в ворота. Гол! Не зря заряжал он свою батарею.
- Один - ноль! - ревут в горло "беркуты".
Мороз на дворе, но поснимали шапки и побросали бушлаты бойцы. Носятся в поле, дымя, как из печки. У сетки, ногой об ногу, меж зрителей пристукивает Орда. Залетел к нему мяч, выбрасывает в игру.
- Я - старый, мне только мячи подавать, - кашляет он из прокуренного бушлата.
Рядом с Ордой, отстав от погони, вцепился в сетку Японец:
- Мы не старые - мы просто устали...
Конец первого тайма. В углу поля змеиный клубок, где без перерыва ревут: "Штрафной!", и откуда шарами выкатываются старые и уставшие. Выкатился Шайтан и, разогнувшись, прячет от камеры в ладонях лицо. В середине поля сын Севера Малой; в черной папахе, в черной рубахе, в черной бороде до черных бровей - стоит, как памятник белогвардейщине. Идет с поля, шатается, Зем - как заново приполз из-под "Града".
В перерыве у сетки обе команды шатаются на ногах с кипятком во рту - глотают, как водку, из термосов чай.
- Так, второй забиваем, пока не остыли, - учит Родник.
- Ну, Синий! Везде пионер! - почти по-отцовски восхищен им Орда.
- Я в Макеевке на Красно-Гвардейском родился. Это - гетто в гетто... - сознается Синий, откуда пророс.
Второй тайм, и на воротах сменился Шаман.
- Дай за штангу старому подержаться, - забыв, что "просто устали", меняет его Японец.
...Летает по полю мяч, но уж измотались, да изболтались бойцы. Мало бегут, а больше идут. Не ветер в ушах свистит - язык до земли висит ...Кончился мачт. Четыре-один в пользу "Беркута".
- Теперь бы в пивбар! - ликует Синий, забивший еще один мяч.
- Пивбар - это твоя стихия, - проходит мимо Японец.
Строятся друг против друга обе команды. Встали, как на параде; глянули друг на друга, захохотали, шагнули вперед и обнялись до треска костей.
- Спасибо за игру! - отступает в сторону Север.
- Приз победителям! - поднимает Клуни пакет со сгущенкой.
- Приз проигравшим! - с пакетом сгущенки выходит из "Беркута" Карабах.
Всё кончено. В холодном зеленом поле собирают бушлаты и шапки бойцы, и потянулись в казарму замерзшие зрители. И только Хомяк стоит на обледенелой траве с черным казачьим флагом; с белым оленем, раненым черной татарской стрелой.
