Он испугался.

Орна Абири, молодая математичка из школы, подскочила к нему и расцеловала его в обе щеки. В школе она в жизни такого не проделывала! Орна представила Зеева двум своим подругам и спросила, что он тут делает. Он смутился, не зная, что ответить, и пробормотал, что вышел из кино. Про фильм его коллега расспрашивать не стала. Вместо этого она пригласила его пойти с ними в бар, но Зеев ответил, что идет к приятелям, и отказался.

Перед тем как расстаться, Абири спросила:

– Дать тебе телефон?

– Что? – не понял он, решив, что она зачем-то хочет дать ему номер своего сотового.

– Мне показалось, что ты собираешься позвонить по телефону-автомату. Если тебе нужно поговорить, у меня есть мобильник.

Зеев рассмеялся:

– Да нет, я уже поговорил. Я забыл адрес, а записку оставил дома.

Только около десяти вечера он сумел позвонить из телефона-автомата в Ришон-Ле-Ционе.

Ему не удалось скрыть изумления в голосе, когда он спросил Авраама:

– А что, кто-то видел, как Офер здесь ошивается? То есть у вас есть сведения, что он жив?

– А почему бы ему и не быть живым? – ответил инспектор, и учитель окончательно запутался.

– Да нет, я хотел сказать: вы знаете, где он находится? – спросил он.

– Наверняка мы не знаем ничего. Пытаемся проверить любую информацию, какую получаем.

– Почему же вы верите такой информации? – продолжал спрашивать Зеев. – Неужели вы проводите розыск на основании каждого телефонного звонка?

Авраам недоуменно уставился на него.

– Мы пытаемся проверять всё, – сказал он.

К ним подошла молодая сотрудница полиции. В руках она держала тряпки, бывшие некогда коричневыми вельветовыми брюками.

– Ладно, прошу прощения, – нетерпеливо сказал Авраам, – у меня дела. Спасибо, что присоединились к поискам, и обещаю, что на неделе вам назначат еще одну встречу. Напомните свое имя, пожалуйста.

– Зеев Авни, – успел ответить учитель. – Хорошо, что спрашиваете, – та ваша коллега, которая допрашивала меня в четверг, этого не спросила. Буду рад поговорить с вами об Офере. Не знаю, что вы успели выяснить до сих пор, но я мог бы многое вам рассказать. Мы, правда, переехали сюда всего год с небольшим назад, а перед этим жили в Тель-Авиве. Я и сейчас работаю в Тель-Авиве. Но думаю, я успел хорошо узнать Офера в те месяцы, что давал ему частные уроки.

Инспектор Авраам что-то показал рукой, и женщина-полицейский вложила коричневые вельветовые брюки в большой черный пластиковый мешок. Зеев услышал, как она говорит:

– Почему бы и нет? Хоть дюны почистим, поможем Управлению охраны природы.

После этого Зеев уже не вернулся к группе, участвующей в поисках. Оттого, что выяснилось столько подробностей, к нему пришло некоторое удовлетворение, смешивающееся с разочарованием из-за краткости беседы с Авраамом. В своих фантазиях он представлял себе этот разговор гораздо более развернутым. Воображал, как они обмениваются информацией и даже идеями. Его потянуло домой, и он пожалел, что не приехал на мотороллере.

Но на обратном пути Зеев почувствовал, как к нему подступает, завладевая им, отчаяние. Сначала он не понял, в чем дело. В том ли, что он вдруг осознал тяжесть своего поступка, или из-за нетерпения, проявленного Авраамом, из-за того, что тот его не узнал, когда он представился? Хотелось думать, что позвонил он не зря. Ему все-таки казалось, что инспектор на минуту прислушался к нему и что его и вправду собираются еще раз пригласить для разговора об Офере.

Внезапно эта мысль застряла у него в голове.

Он почувствовал, как у него задрожали ноги. Они будто вросли в тротуар, хотя на самом деле, сам того не замечая, Зеев все ускорял свой шаг.

В разговоре с инспектором Авраамом он как бы вскользь спросил, не могла ли информация, из-за которой поиск велся именно здесь, быть передана по телефону. А ведь сам инспектор про это не говорил. Может, удастся наврать, что он услышал это от кого-то из ментов или родственников?

Зеев не помнил, как вернулся домой. Он надеялся найти там Михаль, но, открыв дверь, увидел, что квартира пуста. Мужчина лег в спальне на кровать и приказал себе закрыть глаза, как приказывают детям.

Нет сомнения, что менты вот-вот постучатся в его дверь.

Нажатие на ручку двери кабинета Иланы Лим было для Авраама Авраама одним из любимых моментов в его работе. Только что он пребывал в здании Центрального Тель-Авивского отделения полиции – и вот дверь за ним закрылась, и он уже в совершенно ином мире. Иногда, зная, что он к ней направляется, Илана встречала его на пороге.

И не то чтобы этот кабинет на втором этаже нового здания на улице Саломе сильно отличался от других помещений полиции. Посредине стоял большой темный деревянный стол, на нем – монитор «Делл». На стене рядом с портретами президента страны и главы правительства – благодарственные грамоты и удостоверения в рамках. На большой фотографии дивной красоты – ванкуверский висячий мост Лайонс-Гейт на закате. Лим работала там несколько лет по заданию полиции, уезжала туда вместе с семьей и потом говорила, что какая-то ее частица «осталась в этом морозном городе и в Израиль не вернулась». На двух фотографиях поменьше – сама Илана, на одной – с Ароном Бараком, бывшим председателем Верховного суда Израиля, а на второй, многолетней давности, – с певицей Ярденой Арази. На этих снимках она была молодой, с длинными каштановыми волосами, без светлых мелированных прядок, которые Авраам помнил с момента их знакомства. На столе стояла самая драгоценная фотография в черной рамке – семейная карточка на фоне базилики Сакре-Кёр в Париже, сделанная во время поездки перед мобилизацией старшего сына Иланы Амира. Он был в центре фото, возвышался над двумя младшими братьями и сестренкой, – дылда, как и его отец с матерью, обнимающие его с обеих сторон, этакий весь развеселый. Несколько месяцев спустя Амир погиб во время военных учений.

– Входи, – сказала Илана, и Авраам Авраам разочаровался, увидев, что Шрапштейн успел его опередить. У них шел какой-то разговор, и полковник хохотала до слез. – Входи, Ави, – повторила она. – Эяль докладывает о результатах вчерашних поисков.

– То есть об отсутствии оных, – сказал Шрапштейн.

Лим – видимо, в продолжение того, что сказано раньше, – возразила:

– А что, эта кожаная куртка – тоже улов. Подновить – да и щеголять… Слышала о таком в лекции о моде.

– Ты еще вельветовые брюки не забудь! – Шрапштейн захохотал вместе с Иланой.

Авраам тут же почувствовал издевку над собой. Еще вчера вечером он не понял решения Иланы присоединить к следствию Эяля Шрапштейна. С чего она решила, что ему понадобится дополнительный офицер?

«Он свободен, и ты ведь, Ави, знаешь, что парень он башковитый, хотя иногда его и заносит. Ты – старший инспектор, поставлен во главу расследования. Задействуй его, как сумеешь, и он тебе поможет», – так Лим попыталась оправдать свое решение.

– Когда приезжает Элиягу? – спросил Авраам Авраам, и она ответила:

– Уже едет, минуты через три будет здесь. А ты знаешь, Эяль, что Ави положено поздравление? У него в пятницу был день рождения.

Ей хотелось развеселить Авраама, но он сжался в комок.

– Поздравляю! И сколько же тебе стукнуло? – спросил Шрапштейн, и Илана, почувствовав неловкость, ответила за недавнего именинника:

– Еще и сорока нет. Пацанчик ты, Ави, тебе еще годика два ходить в зеленых и подающих надежды следаках. До сороковника это работает.

– А вот у меня в запасе десять лет, – сказал Эяль.

Вошел Элиягу Маалюль – почему-то в сером плаще.

– Вижу-вижу, что планку возраста я поднял, а планку красоты опустил! – произнес он свою обычную фразу и, положив руку на плечо Авраама Авраама, шепнул ему на ухо: – Рад тебя видеть. – Затем присел возле него на стул. – О’кей, начнем. Потому что я тороплюсь. Ави, проводи брифинг и постарайся все изложить как можно подробнее.

Авраам Авраам положил на стол тонкую папку с делом и вынул из нее три листка, которые отпечатал и сколол сшивателем утром в участке.