– У родителей мужа. В Рамат-Гане.

– Почему?

– Я не могу сейчас одна ими заниматься, у меня сил на это нет. Может, в воскресенье я их верну.

Внезапно хозяйка дома разрыдалась – наверное, при мысли о воскресенье и о том, что уик-энд пройдет без Офера. Это было тихое, придушенное, прерывистое завывание, как у собаки, которую оставили на улице и которая пытается войти в дом.

– А связь с супругом у вас есть? – спросил полицейский.

– Я сегодня с ним не говорила. Он связывается с Йоси, братом. Тот рассказывает, что да как. Муж в воскресенье возвращается.

Авраам Авраам подождал, пока Хана не успокоится.

– Знаю, что задавал вам этот вопрос много раз, но сейчас мы тут в тишине, одни, и может быть, у вас уже было время подумать… Вы уверены, что не случилось ничего такого, что привело Офера к побегу? Или что у него нет какого-нибудь приятеля, может, даже и не из школы, к которому вы можете нас направить и который, по вашему мнению, что-то знает?

Почему он спросил про побег Офера, будто то, что парень сбежал, было само собой разумеющимся?

– Я вам все рассказала. И у вас есть имена всех, кого он знает.

– Послушайте, госпожа Шараби, я постараюсь объяснить, почему возвращаюсь к этому. Трудно себе представить, чтобы подросток в таком возрасте сумел сбежать без чьей-либо помощи. У него нет кредитной карточки, и вы вчера сказали нам, что и наличных у него не было. И мобильного телефона. Без чьей-то помощи он далеко не убежит. Без кого-то, кто, может быть, дал ему денег, или кого-то, кто предоставил ему ночлег.

Верил ли полицейский в свои слова или же просто хотел нарисовать успокоительную картину, на которой Офер спит под крышей и вовсе не одинок?

– Может, вы знаете, не знаком ли он с кем-то из Ашдода? – спросил он.

– Из Ашдода? – Хана задумалась. – Он часто бывал там со своим отцом, в порту. Но родных у нас там нет. Почему из Ашдода?

– Я просто проверяю, – ответил инспектор и вдруг попросил: – Расскажите мне про Офера что-нибудь еще.

Женщина подняла на него глаза. С минуту она о чем-то думала. Может, решала, с чего начать.

– Я говорила вам вчера, – произнесла она, наконец. – Он хорошо учится, выбрал химико-биологическое направление. Тусить он не тусит, компании у него нет. Только в школу – домой, играет с сестрой и братом, много помогает по дому. Не больно-то разговорчивый, ни со мной, ни с отцом…

Авраам прервал ее:

– В Сети он много времени проводит?

– У компьютера он много торчит. Что там делает, я не знаю.

– А девочка у него есть?

Хана заколебалась, перед тем как ответить:

– Нет, не думаю, чтобы он гулял с девушками.

– Что он собирается делать в армии?

– Мы про это не говорили. Хотя призыв ему подошел. Что уж он может делать в армии? Он парень, у которого нет дружков.

– Думаете, он армии боится? Он об этом говорил?

– Не знаю. Может, и боится.

«Не может такого быть, чтобы она ничего не знала о сыне, – подумал Авраам. – И не может быть, чтобы парень, заканчивающий одиннадцатый класс, не сделал ничего, о чем можно было бы рассказать, – не отмочил никакого номера и ни с кем не поделился этим». И тем не менее именно так о нем отзывались все знакомые в течение последних суток.

– Могу я снова зайти в его комнату? – спросил инспектор.

Хозяйка встала, и он направился за ней в комнату, где уже несколько раз побывал накануне. Хана остановилась на пороге. Это была не типичная подростковая комната, какие представлены в рекламах, – случайные предметы мебели без всякой связи между собой. Жалюзи были опущены, и в комнате царил полумрак. Ночью здесь никто не спал. Авраам Авраам включил свет. Справа от двери, у стены, высился большой шкаф, облицованный пластиком мышиного цвета. К верхней его части была прикреплена пластмассовая баскетбольная корзина, а под коричневой подростковой кроватью инспектор увидел оранжевый пенопластовый мячик, какие в эту корзину бросают. Над кроватью висели два постера: один – сцена из фильма про Гарри Поттера, второй – портрет молодого мужчины, которого инспектор не узнал. Постеры показались ему старыми, повешенными года два-три назад. Слева от кровати стоял письменный стол, облицованный черным пластиком. Четыре не загруженные книгами полки; на них – учебники, тетради, словари, несколько дисков с компьютерными играми, будильник и всего несколько книжек для чтения. И настольная лампа. Всё в удивительном порядке, не присущем подростку. Рядом с лампой стоял монитор компьютера – черный, плоский – и возле него мышка, ни к чему не подключенная, потому что компьютер забрали на проверку. Вещи младшего брата, пятилетки, больше на виду, но и их, как показалось Аврааму, было мало. В правом углу комнаты, возле детской кроватки, стояла низкая этажерка, на полках которой – пластмассовые машинки, книжки и плюшевые зверюшки. Еще несколько игрушек было разбросано по полу, возле кроватки и под ней. Эти были поярче…

Авраам Авраам присел на кровать Офера. Хозяйка осталась стоять в дверях, но когда он, попросив разрешения, начал открывать ящики, вошла внутрь и села на некотором расстоянии от него. От нее приятно пахло чистотой и шампунем.

В первом ящике шкафчика под письменным столом лежал старый аудиоплеер, вроде как испорченный, батарейки, линейки, циркуль, зарядное устройство для мобильника, пустой кожаный кошелек и ключи. Во втором ящике – удостоверения и документы, карточка больничной кассы, повестка, которую Офер получил из призывного пункта, и расписание уроков.

В третьем, самом большом, были тетради и контрольные работы – видимо, с прошлых лет.

Авраам взял из второго ящика расписание уроков, а из первого – связку ключей и задвинул все ящики. Если б Офер пошел в среду в школу, он бы с восьми до десяти был на алгебре, а потом учил бы английский, социологию и литературу. Кроме того, у него был в тот день час спорта.

– Паспорта Офера здесь нет. Он обычно носит его с собой? – спросил инспектор.

– Не знаю. Но паспорт у него есть, – ответила Хана.

– А что с загранпаспортом?

– Просроченный. Думаю, он у мужа.

Связка ключей лежала на ладони Авраама, и он как будто взвешивал ее.

– Это ключи от дома? Он и их с собой не взял?

– Это вроде старые ключи, – сказала женщина. – Мы поменяли замок. Я могу проверить.

Инспектор встал, и она тоже поднялась вслед за ним.

– Офер – мальчик очень аккуратный, – сказал Авраам.

Шараби оглядела комнату, и ему показалось, что ее глаза выразили удивление.

– Я даже и не знала, что он такой аккуратный, – сказала она. – Никогда не открывала его ящики.

После обеда Авраам попрощался с Ханой, не узнав об Офере ничего, чего он не знал утром. Инспектор влез в машину и поехал в сторону собственного дома, но на этот раз остановился напротив торгового центра, припарковал машину, перешел дорогу и сел в кафе «Джо», за столик на улице. В кафе было почти пусто. Авраам взял кипу пятничных газет и заказал эспрессо лунго и морковный пирог. Такое вот празднование дня рождения. Честно говоря, что делать дальше, он не знал. У него не имелось ни единой зацепки, и был единственный лучик света – звонок из Ашдода, хотя именинник и сам не знал, почему серьезно относится к этой информации. Хану он оставил одну в квартире. Илана не звонила с самого утра. Была пятница как пятница, когда чем дальше утекают минуты, тем заметнее исчезают люди, уходят в свои дома и свои дела.

Статейки в местных газетах были дурацкими. Они касались все больше людей помоложе. Только в «ХаАрец» была серьезная статья о борьбе за пост главы полиции, где с большой точностью описывались трения в руководстве полиции и намекалось на сексуальный скандал с одним из кандидатов, которого Авраам Авраам в жизни не встречал, но о репутации которого был прекрасно осведомлен.

Он выкурил, одну за другой, две сигареты и ровно в шесть отправился к родителям. Те, как всегда, ссорились. Мама открыла дверь и поцеловала его в щеку.