Сад у нас был замечательный: все, что только могло вырасти в нашем регионе, было высажено и взращено там с любовью. Фрукты, овощи, ягоды и цветы. А в глубине жили курочки, гуси и даже корова с грустно-понятливыми глазами.
А еще мы выезжали летом на пикник около сельскохозяйственного института. Там был потрясающий пейзаж, и мы располагались прямо посреди него: в душистых луговых цветах, которые плавно переходили в лес. В коридоре всегда стоял наготове для этого случая чемоданчик, в который складывалась снедь на всю семью.
Но сегодня мы остались дома, поскольку нас ожидал сюрприз. А пока что первой ворвалась Люба со своим мужем Израилем, чью руку она тут же выпустила, чтобы весело перепархивать с места на место, заливаясь смехом, словно птичка щебетун. Она рассказывала, ни на минуту не умолкая, то анекдоты, то местные сплетни. А потом и вовсе принялась петь.
Незаметно вошедший брат Виктор – директор одного их городских кинотеатров, в который он частенько нас зазывал – подыграл ей на пианино, а потом, видимо не удовлетворившись результатом, взял в руки гитару. Вместе они представляли красивую пару, одаренную и пышущую задором.
Потом подошли еще пять братьев, некоторые с женами. Все они жили в одном дворе, который служил им местом встречи. Там они обсуждали городские новости, играли в шахматы и договаривались о воскресных встречах.
Но главное событие дня должно было произойти после обеда, поэтому сегодня все как-то немного торопливо ели, словно пытаясь побыстрее покончить со столь незначительной по сравнению с предстоящим событием процедурой.
И вот послышался стук двери: « Ура, приехали!», – закричали мы с Бэлой и наперегонки бросились в коридор. Через минуту в гостиной появились дядя Толя и его красавица жена, настоящая актриса. А он – эпатажный исполнитель оперетт. Появление их в Воронеже каждый раз вызывало ажиотаж – это ведь было достаточно редкое явление, так как бóльшую часть времени они проводили на гастролях за границей. Когда они ненадолго возвращались отдохнуть в родные пенаты, их тут же приглашали выступить в местных театрах и кинотеатрах. Однако первым делом они заходили в наш дом.
Ольга, жена Толи, никогда не приходила с пустыми руками. Вот и на этот раз мама Лиза получил в подарок изящный сервиз нежно-голубого цвета, переходящего в бледно-коричневатые цветы, и пакетики с освежающим ароматом для белья.
В своих путешествиях они возили за собой огромный сундук, набитый артистическими костюмами. На обратном пути они под завязку нагружали его местными тканями, из которых шили очередные костюмы, а на подарки и безделушки места оставалось совсем мало. И все же они всегда привозили с собой что-то символическое. А уж выбирать им было из чего: они по пол– года, а иногда и по году выступали в Японии и Китае – такая экзотика нам даже не снилась! Когда они приходили, то дом еще больше оживлялся, вскоре дядя Толя не выдерживал и садился за пианино, а жена подыгрывала ему в опереточных сценках. Самое же интересное начиналось, когда они, усаживаясь за вечерний чай, вспоминали казусы, происходящие с ними в путешествиях, но тут, увы, меня с сестрой ждала незавидная участь:
«Дети, уже десять, вам пора спать», – провозглашала мама Лиза тоном, предупреждающим все возражения, и нам ничего не оставалось, как отправляться в свою комнату. Ах, как хотелось в те минуты побыстрее стать взрослой!..
Первым забрали дядю Виктора. С тех пор в прихожей поселился чемоданчик с заготовленными отцовскими вещами, на случай, если «придут». А в том, что придут – никто уже не сомневался. Безоблачные годы, в которых прошло мое детство, навсегда остались позади.
Чудачества сестры и страшные 30-е
Его я прозвала паралитиком. И никак не могла понять выбора сестры: страдающий какой-то неизлечимой болезнью, с походкой «от груди», не способный связать и двух слов, хотя его квартира вся была забита книгами. Возможно, на это Бэла и клюнула: для нее всегда были важны внешние проявления статуса, а что было за ними, ее мало волновало.
Квартира и в самом деле считалась престижной – в красивом месте прямо в центре Воронежа. Но нынешний ее обладатель в интерьер совершенно не вписывался, он являл собой как бы отдельный, нелепый элемент цельной картины. Скорее всего, квартира досталась ему от родителей, и своей руки он к ней не приложил.
Я думала, что отца хватит инфаркт, когда мы вернулись домой после знакомства с женихом. «Доченька, опомнись, – молил он. – Тебя же ничего не может связывать с этим человеком, вы такие разные! Где ваша точка пересечения? Ты же жизнь себе ломаешь! Тебе так важно жить в центре города? Тебе нужна независимость? Но не такой же ценой! Хочешь, я тебе построю отдельную комнату, целый пристрой сделаю, лишь бы ты не совершала этой роковой ошибки!»
Но Бэла была непреклонна, она наслаждалась своей властью над таким жалким теперь отцом, который валяется в ее ногах. Ей едва исполнилось девятнадцать, и она, так и не получив родительского согласия, расписалась со своим паралитиком. А через девять месяцев вернулась обратно в отцовский дом, уже с грудничком на руках.
Отец не стал ее отчитывать, тут уж не до нравоучений. Лишь стиснул зубы: «что ж, поставим твоего Тольку на ноги». Задача, к слову, предстояла не легкая. Шел 1935-й год. На страну наступил голод. Я полностью погрузилась в учебу и мало чего замечала вокруг. А новоиспеченную мамашу нужно было кормить самым лучшим. Так у нас не стало коровы, как не жаль было ее грустных, всепонимающих глаз. Потом очередь дошла до гусей и кур.
Мы сначала никак не могли понять, в чем же дело, неужели на страну нашел такой неурожай. Потом ситуация разъяснилась: раскулачивание, которым так рьяно занялся товарищ Сталин, принесло свои плоды. Малых хозяйственников сослали или расстреляли, их хозяйства разграбили, хотя официально все раскулаченное отдавалось народу. Вот и последствия не замедлили проявиться. Хотя, может быть, здесь сыграла роль и тогдашняя политика экспорта зерна. Наверняка мы ни о чем тогда не знали, как не знаем, впрочем, и сегодня.
Открыто высказывать свои мысли никто не рисковал, но я частенько слышала, как перешептывались мои родители: покою пришел конец. Из соседей постоянно кого-то арестовывали, в шпионы и враги народа записывались совершенно невинные люди, а уж евреи подпадали под эту категорию в первую очередь.
И началось мучительное ожидание, что «вот-вот придут». Напряжение росло с каждым днем. А моя сестра опять учудила. Не успела она оправиться после первого неудачного замужества, как на горизонте появился очередной жених, которого наличие грудного ребенка ничуть не смутило. Очень бы хотелось заподозрить его в джентльменских намерениях, но реальность оказалась хуже, чем мы могли предположить.
Бэла не делала никаких выводов из прошлого опыта, и на этот раз ее выбор пал на механика Костика, который еще до женитьбы декларировал свое главное пристрастие жизни – выпивку. Работник он был хороший, работал по вызовам, а между клиентами обожал пропустить рюмашку. В результате в конце рабочего дня он, хотя до дома и доходил, но денег частенько не доносил. Они все таинственным образом исчезали посреди пути. А Бэла тем временем уже ждала очередное пополнение новой семьи.
В воздухе стояла напряженная атмосфера. Хотя обстановка с питанием немного выровнялась, вдоволь мы все равно не наедались, полки магазинов были полупустыми, все куда-то сновали с мешками, запасались. В народе поговаривали: войны не миновать.
Наступил 1940-й. В этом году я оканчивала школу и особенно усердно корпела над учебниками: почти все экзамены мне удалось сдать на «отлично». Выпускной вечер больше напоминал прощальный бал, хотя нарядами мы там особенно не блистали, но танцевать умели и любили. Родители накрыли что-то в стиле фуршетного стола, откуда-то взялись давно забытые по тем порам деликатесы. А на следующий день я уже несла документы в медицинский институт на отделение педиатрии – мой выбор был предопределен еще со времен знакомства с доктором Гардвиком.
