А правда ли я не знаю? За этим лязгом всегда следовала боль, это вот я знаю. Забил озноб, дрожь пробирала до костей, стучали зубы. Сказать бы — и пристрелит. Сказать бы — и все кончится. А он знает, что я знаю, иначе давно бы убил меня, а не держал столько времени, не пытал бы. Но я не помню, знаю ли я!

Дверь снова скрипнула. Еще один. Начальство. Когда приходит начальство, мне приходит пизда. Опять добела раскаленная проволока, перебитые суставы, и все, что я могу:

— Я ничего не знаю, — повторять, как мантру, — я ничего не знаю, — на русском, они понимают, — я ничего не знаю, — униженная дрожащая просьба оставить в покое, не мучать больше, — я ничего не знаю…

Боли не было, а я ждал. Осторожно глянув из-под руки, я увидел только пустую комнату. Ушел. Не может быть. Сегодня у него выходной, когда он не бьет меня. Я дожил, блять, я прожил еще неделю! Скорее бы это кончилось… Надеюсь, он не придет поболтать. Он будет злиться, если я буду отвечать только, что ничего не знаю, будет лениво и наотмашь бить тыльной стороной ладони по щекам. Но это только к вечеру. Пожалуйста, пусть им уже надоест, пусть убьют меня!

Стоп.

Стоп.

Стоп.

Не та комната. Кровать, а не собачья подстилка в углу. Так жутко лязгающий поднос на столе. Я не в тюрьме Моссада. А пробуждение было похоже…

Тряхнув головой, я окончательно сбросил пелену забытого жуткого ужаса от цикличных пыток, доводивших меня до кататонии. Лет пятнадцать уже прошло, даже шрамы все я пластикой убрал. Больше никакой каленой проволоки и иголок под ногтями. Все хорошо. Надо взять себя в руки.

Аккуратно приподняв футболку, я прищурился, разглядывая торс. Вот тут, под правым нижним ребром был ожог размером с ладонь, вонявший паленым мясом две недели. А сейчас гладкая кожа и маленький тонкий шрамик. Облегченно выдохнув, я прижался затылком к стене. Все мои войны закончены. Все хорошо. Можно успокоиться.

Помогая себе правой рукой, я встал, преодолевая слабость в подгибающихся коленках. Давай, Лева, ты ж мужик! Чего как баба тут всхлипываешь над призраками прошлого!

Стиснув зубы, я все же добрался до стола и рухнул на табуретку. Небогато, но надо съесть, а то так на ноги и не встану. Взяв дрожащими пальцами пластиковую вилку, я заметил зацепившийся за резиновый браслет часов светлый волос. Ох уж эти мне волосы, как бы Вера их ни собирала, а они везде, как ФСБшники.

За спиной раздался характерный звук упавшего на асфальт безжизненного тела. Вскочив, я развернулся, пытаясь унять подскочившее в горло сердце. Нет. Никакого тела. Никакой Веры.

Ее больше нет.

Осознание шарахнуло по голове, как кувалда. Ноги подломились, я рухнул почти ничком, еле успев выставить локоть. Уткнувшись лбом в пол, я вдыхал запах сырости, пыли и безысходности.

Маленькая, теплая, ласковая Вера. Ревнивая, невинная, любимая девочка, бормочущая во сне латинские названия. Стеснительная, красивая, нежная, открытая. Сколько времени я был без сознания? Ее хоть кто-нибудь похоронил?

Свернувшись в позу эмбриона, я раскачивался и тихо подвывал, горчило в глотке. Убить бы их. Всех. Но есть ли смысл? Мою Веру это уже не вернет, а без нее у меня нет сил. Нет сил даже себя с пола поднять. Она мое маленькое все.

По максимуму расслабив плечи, я резко повернул голову к потолку. Хрустнуло, заболело, но шея цела. Плохо. Откусить себе язык и подавиться им тоже не выйдет — сил не хватит.

Приподнявшись, я нашарил на столе вилку. Изо всех сил воткнул ее себе в левое запястье — дырки остались, но кровь выступила лениво, мало, будто уже свернувшаяся.

За спиной снова заскрипело. Убить хотя бы одного и нарваться на расстрел было бы неплохо.

Перед моим лицом на колени опустилась женщина. Я безучастно поднял взгляд. Немудрено и с ума сойти, но почему из всех глюков именно тот, от которого больнее всего колет в груди?

— Прости меня, — просипел я, — позволил этим ублюдкам убить тебя.

— Все хорошо, — шепнуло видение, отбирая у меня треснувшую вилку, — никто меня не убил.

Я следил, как вилка откладывается на стол. Либо я совсем крышей поехал, либо причина жить дальше все же есть.

Осторожно, самыми кончиками пальцев я коснулся обтянутого джинсами колена. Вроде бы, настоящее. Но я ведь слышал выстрел, слышал, как она упала!

— Ты здесь? — жалобно спросил я, прижимая ладонь к теплому бедру.

Голова кружилась, чуть тошнило. Так хочется верить, что моя маленькая, моя хорошая…

— Да, — ее пальчики нежно коснулись моей скулы, потеребили кончик носа, — я живая, настоящая, я здесь.

— Правда?

Дождавшись уверенного кивка, я улыбнулся и прикрыл глаза, ластясь к ласковой ладони.

Стрельнула болью рука, скрипнула дверь. Рывком распахнув глаза, я увидел перед собой лишь занесшего руку для удара палача. Я заснул! Заснул! Но такой прекрасный сон — будто я уже не наемник, моя женщина со мной рядом, чудом воскресшая, такая красивая…

— Лева, Лева! — сфокусировав взгляд, я увидел ее. — Ты слышишь меня?

— Я ничего не знаю, — рефлекторно вытолкнули губы.

— Как тебя зовут? — меня потянули за плечо, посадили, привалив к чему-то спиной.

— Я не знаю! — зажмурившись, я ждал удара приподнявшихся рук.

— Посмотри на меня, — мягко попросил высокий голос, не менее мягкие ладони прижались к щекам. Я торопливо разлепил веки, чтобы не получить еще больше мучений за непослушание, — как меня зовут?

— Я ничего не… — мелко тряхнув головой, я прекратил делать три мелких вдоха за две секунды и вздохнул глубоко, полной грудью, глядя в ее встревоженные глаза. — Вера. Вера Николаевна Виктор. Иди ко мне.

Нервно-радостно улыбнувшись, девушка доверчиво забралась ко мне на колени и уткнулась носиком в плечо.

Прижимая ее к себе здоровой рукой, я терся скулой о ее висок, вдыхая запах волос, запах Веры, и старательно дышал. Никогда меня так не накрывало, и уж тем более я не хотел, чтобы моя жена это видела. Испугалась за меня. Нужно сказать что-нибудь, разрядить обстановку, и срочно.

— Я теперь не смогу обнимать тебя двумя руками, — вздохнул я, — это хуже смерти.

Помогло. Она чуть слышно фыркнула, поерзала.

— А что с левой? — коснувшись синеватой кожи, девушка тут же отдернула руку. — Выглядит как синяк.

— Как труп, — с усмешкой поправил я, разглядывая непередаваемый синюшный оттенок.

Ладно, я уж точно проснулся, осознал себя и время, в котором нахожусь. Теперь осталось понять, что за хуйня и кому за нее набить рожу.

========== Часть 18 ==========

Лева пребывал в пограничном состоянии — то ли в ярости, то ли в истерике. Да, я тоже не совсем понимала методы этих людей — джип разбили, чтобы нас остановить; меня “убили”, чтобы проверить реакцию Левы и его привязанность ко мне. И ничего не требовали — просто сказали “живите с нами, как хотите”, вот и все. Якобы мы будем работать на благо этой укрепленной военной части и этого достаточно. Им было плевать, что мой муж заражен, отпустить нас отказывались. По периметру стояли наблюдательные вышки, на каждой по автоматчику и снайперу.

— Один бы я, может, и выбрался, а толку, — пробормотал брюнет, когда нас оставили наедине в небольшой комнатке.

Грубо сляпанные из гипсокартона перегородки давали ощущение некоторой обособленности, но на деле это простая разбитая на ячейки казарма.

— Может, пусть так и будет? — я ласково погладила его по опущенной голове.

Хотелось, конечно, последние дни побыть вдвоем только, без всяких там работ на благо всяких там людей, но, если уж выбора нет…

— А я так хотел показать тебе Ливорно, — невесело усмехнулся мужчина, взял меня за руку, — эти уебки все испортили.

У него в животе заурчало, он непонимающе нахмурился, как-то дернулся, зло глянул на безжизненно висящую конечность— видимо, хотел что-то ей сделать.

— Я схожу возьму что-нибудь поесть, — торопливо поднявшись, я хотела было сделать шаг, но вдруг осознала, что Лева все еще держит меня за запястье.