Образ российского спасателя отпечатан ныне в общественном сознании в самых черных тонах: беспомощен, неразворотлив, преступно нетороплив… Плохо оснащен – да, все остальное – ложь! Развернулись и вышли в точку работ в рекордные сроки, работали под водой за пределом человеческих возможностей, рискуя собственными жизнями. О какой «преступной неторопливости» можно говорить, если в организации спасательных работ принимал участие офицер оперативного отдела штаба Северного флота капитан 1-го ранга Владимир Гелетин, чей сын, старший лейтенант Борис Гелетин, находился в отсеках «Курска»? Родители погибших подводников создали свою комиссию по оценке спасательных работ, куда вошли три бывших флотских офицера. По распоряжению адмирала Попова они были доставлены на вертолете в район спасательных работ. Вернувшись в Североморск, они поблагодарили комфлота за все то, что было сделано для спасения их сыновей, увы, не увенчавшегося успехом.

В Баренцевом море вот-вот начнутся судоподъемные работы. О том, надо поднимать «Курск» или не надо, споры ведутся почти весь год, отделяющий нас от трагедии в Баренцевом море.

На моем столе лежит обращение председателя Санкт-Петербургского клуба моряков-подводников Игоря Курдина к Президенту России Владимиру Путину. В обращении – просьба не извлекать тела погибших из отсеков, дабы избежать новых жертв и возможной экологической катастрофы. Этот документ подписали семьдесят восемь родственников погибших подводников, проживающих в Видяеве, Севастополе, Санкт-Петербурге, Курске…

Тем не менее мнения всех причастных к этой проблеме специалистов резко разделились. Одни считают, что останки подводников надо извлекать лишь с подъемом подводного крейсера. Другие утверждают, что лучше не разорять братскую могилу подводников.

– Длительное воздействие морской среды, – говорит начальник 124-й центральной лаборатории медико-клинической идентификации Владимир Щербаков, – стирает значимую для экспертов нашего профиля информацию. Но, несмотря на все это, я уверен, что в 60—70% будет достаточно обычного визуального опознания. И дело даже не столько в работе экспертов: у моряков лучше всех в вооруженных силах развита маркировка одежды и других ориентирующих признаков.

Так-то оно так, на робе каждого матроса нанесен его боевой номер, на куртке каждого офицера или мичмана нанесена аббревиатура его должности. Но… Вспомним взрыв в переходе на Пушкинской площади. Людей, попавших в ударную волну, просто вытряхивало из одежды. Это при трех килограммах тротила, а на «Курске» рванули сотни килограммов взрывчатки… Что толку от маркировки на сорванных робах?

Да, морская вода обладает бальзамирующими свойствами. Когда спустя пять лет со дна Тихого океана были подняты носовые отсеки затонувшей по неизвестной причине советской подводной лодки К-129, в них обнаружили довольно хорошо сохранившиеся тела подводников, по их лицам легко определялся возраст и национальные особенности. Но лодка лежала на глубине в пять с лишним километров. Трупы сохранились, потому что пребывали в анаэробной среде, при довольно низкой температуре, в закрытых отсеках. «Курск» же, по образному выражению одного из водолазов, обследовавших корпус, напоминает стакан – чудовищной силы взрыв продавил прочные переборки едва ли не до самого реакторного отсека. Это значит, что останки подводников доступны всем придонным обитателям моря.

Еду в Мурманск. Там живет один из самых авторитетных специалистов-подводников – контр-адмирал Николай Мормуль, который возглавлял в свое время техническое управление Северного флота, участвовал во многих спасательных операциях. Он тоже обратился с письмом к Президенту и в Правительственную комиссию по расследованию причин гибели «Курска»:

«Я – бывший подводник из первого экипажа первой атомной подводной лодки Советского Союза. За 30 лет морской службы принимал участие в спасении людей и ликвидации шести аварий на подводном флоте и их последствий… Не всем известны сложные детали извлечения погибших из аварийной подводной лодки. В 1972 году мне пришлось заниматься этим, когда после жестокого пожара в девятом отсеке АПЛ К-19 пришла в базу на буксире, имея на борту тридцать два трупа. Операция по извлечению погибших моряков потребовала хирургического вмешательства врачей. Дело в том, что тела их застыли в самых неудобных для вытаскивания через люки позах, в так называемой «крабьей хватке», когда руки погибших обхватывали механизмы, кабельные трассы, агрегаты. Врачам пришлось расчленять тела. Замечу, что все это происходило не на стометровой глубине, а в надводном положении – у причала родной базы. Не представляю, какими нервами должен обладать водолаз, чтобы заниматься «хирургическим вмешательством» в тесноте затопленного отсека.

Мое мнение – коль Судьба, Бог и Природа распорядились их жизнями таким образом, не обернется ли подобная «эвакуация» невольным кощунством над их телами? Как подводник, я предпочел бы себе могилой океан, если бы мне выпал подобный жребий. Думаю, что и все мои коллеги по суровой и опасной профессии придерживаются подобного мнения».

– Николай Григорьевич, а надо ли вообще поднимать «Курск»? Если это делать ради оздоровления радиационно-экологической обстановки в Баренцевом море, то надо сначала поднимать то, что было затоплено там в 60-70-е годы.

– Вы правы, реакторы «Курска» после всего того, что было затоплено возле Новой Земли и в Карском море, не делают особой экологической погоды, тем более что, как уверяют их создатели, они заглушены и фона нет. Правда, трудно представить себе, что после такого взрыва, после удара лодки о грунт 90-тонные махины реакторов не сдвинулись с места, не пришли в непредсказуемое состояние. Теперь они как гранаты на боевом взводе – только тронь…

Кстати говоря, «Курск» не одинок в арктических водах. В Карском море лежит ещё один затопленный атомоход – К-27…

Так я узнал о ещё одной морской трагедии, о которой, если бы не «Курск», наверное, и не вспомнили.

В Карском море, омывающем скалистые утесы Новой Земли и берега Ямала, лежит в заливе Степового атомная и навечно подводная лодка К-27. Как она там оказалась? Неизвестная миру катастрофа вроде «Комсомольца» или «Курска»? Да, катастрофа, но совсем иного свойства…

В октябре 1963 года была спущена на воду и сдана Богу в руки, а флоту в опытовую эксплуатацию уникальная атомарина. Нарекли её К-27. Литера «К» означала принадлежность её к классу подводных крейсеров. Это была, как утверждают старожилы Северного флота, первая в мире атомная охотница на подводные лодки. Уникальность её определялась тремя буквами – ЖМТ, что в расшифровке обозначает жидкометаллический теплоноситель. Это значит, что в парогенераторы вместо воды, как на других атомаринах, поступала расплавленная жаром реактора свинцово-висмутовая лава.

О первых походах необычного корабля рассказывает старший помощник командира К-27 капитан 2-го ранга Юрий Воробьев:

– В 1964 и 1965 годах К-27 (получившая у моряков на Северном флоте название «Золотой рыбки») совершила два автономных похода. Первая «автономка» по длительности пребывания под водой стала для ВМФ рекордной для того времени и подтвердила высокие эксплуатационные качества корабля. В походе на борт поступило сообщение, что создателям АПЛ (часть из них была на борту) присуждена Ленинская премия. Впоследствии высокие государственные награды получили и члены экипажа.

Огромный интерес проявляла к нам американская военная разведка. Первый выход «Золотой рыбки» в дальние моря осуществлялся в условиях строжайшей секретности. Лодка вышла из базы на Кольском полуострове, погрузилась и после перехода всплыла в Средиземном море, у борта находившейся там плавбазы с заранее натянутым тентом для скрытности. Так вот сразу после всплытия подлетел вертолет американских ВМС, снизился и из него в мегафон на чистом русском языке поздравили командира и экипаж с благополучным прибытием…