Я узнал все эти подробности во время путешествия, которое совершал вскоре после тех событий. Я сам видел эту гостиницу. Она была уже срыта, за исключением флигеля, в котором разместился отряд жандармов. Они показали мне отметины, оставленные пулями на дверях, стенах и рамах.

Множество человеческих останков висело на деревьях; довелось увидеть скелеты и тех разбойников, которые пали во время сражения, и тех, которые были казнены. Вся местность вокруг походила на дикую пустыню.

– Погибли ли люди принцессы? – спросил англичанин.

– Насколько я знаю, двое или трое.

– Но, надеюсь, не племянник? – спросила прелестная венецианка.

– Нет-нет. Он поспешил вместе с графом успокоить его дочь и известить ее о победе. Надежда поддерживала ее силы, но в ту минуту, когда она увидела живыми и невредимыми своего отца и племянника принцессы, она ахнула и упала в обморок. К счастью, она не только вскорости пришла в чувство, но, что более заслуживает внимания, вышла замуж за этого молодого человека и посетила вместе с остальной компанией и принцессой собор в Лорето, где дары последней хранятся в ризнице, называемой Санта Каса.

Было бы весьма утомительно в точности передавать весь последующий разговор, пробираясь сквозь лабиринт подобных историй, до тех пор пока его не прервали два новых путешественника, прибывших в составе прокаццио. Это были господа Гоббс и Доббс, два купца, только что возвратившихся из Палестины и Греции. Они с ужасом поведали о приключении семейства Олдермана Поппинса и удивлялись, что разбойники отважились напасть на такого человека, который играл важную роль на бирже, был первым торговцем в Трогмортон-стрит и к тому же государственным лицом.

В самом деле, рассказы об этом семействе были весьма любопытны.

Многие из присутствовавших хотели рассказать о приключениях семейства Олдермана Поппинса, и вот что я нашел в путевых заметках англичанина, составившего повествование на основе тысячи взаимоисключающих рассказов полудюжины людей, начавших одновременно излагать эту историю.

Карета Олдермана Поппинса за несколько дней перед этим останавливалась в гостинице Террачины. Кто был свидетелем прибытия экипажа англичан на материке, тот представляет, какой шум наделала и эта карета. Она – копия самой Англии, частица старого острова, которая катится по всему свету. Колеса вертятся вокруг патентованных осей без всякого скрипа. Кузов, отличной работы, прилажен к рессорам, которые не гнутся от каждого движения и защищают от всякого толчка. Из окон ее выглядывают цветущие лица, которые иногда принадлежат богатому и пожилому господину, иногда – толстой старухе, иногда – молодой, прелестной барышне, которая будто бы только что посетила модный магазин. На козлах сидят хорошо одетые лакеи, откормленные бифштексом, с презрением взирающие со своей высоты на весь свет, не знающие ничего о земле и народе и уверенные, что все, что родилось вне Англии, должно быть плохо.

Вот картина прибытия Олдермана Поппинса в гостиницу Террачины. Курьер, прибывший впереди кареты, чтобы подготовить свежих лошадей и бывший неаполитанцем, нарассказывал чудес о богатстве и величии своего господина; с живостью итальянца надавал ему титулов и чинов, поэтому, когда хозяин наконец прибыл самолично, то его величали и милордом, и светлостью, и высочеством, и еще бог знает как.

Поппинсу советовали взять охрану до Фонди и Итри, но он не захотел этого сделать. Он уверял, что лично убьет всякого, кто осмелится напасть на него по дороге, и что он будет жаловаться английскому послу в Неаполе. Леди Поппинс, женщина средних лет, надеясь на защиту своего мужа, такого важного государственного чиновника, казалось, была совершенно спокойна. Синьорины Поппинс, две прелестные молодые особы, во всем полагались на своего брата Тома, который брал уроки кулачной борьбы. К тому же молодой щеголь божился, что ни один дурак из итальянских разбойников не отважится драться с молодым английским дворянином. Хозяин пожал плечами, витиевато раскланялся, и карета милорда Поппинса выехала со двора.

Они миновали множество опасных мест совершенно без всяких приключений. Девицы Поппинс, которые прочли до того немало романов об Италии и умели рисовать, не могли нарадоваться на красоты дикой природы. Она походила на ту природу, описание которой они прочли в романах госпожи Радклиф*. И вот им пришлось ехать вокруг одной высокой горы. Госпожа Поппинс уснула, молодые леди любовались окрестностями, а их брат, сидя на козлах, читал вознице наставления о езде. Милорд вылез из кареты, чтобы пройтись и чтобы, как он сам уверял, дать отдохнуть лошадям. Гора была очень крута, и он вынужден был часто останавливаться, чтобы отдохнуть и отереть пот. Кроме того, он беспрестанно кашлял, так как страдал одышкой. Карета двигалась медленно по причине тяжести туго набитых чемоданов и тяжеловесности самих путешественников.

Возле одного холма, где дорога шла под гору, милорд увидел человека, пасшего коз. Олдерман Поппинс принадлежал к тому разряду путешественников, которые любят вступать в разговор с людьми, встретившимися им на пути. Посему он потрудился вскарабкаться на холм, чтобы поболтать с этим добрым человеком, а заодно и поупражняться в итальянском языке. Однако, как только он приблизился к незнакомцу, в его облике милорду почувствовалось что-то подозрительное. Человек, который, как показалось сначала, пас коз, сидел на большом камне, закутавшись в широкий плащ, так что, за исключением лица, половину которого закрывала широкая шляпа, ничего, кроме пары сверкающих глаз, густых бровей и длинных усов, не было видно. Он несколько раз свистнул своей собаке, которая бегала подле. При виде Поппинса он привстал, поклонился ему и когда выпрямился во весь рост, то показался милорду настоящим великаном. Но поскольку сам Поппинс был почти карликом, то мы полагаем, что он мог ошибаться.

Англичанину захотелось оказаться в карете, а еще лучше – на бирже в Лондоне, потому что общество, в котором он очутился, ему весьма не понравилось. Он не желал, чтобы его сочли неучтивым, и начал разговор о погоде, о жатве и о цене на коз в этой местности, но тут услышал ужасающий крик. Подбежав к краю холма и взглянув вниз, он увидел, что его карета окружена разбойниками. Один из этих молодцов держал толстого лакея, другой – юного щеголя за тугой воротник и при этом был готов выстрелить в него при малейшем его движении. Обе девушки визжали в карете, а их горничная рыдала на козлах.

Олдерман Поппинс почувствовал в эту минуту весь гнев отца и государственного чиновника. Он покрепче ухватил свою испанскую трость и уже намеревался сбежать с холма, чтобы напасть на разбойников или прочитать им наставление, как вдруг почувствовал, что кто-то держит его за руку. Это был его приятель, пастух коз, плащ которого свалился в эту минуту с плеч и открыл взору богатый кушак, увешанный пистолетами и кинжалами. Одним словом, он находился в лапах у самого атамана разбойников, который сидел на холме и высматривал добычу, чтобы тотчас дать знак своим людям.

Тут начался грабеж. Чемоданы были опрокинуты, и все дорогие вещи и щегольские принадлежности семейства Поппинс были раскиданы на дороге. Здесь валялись венецианские кораллы, римские мозаики, там – парижские чепцы молодых леди, в другом месте – колпаки и чулки самого милорда, а в стороне – щетки, зубочистки и тугие галстуки молодого щеголя.

Мужчин лишили часов и кошельков, дам – украшений, и разбойники вознамерились тащить все общество в горные ущелья, но, к счастью, вдали показались солдаты и это заставило разбойников бежать с добычей, а семейство Поппинс – собрать остатки имущества и продолжить путь в Фонди.

Когда они прибыли туда, милорд наделал много шума в гостинице, грозясь подать жалобу английскому послу в Неаполе и обещая наказать палками всю страну. Юный щеголь рассказывал истории о сражении с этими бродягами, которые осилили его только своей численностью. Что касается молодых леди Поппинс, то они не разделяли восхищения этим приключением и лишь целый вечер записывали это происшествие в свои дневники. Они, однако, утверждали, что атаман был человеком, достойным быть описанным в романах, и полагали, что он или несчастный любовник, или изгнанный дворянин, а многие из его шайки – истинные красавцы, достойные кисти живописца.